Погруженный в свои мысли, Ито Хиробуми не заметил, как зал заполнили синие мундиры и чуть не прозевал выход самого императора Муцухито. Монарх, как все последние 10 лет, был в военной форме. Строг. Сосредоточен. Внимателен. Сегодня он будет только слушать, бросая реплики в крайнем случае, являя свою Божественную волю. А сейчас говорят его министры.
— Наши легкие силы, подобно божественному ветру камикадзе, обрушились на северных варваров и пресекли саму мысль напасть на священную землю Ямато, — коротко поклонился министр флота Ямамото Гомбэй. — Были взорваны и более не существуют два вражеских броненосца, а третий был поврежден и, по сообщениям офицеров флота и разведки, не может давать более восьми узлов, что вынудило адмирала Йессена отойти под прикрытие береговых батарей.
Присутствующие не шевельнули ни единым мускулом на сосредоточенных лицах. Даже те, кто сомневался в том, что малый ход «Севастополя» был вызван именно попаданием торпеды, а не плохим качеством изготовления машин броненосца. Свара перед лицом Императора допустима, если она проводится стремительно и не оставляет противнику шанса на парирование удара, подобно высверку меча в иай-дзюцу. Сейчас явно не тот случай.
— …В настоящее время эскадра Макарова с его кораблями второго класса не сможет угрожать священным берегам Японии, даже соединившись с эскадрой Йессена. Более того, отряд воинов Тенно, — тут адмирал коротко поклонился, — высадился на вражеский берег на острове близ Владивостока и привел к молчанию русские береговые батареи.
То, что всего через двадцать минут после атаки экипажей миноносцев, вылетевших на камни, бронированные башни возобновили огонь и даже добились пары попаданий по японским кораблям, тоже осталось за кадром, и не было прокомментировано.
— Еще одна батарея, — продолжил Ямамото, — разбита крейсерами Четвертого Боевого Отряда. Таким образом, в настоящий момент оборона Владивостока значительно ослаблена и в ближайшее время может быть проведена высадка в заливе Данвиру (**).
— Хватит ли у флота сил, Ямамото-сан? — с разрешения императора очень вежливо поинтересовался маркиз Ито Хиробуми, почитаемый многими как излишне осторожный, хотя и проницательный муж, последовательно выступавший против недружественных акций в отношении северных гайдзинов.
— Хотя корабли «Фудзи» и «Токива» более не смогут участвовать в усмирении русских, наших семи броненосцев будет достаточно…
— Семи? — поднял бровь Ито.
— Экипажи «Микасы», «Ясимы», «Хатсусе», «Танго»(***) и двух броненосцев второго класса «Якумо» и «Ивате» нуждаются в отдыхе и пополнении, — пояснил адмирал, — а сами корабли — в исправлении незначительных повреждений.
Маркиз Ито поднял вторую бровь. Император прекрасно знал этот жест и мог догадаться: «незначительные повреждения» означали, что доки Сасебо и Нагасаки переполнены искалеченными кораблями. Слава Аматерасу! Потери в экипажах, пусть и тяжелые, были не стопроцентными, как в случае с «Фудзи» и «Токивой». Опытные моряки были намного важнее кораблей…
— Если мне не изменяет память, вполне боеспособными можно считать десять броненосцев из восемнадцати?
— Броненосцы второго класса «Идзумо», «Асама» и «Адзума» направлены в пролив Цугару для несения боевого дозора, тогда как «Сикисима», «Асахи» и пять броненосцев типа «Канопус» будут обеспечивать высадку далеко за пределами русских береговых батарей. Они же смогут перехватить эскадру Макарова, когда она пойдет на помощь Владивостоку и будет обнаружена дозорным отрядом.
Ито мысленно поставил еще одну зарубку. Беспокойство о якобы «приведенных к молчанию» батареях было явной ошибкой.
