Нет! Марго не лгала. Дрессировать родного внука, как щенка, вполне было в духе старого Уинсли. Страстный спортсмен, любитель верховой и ценитель норной охоты — дед разбирался в собаках не хуже самого преподобного Раселла, чьих длинноногих терьеров предпочитал прочим породам, даже фоксхаундам, свору которых держал для лисьего сезона в Глостершире.
***
На восьмой день рождения дед подарил Артуру щенка спаниеля. Со стороны деда это была уступка. Почти признание поражения. Со спаниелем на волка или лису не походишь, порода подходит только для луговой или болотной дичи. А разве это достойное джентльмена занятие? Стрелять птицу дед не любил, отчего-то полагал ниже своего достоинства, но, увы, иного выбора Артур старику не предоставил — наездник из него был никудышный, стрелок так себе. Поэтому либо утки с вальдшнепами, либо придется похоронить надежду когда-нибудь привить мальчишке любовь к охоте. Дед лично съездил в Кеннел-клуб, взял адрес лучшего питомника спрингеров и сам выбрал крупного, здорового щенка. Артур вежливо поблагодарил деда, назвал щенка Совереном, но лишь тогда, когда дверь детской закрылась, и Артур остался с Совереном наедине, он позволил себе схватить щенка в охапку и расцеловать слюнявую морду. Щенок не возражал. Он вообще обладал веселым и добродушным нравом. Как все молодые спаниели, Соверен был бестолков, суетлив и непослушен. По утрам он прыгал к Артуру в кровать, днем колотился лбом в закрытую дверь библиотеки, отвлекая хозяина от изучения «характеристик и свойств предметов, а также их взаимодействий», а вечером носился по парку, яростно облаивая неспешную серую кобылку. Кобылку эту маленький Артур обычно выбирал для конных прогулок, предпочитая ее более резвым обитателям дедовой конюшни. Дед неодобрительно наблюдал за внуком из окна кабинета. «Молодежь не та… не та молодежь, сэр», — Питер Хоуп отлично чувствовал настроение хозяина.
— Собираешься натаскивать щенка? — дед встретил Артура на крыльце, когда тот, вспотевший и только что извалявшийся в листьях, спешил к себе, чтобы переодеться к ужину. Соверен трусил следом.
— Да. Да… Конечно… Натаска, — Артур покраснел. Он прекрасно помнил, что собаку ему подарили не для игр и беготни, но ему отчего-то было жаль беззаботного и глупого Соверена. Почему Соверену нельзя просто быть щенком, почему он обязательно должен что-то делать, чему-то учиться, кого-то вынюхивать, выискивать, таскать в зубах…
— Поспеши, Артур. Как бы не оказалось поздно. Сколько ему? Шесть месяцев? Семь? Начни с дупелей — вот тебе мой совет. И гляди, чтобы пес не хватал ежей, не гонял жаворонков. Один раз собьешь у собаки привычку к настоящей дичи — потом не переучишь.
— Да. Я понял, сэр. Завтра с утра начну…
Конечно же, «завтра с утра» Артур проспал, к ланчу нашлось занятие поинтереснее — Эгертоны устроили пикник, а затем надо было спешить домой — расписанием, написанным дедовым колючим почерком, Артур пренебрегать не смел. И на следующее утро как-то не получилось заняться с Совереном — из Лондона с оказией привезли свежие журналы и книги, надо было их разобрать, расставить по полкам, предварительно просмотрев все иллюстрации и подписи к ним. И на следующий день, и на следующий…
А потом случился тот лисенок. Соверен учуял его раньше, чем учуял старый терьер — любимец деда. Щенок завилял хвостом, прижался животом к траве. Дед придержал свою собаку свистком и посмотрел на Артура, мол, вперед — твоя добыча. «Down! Лежать!» — прошептал Артур, точно зная, что Соверен не ляжет. Когда Соверен даже ухом не повел на незнакомую команду, но, глупо тявкая, поднял звереныша, а потом погнал его по кустам прочь от хозяина, Артур понял — щенка у него уже нет.
— Ну, решай, быть ему или не быть, — дед соскочил с гнедой кобылы и пренебрежительно кивнул в сторону забившегося под камень лисенка. — Только не затягивай с выбором. Джентльмену это не к лицу.
Ошалевший от радости Соверен прыгал вокруг камня и брехал. Артур не стал его подзывать — знал, что щенок не послушает команды. Отчего-то поднялась внутри злость на ни в чем неповинного лисенка — если бы не он, дед ни за что бы не догадался, что Соверена так никто и не натаскал. Артур отчаянно вскинул ремингтон. Соверен метался по полянке, мешая прицелиться.
— Лежать, Соверен! — зачем-то крикнул Артур сквозь слезы. Собака запрыгала вокруг него.
— Ты недоволен? Отчего же? — дед положил ладонь Артуру на плечо. Это не было жестом одобрения или сочувствия. Это был вердикт. — Ведь твой пес загнал целую лису. Смотри-ка, с виду, вроде, спаниель, а повадки как у борзой. Может, это новая порода? Или, может, у тебя уникальная собака… Или все куда проще, и ты своей ленью и слюнтяйством испортил отличного щенка?
— Он… Я его еще натаскаю! Я натаскаю его на перепелов! И на зайцев! У него прекрасное верхнее чутье! И он сильный! И очень быстрый.
