— Знаете, я, честно говоря, надеялся, что заиграют что-нибудь помедленнее, и осмелился бы пригласить вас на танец. Вы ведь любите танцевать?
— Очень. Знаете, сто лет не танцевала. На вечерах молодежь в основном свое заводит, а крутиться с двадцатилетними — я бы конечно, могла, но это как-то… А, подождите, есть идея.
Она покопалась в тумбочке и вытащила магнитофонную бобину в серо-голубой картонной коробке, открыла крышку магнитофона и заправила ленту.
"Интересно" — отметил Виктор. "Она не сразу догадалась поставить музыку на магнитофон, как это обычно делают… в нашем времени. Значит, он у нее в основном не для музыки. Для чего?"
— Помочь? — спросил он, подойдя. Магнитофон действительно был солидный, с двумя скоростями и возможностью прокручивать пленку в обе стороны.
— Не надо. — Она ловким, привычным движением закрепила конец ленты в защелке пустой катушки и надавила клавишу. — Теперь ничего не помешает.
"А пользуется часто."
Приемная катушка дернулась и натянула пленку. Из динамика полились мечтательные звуки "Звездной пыли". Виктор подошел к Зине и пригласил с легким поклоном; она улыбнулась и положила ему руку на плечо. Она танцевала очень легко, угадывала его движения и следовала им; казалось, он обнимает за талию пушинку. Он почувствовал запах ее духов — глубокий, обволакивающий, и какой-то очень знакомый. Неужели "Красная Москва"? Когда Зина открывала тумбочку, он успел заметить только дежурную "Белую сирень". Значит, для нее сегодня праздник…
Оркестр закончил "Звездную пыль" и заиграл вступление к легкой, как майский ветерок, "Бразильской акварели". За прошедшие полвека мелодия стала выглядеть очень знакомой, но не приевшейся. Самбу Виктор танцевать не умел, и пришлось изобразить что-то вроде слоуфокса. Зина поняла.
— Самбу я тоже, пожалуй, так сразу, вряд ли сумею, да и места для нее надо больше.
— Слушай…те, у вас хорошая подборка. Коллекционируете записи?
— Да нет, так, случайная катушка. Под нее отдыхать хорошо.
"А остальные в тумбочке? Их там порядочно…"
Следующая запись заставила Виктора невольно вздрогнуть: это была "Серенада луннного света", в прекрасном, неизвестном ему исполнении. Чарующие звуки, казалось, сами повели его; стены комнаты ушли куда-то вверх, перед ним было только лицо Зины, а дальше… дальше, наверное, ослепительная гладь моря и шум пальм и кипарисов.
— Зина, вы просто изумительны в этом танце…
— Просто одна из моих любимых вещей.
— И моих тоже.
Следующим был "Перекресток", с яркими роковыми ритмами; Виктор не удержался и начал танцевать его, как когда-то старый рок на дискотеке в "аквариуме" третьей общаге (здесь его нет и уже не будет). Зина тут же переняла движения, да так удачно, будто ходила на эту дискотеку с первого курса.
— Это что-то новое? — спросила она. — Немного на африканские танцы похоже.
— Малоизвестное. Джаз, он вобрал культуру разных народов черного континента…
— Не устали?
— С такой партнершей? Никогда!
— Подождите, форточку открою. А то жарко становится.
И, отодвинув тюль, Зина выпустила на улицу звуки "Сентиментального путешествия", следующего хита этой странной дискотеки.
— Так где вы все-таки научились такому стилю?
— Да уже не помню, вроде, ребята в общежитии показывали.
— Странно, а мне показалось, будто с детства знаете.
— Ну, вы же тоже сразу усвоили. Простой танец.
— Следующий будет быстрый, покажете еще?
— Разве вам можно отказать? Кстати, действительно жарко. — Виктор повесил пиджак на спинку стула.
— Котельная хорошая.
Они крутились, пока не кончилась бобина.
— Сейчас сделаем перерыв и еще попьем чаю. А пока чайник греется — вы обещали показать, как фотографировать.
Она достала из серванта фотоаппарат в кожаном футляре, необычно маленький, под стать "мыльницам" 90-х. Только в отличие от "мыльниц", он был алюминиевый, серебристый, с пластмассовыми бежевыми накладками, и — что удивило Виктора — зеркальный. Что-то вроде "Нарцисса", когда-то не нашедшего спроса из-за узкой пленки и дороговизны, только объектив покруче.
— Он уже заряжен, только покажете.
— А вспышки к нему нет? При искусственном, наверное, не хватит…
— Вот экспонометр. Посмотрите, может, получится?
Виктор осмотрел аппарат поближе. Ого! Светосила, оказывается, 1,4 а пленка… а, вот таблица напоминания… 250 единиц. Нехило, однако, для любителя. Что же это за чудо такое? "Растр-С". Ничего не говорит…
— Ну, как получается?
