надевались через голову и завязывались сзади, вроде фартука. На груди намалевать факел или знамя, а на спине — номер.
— Я поняла, — сказала Сима. — Поручу девочкам из пионерского и комсомольского актива, пусть сошьют на уроках домоводства. Вот только надо знать, сколько у нас будет участников?
— Сорок один, — ответил я. — Это если считать участников будущей спартакиады.
— Надо чтобы участвовали не только они! — сказала спецпредставитель райкома. — Мероприятие должно стать по-настоящему массовым!
— Это уж на ваше с Царевой усмотрение, — пожал я плечами.
И накликал.
— А вот вы где! — раздался пронзительный голос завучихи, словно мы с Егоровой заныкались в раздевалке, а не торчали посреди коридора. — Вас-то мне и надо!
— Так мы и не прячемся, Эвелина Ардалионовна, — пожал плечами я, но на самом деле был доволен, что она прервала разговор с Симочкой.
— Следуйте за мною! — велела Шапокляк.
— Зачем? — прищурился я.
— Александр Сергеевич, — выдохнула Шапокляк, не привыкла, чт ей перечат. — У меня есть разговор… Прошу пройти.
— Ладно…
И мы пошли за нею, как утятки за кряквой. Есть такое у завучихи свойство — в ее присутствии чувствуешь себя не в своей тарелке. Я привычный и мне плевать, а вот коллегам нередко приходилось несладко.
Царева вела нас с Егоровой к неведомой нам цели с таким рвением, что у меня даже стали закрадываться нехорошие предчувствия. Вдруг мои чего набедокурили? Со стороны мы, наверное, напоминали оперативную группу, которая торопится на место преступления. Да вот только в школе пока пустовато и со стороны смотреть некому.
— Вот! Полюбуйтесь! — возвестила Эвелина Ардалионовна, распахнув дверь в кабинет химии.
Серафима Терентьевна взвизгнула и спряталась за моей спиной. У меня, признаться, тоже сердце екнуло, но я мужчина и потому первым шагнул навстречу неизвестной опасности. И выдохнул. В классе не было ни трупа, ни чудовища, никто не пил, не курил и не занимался непотребствами. Всего-то и было, что на доске, белым по черному написано «ШУРИК + СИМА = ЛЮБОВЬ». Судя по почерку, писала какая-то отличница. Вряд ли — из старших классов. Старшеклассницы такой фигней уже не страдают.
— Ну и что здесь такого? — спросил я.
Из-за моей спины выскользнула специальный представитель райкома ВЛКСМ, прочла надпись, фыркнула и испуганно оглянулась на завучиху.
— Не вижу ничего смешного, — поджала губы та. — Ваши личные отношения не должны быть достоянием общественности, тем более — учащихся!
— Да нет у нас никаких личных отношений, — сказал я.
— Нету, — подтвердила Сима.
— Этого я не знаю и знать не хочу, — отмахнулась Шапокляк. — Меня интересует только моральный климат в вверенном мне коллективе. — Я прошу… Нет, я требую, чтобы впредь, находясь в школе, вы общались лишь в моем присутствии!
— А-а, это пожалуйста, это сколько угодно, — улыбнулся я.
— А почему это — только в вашем присутствии? — вдруг взъерепенилась Егорова. — Мы что, малолетние преступники⁈
— Что-о-о! — скинула брови на лоб Эвелина Ардалионовна. — Вы что себе позволяете, Серафима Терентьевна! Если бы вы не были спецпредставителем райкома…
— Да какой я спецпредставитель райкома, товарищ Царева, — хмыкнула Симочка. — Вы же знаете, что это не так…
— Симочка, ну нельзя же при посторонних! — смущенно пробормотала та.
— А Саша не посторонний! — с вызовом произнесла Егорова. — И пусть знает, что это вы же и написали!
— Да как вы смеете! Да вы… — Шапокляк задохнулась от негодования.
— А что тут сметь? — хмыкнула бывшая старшая пионервожатая. — Ну захотелось захомутать парня… Ну бывает… Возраст счастью не помеха, ну и решили меня использовать, как приманку… Видите, не срабатывает, давай уже всякую фигню выдумывать!
— Пошла отсюда, дрянь! — завизжала Эвелина Ардалионовна. — Из школы — вон!.. Еще раз появишься, в милицию сообщу, тунеядка!
— Я то уйду, — проговорила Симочка, — да только он тебя все равно не вы…
И она произнесла такое слово, от которого чувствительная Царева чуть не грохнулась в обморок. Я смотрел на весь этот спектакль, разинув рот. Такой фееричной сцены мне еще в нашей школе видеть не доводилось.
— Так что, Александр, теперь будешь сам мастрячить свои фартуки с номерами, — заявила липовый спецпредставитель райкома ВЛКСМ, когда мы вышли из класса, оставив Шапокляк в полном расстройстве.
— Шапокляк права, ты действительно редкостная дрянь, — проговорил я.
— Что поделать, — пожала она плечами. — Мама всегда была тихой, выносила скандалы, которые ей регулярно закатывал отец. Я еще малолеткой решила, что не буду такой, подросла и выжила папаню из дому… А еще решила, что буду вам, мужикам, головы дурить, но к себе окончательно не подпускать… Причем — не каждому по очереди, а сразу нескольким… Чтобы они, ну вы, то есть, между собой цапались. Вы грызетесь, а мне весело.
— Ну вот теперь все проясняется, — кивнул я. — А тогда, с этим твоим С-Славиком и Киреевым, как дело было?..
— Ну ты же меня бросил. Уступил этому, военруку… А тот было чуть меня в койку не затащил. Еле вывернулась. Пришлось даже из школы уходить. Так вот, я все думала, как тебе отомстить, а тут этот капитан подвернулся. Туда, сюда, шуры, муры. Представляешь, про тебя почему-то стал расспрашивать… Чувствую, что можно его использовать, вот я ему и предложила всю комбинацию. Тем более, что Славик уже вокруг меня увивался. А у того дружки. Ну ты их знаешь… Не то что бы дружки… Они с детского сада его лупили, мелочевку отнимали. Вот этого Славика я Сильвестру и подсунула. Только то, что он на тебя своего сержанта натравит, этого я не знала, поверь…
— Верю, — сказал я. — Врезать бы тебе по… Заднице!
— Ах, сделайте милость, — голосом невинной сучки попросила она и выпятила аппетитную попку.
— Могу повторить только то, что сказала заведующая учебной частью, — сказал я почти ласково. — Пошла отсюда, дрянь!
Она захихикала и свернула в ответвление коридора, который уже наполнился гулом ребячьих голосов. А я вернулся в класс, взял лабораторный стакан, наполнил его водой из крана, набрал немного в рот и фыркнул Царевой в лицо. Она сидела, застыв, как памятник. Вода вернула ее