— Твоя собака уже никуда не годится. Поехали домой, Артур. И убери ружье. Лисенок не виноват.
Домой они ехали в молчании. Соверен прибежал к вечеру, когда Артур был уже в постели. Запрыгнул на кровать — вонючий, смешной, глупый. Принялся лизать Артуру лицо и руки. Артур обнимал пса за шею и твердил: «Мы всегда будем вместе! Обещаю тебе! Завтра в пять мы встанем и бегом на болота! Он еще увидит, на что ты… мы способны». Соверен скулил и соглашался.
Проснувшись в восемь, Артур спустился к завтраку. Собаки нигде не было. Артур вяло ковырялся в омлете, боясь поднять на деда глаза. Так и не спросил, ни в тот день, ни на следующий. А в среду вернулся откуда-то Питер Хоуп, он то и шепнул Артуру, что отдал Соверена какой-то своей давней знакомой из Сэнт-Мери-Мид. «Добрейшей души леди. Хоть и не без странностей. Не переживайте, сэр. Она любит животных».
Больше у Артура собак не водилось.
***
Майор Уинсли смотрел через пыльное стекло на улицу со странным названием Сивцев Вражек. Все также дрожала от холода сидящая на крыльце побирушка, все также прыгал вокруг нее подросток, пытаясь согреться. Показался вдали патруль — один патрульный тяжело приволакивал ногу. Белая с рыжим кошка прыгнула на забор, но, не удержавшись, съехала вниз. Шлепнулась в снег, но тут же вскочила, отряхнулась и, словно ни в чем ни бывало, принялась умываться. Шелудивый барбос следил за кошкой, прячась за тощим деревом. На ветках, похожие на огромные розовые яблоки, качались снегири.
— Выходит, старик думает, что я повзрослел и изменился. Выходит, дает мне шанс исправить ошибки и вернуться в орден? Да он и вправду безумец! Глупец! Я ведь еще в детстве презирал все это — и Хранителей, и их напыщенный Кодекс, и предметы, и всю связанную с ними ложь… Нет! В ложу ему меня не вернуть!
— Господи, Артур! Какой шанс? Какая ложа? Это не он, это ты — глупец! Ты — шлак! Пустая порода! Тебя давным-давно слили в помойное ведро! И именно поэтому ты здесь! Ты здесь, идиот, потому что ты — ищейка! Ни на что другое ты не сгодился! Да если бы не охота, о тебе бы никто не вспомнил. Но в Европе случилась о-хо-та! Твой краснорожий дружок Бейкер случился!
— Баркер, — машинально поправил Артур. — А это здесь причем? Не понимаю… За предметами охотятся постоянно. Не одни, так другие. Не другие — третьи. То, что американская ложа направила в Европу своего охотника, не значит почти ничего. Ну, увезет Генри в Америку свои десять предметов… А скорее всего, из десяти — два-три, не больше. При чем здесь он, причем здесь я?
— Да потому что фермер наш — не обычный охотник, каких сотни. Он, милый мой Артур, как и ты, ищейка! Тебе пояснить, что это значит? Или напряжешься и сообразишь сам? Ну? Кто у нас тут умненький? Кого целых восемнадцать лет учили волшебству, магии и изредка думать головой? А?
В гостиной случилось молчание. Было оно недолгим, но громоздким и страшным. Так застывает неподвижной стеной океан, прежде чем обрушится безжалостной волной. Или земля… Именно так бездыханно молчит земля перед самым сильным землетрясением. Это особенная, вязкая тишина, которую нельзя спутать ни с чем. Именно про такую тишину говорят: «Застыло время». В соседней комнате и без того встревоженная Даша Чадова отчего-то вдруг почувствовала внутри себя рыхлую пустоту, задохнулась тоской.
— Какой у Генри Баркера дар? — майор Уинсли отчетливо скрипнул зубами и, кажется, побледнел (этого Даша знать никак не могла, но когда говорят таким сдавленным голосом, обычно бледнеют).
— Понятия не имею! Я и так, благодаря Бабочке, достаточно всего разузнала. И наболтала тут на целый шпионский роман. Однако, не удержусь, добавлю еще капельку… Твой старик, Артур, догадывается про ищейку. И выдернул он тебя, потому что с таким раскладом американцев крыть ему нечем! Лучше уж пусть будет бестолковый и непокорный внук, чем жадные заокеанские свиньи, которые еще чуть — и начнут мести предметы один за другим. Думаю, вон ему, — Марго показала подбородком на Сиднея Райли, который все это время кивал, будто китайский болванчик, — подробно разъяснили кто ты таков, что умеешь и как с тобой работать. Наверняка, что-нибудь примитивное… На большее СИС и не способна. Где-то уболтать, где-то соврать, где-то надавить на слабые места, припугнуть или воспользоваться химией. Ты же, уж прости меня, дружочек, все такой же доверчивый болван, а Сидней, хоть и постарел, еще тот прохвост! Так что, милый мой Артур, ты полагаешь, что стоишь у окна, а на деле же стоишь на пороге великих свершений! Только вот после великих свершений исполнителей обычно убирают. Это ты, надеюсь, понимаешь? Думаю, что как раз господину Райли и достанется эта честь. Так, Сид?
