Совсем недавно, когда дядя Иоанн вздумал забрать юную родственницу из монастыря, ей уже доводилось пережить унижение. О, как искренне она тогда сыграла радость от встречи с ненавистным дядюшкой, как ластилась к нему… точно голодная собачонка, увидевшая кусок мяса в руке у живодера.
Не дай, Господь, этому повториться! Никотею передернуло, и слезы, дотоле капельками стекавшие от уголков глаз к крыльям носа, полили весенней капелью. Она глухо зарыдала, пряча лицо в ладонях, от жалости к себе и досады на сельджуков, пиратов-сицилийцев, неудачливого капитана, окрестные скалы — словом, на все, что могло именоваться злой судьбой. «Господь этого не допустит! — твердила она себе. — Какой позор! Что ты делаешь? Немедленно прекрати плакать! Никто не должен видеть твоих слез».
— Джокер 1 вызывает Звездочета! — раздалось на канале связи.
Монах-василианин продолжал грести, лишь чуть заметно оглянувшись по сторонам.
— Слава богу, Вальдар, ты жив! Где Лис? Вы целы?
— Мы оба в порядке. Вы-то как?
— Практически на берегу. Со мной обе девушки и капитан со своими людьми. Похоже, ты был прав. Этот морской волк — волк и есть. Уверен, он в доле с сицилийцами.
— Это уж точно. Не зря же их корабли держались поодаль. Куда легче и безопаснее собрать то, что выкинет море или же останется после отлива, нежели бросаться на огнеметный дромон.
— Боюсь, ты прав, мой мальчик. А потому я был бы благодарен тебе и Лису, если бы вы оба поскорее присоединились к нашей милой компании. Этот добрый малый рассказывает своим людям, что «Шершень», так он именует корабль, ждет его команду в Херсонесе. И, признаться, я весьма опасаюсь, что сеньор Майорано намерен пригласить севасту, конечно же, без меня, но, возможно, со служанкой в Палермо. Говорят, Роже II — большой любитель красивых женщин.
— Дайте маяк, мы скоро будем. Лис отправился поискать какое-нибудь оружие, а заодно и посмотреть, быть может, еще кто-нибудь выжил.
— Его лук?.. — настороженно поинтересовался Баренс.
— Увы.
— Прискорбно, весьма прискорбно. Но что ж поделаешь. Лови сигнал, я вас жду. И поскорее.
Лис появился не один. С ним пришли еще трое. Суровые дети Севера, именуемые в Константинополе варангами, а на Руси — варягами, не склонны были сдаваться даже в мгновения столь очевидной смертельной опасности. Они были намерены выжить и потому выжили. Лица воинов были мрачны, вид их, растрепанных и вымокших до нитки, вызывал скорее жалость, нежели, как подобало, страх. И все же северяне были в доспехах и при мечах. Правда, без щитов и шлемов. На поясе Лиса, хлопая его по бедру при каждом шаге, болтались ножны с кривым восточным мечом, одним из тех, что достались после вчерашней схватки в качестве трофея.
— Ну шо, мессир рыцарь, внутренний голос подсказал тебе, где искать высокое посольство?
— Подсказал, — одобрительно глянув на усмехающегося напарника, кивнул Вальдар.
— Ну, а че мы тогда сидим, в смысле, наоборот, стоим? Они ж там небось извелись в разлуке. Пошли заключать их в объятия! Тем более я вчера глазом кинул — там есть кого. — И оруженосец-трубадур пошел за своим рыцарем, напевая себе под нос древнюю походную балладу:
Куда идем с одним деньем —
Большой-большой секрет,
И не расскажем мы о нем,
О нет, и нет, и нет!
Спасшиеся встретились, едва небольшой отряд босоногого крестоносца обогнул мыс, на добрую сотню ярдов выдающийся в море. Облик грозного воителя в промокшей насквозь рубахе и шоссах, опоясанного мечом, вызвал у девушек некоторую оторопь.
— Мессир рыцарь, что за вид? — чуть зардевшись, спросила Никотея.
— Это мессир рыцарь доспехи в стирку сдал, — не давая спутнику вымолвить и слова в ответ, вмешался менестрель. — Погода солнечная, ишь как припекает. Обещали, шо скоро высохнут. Сначала чуток море, а потом сразу и они. Не, ну какая стервь! Вид ее не устраивает! — возмущенно выдал он на канале связи, едва отзвучали произнесенные вслух слова.
— По большому счету она права.
— По большому счету за нее платить будут, когда продадут какому-нибудь паше или, если тебе больше нравится, сицилийскому мафиози. Слушай, капитан, шо-то ты мне не нравишься. То ли у тебя в связи с утонутием по причине утопления солнечный удар сделался, то ли, шо куда фатальнее, ты решил втюриться в очередную голубоглазую Красную Шапочку.
— При чем здесь Красная Шапочка? — возмутился Камдил.
— Это, видишь ли, такая порода девиц, которые способны съесть волка даже среди ледовых торосов или же наоборот — прямо на лужайке перед Букингемским дворцом.
— Всадники! — указывая рукой вдаль, крикнул один из варангов.
— Где? — Лис обернулся. — А вот как раз и волки. Судя по загогулинам на шлемаках ни дать ни взять сицилийские туристы.
— Убегаем, убегаем скорей! — закричал Анджело Майорано.
— Куда? По следам Моисея, прямиком через море?
— Наверняка они ищут сокровища, которые могли быть на дромоне.
— Ага, а типа девушку в пурпуре с ног до головы они не заметили. Или она им не нужна. Такие себе бандиты-женоненавистники! От таких бежать — только запыхаться. Лучше уж тогда за стол переговоров сесть. Вот, кстати, и стол валяется.
— Чего же ты хочешь? — гневно блестя глазами, взвился амальфиец.
— Святой отец, как вы полагаете, нам удастся убедить этих несчастных, что Роже II будет крайне недоволен, узнав, что его любимого кузена, графа Вальдарио Квинталамонте, извините, ваше сиятельство, мне уж придется раскрыть ваше инкогнито, — Лис поклонился в сторону рыцаря, замершего с обнаженным мечом в руках, — вдруг решили, не побоюсь этого слова, нагло ограбить его любезные подданные?
— Это правда? — переходя на итальянский, обратился к Камдилу Анджело Майорано.
— Такая же неоспоримая, как то, что солнце всходит на востоке и погружается в воды океана на западе, — с заметным сицилийским акцентом произнес рыцарь.
— Вы — граф Квинталамонте?!
— Да, сын Драго д’Отвилля…
— Там еще один отряд! — неожиданно вмешалась Никотея, прерывая Камдила, уже сполна включившегося в предложенную напарником игру. — Куда больше первого. И… над ним орел Гаврасов.
* * *
Испокон веку надднепровские кручи покрыты густым лесом. Толстенные дубы, широко раскинувшие ветви над рекой, помнили еще те времена, когда пришедшие невесть откуда братья Кий, Щек и Хорив вместе с сестрицей Лебедью решили завязать с бродяжничеством и остановились в этих местах жить-поживать и добра наживать. Особо древние зеленые исполины помнили даже апостола Андрея, который, поглядев кругом, прикинул, что дальше идти смысла нет, и благословил эти земли перед тем, как отправиться в обратный путь.