— Да, должно. — Виктор выставил экспозицию. — Тут все просто. Взводите курок, смотрите вот сюда, крутите, чтобы было резко.
— А-а, поняла. Как в бинокле.
— Потом жмете сюда. И все. Потом снова взводите.
— Ну вот, что значит мужчина. Сразу во всем разобрался. Давайте я вас сниму на фоне стены.
— Не знаю, стоит ли… как я буду выглядеть…
— Нормально. Чуть повернитесь… так…Сюда нажимать? Улыбнитесь… Вот. А теперь вы меня. Подождите, дайте себя привести… вот так. Как выгляжу?
— Восхитительно.
— Ну, скажете. Я вот тут стану. Когда улыбаться?..
Они потом еще посидели и пили чай, и Зина увлеченно рассказывала, как с подругами прошлым летом ездила в поход по реке на складных лодках.
— Вы не представляете, какие у нас, оказывается, красивые места! Туда надо привозить поэтов и художников, чтобы это все воспели… такое великолепие! Знаете, сейчас просто волна увлечения водными походами, а профессор Нелидов даже снимал плавучую дачу и был просто в восторге. Это после картины "Трое в одной лодке" началось, это Калатозов снял, и там англичан играют Борис Чирков, Борисов и Меркурьев. Народ просто толпами ходил…
"Прощай, "Верные друзья"… Интересно. Народ толпами ходил, а рассказывает, как будто знает, что я этого фильма не видел… Или у меня уже тут мания подозрительности?"
— Еще бы! Я тоже несколько раз ходил. Помните, Меркурьев Гарриса играл, важный весь такой, солидный…
— Да, верно… — она несколько смутилась. — Наверное, этот фильм все видели.
— А я бы еще раз сходил. Особенно с вами…
После чая, когда Виктор ставил вымытые и вытертые чашки в сервант, он заметил, что на будильнике уже половина одинннадцатого — время пролетело незаметно — и понял, что он, наверное, уже засиделся.
— Зина… спасибо вам за все огромное. Это был просто изумительный вечер.
— А вы… уже уходите?
— Не знаю… Наверное, поздно уже.
— Поздно. — Зина подошла к нему и положила руки на плечи. — Но вы ведь можете и остаться?
— Зина, ну… — Виктор замялся от неожиданности. — Ведь вы же меня совсем не знаете. Вдруг я могу оказаться…
— Не можете. Вчера утром с регистрации медсправка пришла. Все в порядке.
— Нет, но я не в этом смысле… Кто знает, какой я человек? Маньяк, уголовник, шпион или брачный аферист?
— Вы никогда не сможете быть брачным аферистом. Я вас сильно огорчила? Уголовником… ну, разве что если что-то такое квалифицированное. Взлом сейфов, например. Вам же всегда хотелось такую работу, где в вас видят специалиста.
— Откуда вы знаете?
— По глазам вижу.
— А если глаза обманывают? И вообще, вдруг я захочу вас обмануть?
Зина улыбнулась, поднялась на цыпочки к его уху и тихо, почти шепотом произнесла:
— Смешной… А если я сейчас очень хочу быть вами обманутой?..
— Тогда не знаю… Вообще, я наверное, должен был бы за вами долго ухаживать, цветы дарить…
— Ну какие же зимой цветы… Вы, наверное, раньше на юге жили?
— Нет, только как-то в Ташкент ездил… в командировку… господи, какую чушь я сейчас говорю…
И он, слегка повернув голову, припал к горячим губам Зины. Она непроизвольно вздохнула и у нее вырвался короткий негромкий стон; она охватила руками его голову с горячностью истосковавшейся женщины, поднявшись на цыпочки и закрыв глаза; сквозь рубашку Виктор почувствовал внезапный жар ее тела.
Их уста распались; Зина запрокинула голову, шепча полуоткрытым ртом "Милый… милый…"; Виктор продолжал осыпать ее поцелуями, все сильнее прижимая к себе.
— Свет… давайте погасим свет…
Зина прикрыла дверь, щелкнула выключателем и повлекла его за руку.
— Посидим здесь… рядом…
Они сели на кровать; Виктор тут же привлек ее к себе и тут же припал к губам; его ладони, скользя, чувствовали сквозь ткань ее нетерпеливую, трепещущую плоть.
— Сейчас… помогите сзади расстегнуть платье…
"Странно, мы до сих пор еще на "вы"…"
Легкий шум улицы доносился через полуоткрытую форточку вместе с холодком уходящей зимы. Виктор проснулся и лежал с закрытыми глазами. Где-то недалеко лилась вода в душе, а невидимый репродуктор приглушенно мурлыкал очень родное и знакомое: "Друзья, конечно всем известно, что дней в неделе ровно семь…"