— Но достаточно ли будет этих сил? — усомнился он. — В конце концов, у господина Макарова пять броненосцев…
— Согласно полученным от наших союзников сведениям, три из пяти броненосцев Макарова лишились половины и без того слабой средней артиллерии. Количество их шестидюймовок в бортовом залпе более чем вдвое меньше, чем у наших броненосцев второго класса. А их новые, но крайне неудачные германские орудия уступают нашим восьмидюймовкам, — пояснил Ямамото. — Некоторую опасность представляет только вооруженный двенадцатидюймовками «Ретвизан», но по сообщениям разведки, его скорострельность с использованием новых снарядов удручающе низка. Адмирал Камимура имеет приказ обнаружить корабли Макарова и дать возможность броненосцам Того перехватить их.
— А почему вы уверены, что Макаров пойдет именно через Цугару?
— Потому что он распускал слухи именно об этом маршруте. Русский адмирал умен, и понимает, что ни мы, ни англичане не клюнем на одну и ту же уловку дважды, а в Монтевидео ему удалось с помощью таких слухов обмануть наших уважаемых союзников. В Жемчужной Гавани он повторил тот же приём — его офицеры говорили именно о Цугару, а значит, он так и сделает.
Император коротко кивнул, давая понять, что доклад моряков окончен, и выжидательно посмотрел на маршала японской армии Ивао Ояма.
—Войска божественного Тэнно, — поклонившись доложил начальник Генерального штаба, — ещё третьего дня подняли флаг Восходящего Солнца Кёкудзицу-ки над Порт-Артуром, а сегодня, потеряв на марше всего двести семьдесят человек личного состава убитыми и ранеными, выходят к предместьям Мукдена. Передовые разведочные отряды, совершив обходной маневр по рекам Ляо-Хэ, Сунгари и Нэньцзян, скрытно вышли к Харбину и Цицикару…
Внезапный шум, пробежавший по рядам офицеров и чиновников, как ветер по камышам, означал внезапное и абсолютно неплановое появление в приёмной какого-то раздражителя.
—Ваше императорское величество! Делегат связи со срочной депешей от адмирала Того — морское сражение в проливе Цугару! Погиб адмирал Камимура…
* * *
(*) Исторический факт. Именно так ответил Витте маркизу Ито на предложение разделить сферы влияния и тем самым предотвратить русско-японскую войну.
(**) Залив Д`Анвиль в западной традиции того времени, в русской — залив Посьета.
(***) Предоставленный англичанами ЭБР Виндженс типа «Канопус»
Глава 9. А в это же время…
16.04. 1902. Москва. Ставка верховного главнокомандования.
Последний докладчик удалился, когда московское небо стало уже светлеть. Есть пара часов, чтобы присесть, спокойно раскурить трубку и собраться с мыслями, анализируя сделанное за день, сверяя его с главной целью своего, так неожиданно и своеобразно исполненного последнего желания.…
Несколько шагов к окну. Короткий взгляд на утренний весенний город. Хорошо получилось со связью — из Иркутска до Москвы добивает, а до Питера — никак. Этим удалось обосновать перенос ставки в Первопрестольную. Здесь, в Кремле, занял в здании Сената тот же кабинет, что и в прошлой своей жизни, как бы подчеркивая для себя преемственность не законченной в 1953 м работы. Такие же деревянные панели, такая же массивная мебель, тяжелые шторы, письменный прибор на столе и даже ковровые дорожки… Те же проблемы и задачи…
Советскую партноменклатуру он знал, как свои пять пальцев. Сам своими руками создавал её, чтобы потом смертельно воевать с этим големом, не имеющим ни стыда, ни совести, ни идей, ни принципов — только голый инстинкт самосохранения и размножения. Ах, как хорошо умеет делиться почкованием бюрократия! Глазом не успеешь моргнуть, а вместо одного стола уже стоит четыре, вместо одного кабинета — восемь. Только отвернулся — главки, управления, подотделы уже не влезают в многоэтажное здание… Как там у Гоголя: “И в ту же минуту по улицам курьеры, курьеры, курьеры… можете представить себе, тридцать пять тысяч одних курьеров!» Правильно в 1941 м он сказал в сердцах про советских чиновников: “Подлая, проклятая каста!”… Она такая и есть… Точнее, для него — была… А царская бюрократия… В прошлой жизни он смотрел на нее только сквозь прорезь прицела, как на некую неодушевленную серую биомассу, безусловно подлежащую уничтожению. В своем новом обличьи, познакомившись детально и плотно, удивился схожести двух, казалось бы, антагонистических государственных аппаратов!
