12 июля 1941 года
Медсанчасть в расположении 1-ой Особой Механизированной бригады РВГК
— Ну что, герой. Как самочувствие? — зашедший к Антонову Ледников, увидев, что тот собирается встать, жестом приказал ему лежать.
— Нормально, товарищ генерал армии. Царапина.
— Ага, царапина, конечно. Из винтовки пулю отхватил в руку, от потери крови чуть не помер, а все туда же, «царапина». — Ледников укоризненно покачал головой. — Ты хоть знаешь, кого притащил?
— Никак нет, товарищ генерал армии. И это не совсем я его притащил, непосредственно его нес сержант Абдулов.
— Ты понял, что я имею ввиду. А притащил ты мне, сынок, ну, правда, не совсем мне, а скорее товарищам из Генерального штаба, так вот, притащил ты генерала Гея, тьфу, Гейера, мать его, фон Швеппенбурга, командующего двадцать четвертым танковым корпусом Вермахта. Так что крути дырку под орден. Ну а медаль «За отвагу» я тебе гарантирую.
— Служу Рос… Советскому Союзу!
— Так что отдыхай давай, капитан. — Ледников ободряющее похлопал его по плечу, пожал руку и вышел из палаты.
Смотря на закрывающуюся за генералом дверь, Владимир вдруг почувствовал усталость. Усталость не физическую — та была привычной, а моральную. Последние недели он старательно пытался не думать об оставленной там, в будущем (или в прошлом?), невесте, так некстати поехавшей к матери в Питер. Не думал потому, что мысль о том, что он ее больше никогда не увидит, причиняла почти физическую боль. И вот сейчас вдруг накатила тоска. Достав из тумбочки фотографию, Владимир еще долго смотрел на лицо своей любимой женщины…
На следующий день у него в палате появился сосед. Лейтенант Торчок умудрился сломать ногу на ровном месте — упав. И теперь горько сожалел, что не сможет еще долгое время принять участие в соревнованиях по уничтожению фашистов. Довольно быстро разговорились и перешли на «ты».
— Вов, а ты слышал, чего позавчера наши связисты учудили, совместно с вертолетчиками? Ледников, говорят, ржал так, что ему плохо стало.
— Нет, как-то не до этого было, — Антонов с интересом посмотрел на Леонида.
— Ну, когда эсэсовцы сдавались, кто-то из связистов, глушивших эфир, предложил вместо помех кое-что другое передать.
— Мат что ли? Или что-то подобное?
— Неа. Он «Рамштайн» им врубил. «Ду хаст мищ». Представляешь рожи немецких радистов, когда они это услышали? — Торчок хохотнул.
Антонов улыбнулся.
— А вертолетчики?
— А им идея понравилась. Вы когда уже смывались, они то же самое через динамики врубили. Ну и «Ангела». А потом, когда уже заканчивали, «Полет Валькирий» Вагнера. Кто-то из них «Апокалипсис сегодня» больно любит. Ледников, когда узнал, сначала наорал, а потом вдруг как начнет ржать, — долговязый лейтенант размахивал руками, словно пытался изобразить мельницу. — Он потом еще сказал, что подумает о том, чтобы сделать подобное «психологическое воздействие» постоянным.
— Капитан Антонов? — на пороге появился Кормильцев.
— Так точно.
— Завтра вы поедете в Москву с генералом Ледниковым.
— Так точно. Разрешите вопрос? — Владимир весьма удивился этому известию.
— Давай уже, герой.
— А почему? В смысле, чего мне в Москве делать?
— Товарищ Сталин генерала Ледникова награждать будет. Лично. Ну и тебя заодно. Точнее награждать будет Калинин, а Сталин при сем будет присутствовать. Так что готовься. Сейчас врач придет, тебя выписывать. Удачно съездить, капитан.
24-й танковый корпус был полностью уничтожен. Подходящие из глубины советской территории войска и полная невозможность прорыва к своим не оставили немцам иного выбора кроме как сдаться.
Остатки 47-ого танкового корпуса еще сопротивлялись, но это была уже агония.
10-ая танковая дивизия, потеряв более семидесяти процентов личного состава, процентов шестьдесят техники и практически всю артиллерию, была вынуждена оставить Кобрин.
2-ая танковая группа перестала существовать.
На Восточном фронте перед Вермахтом явственно замаячила катастрофа.
Николай Балаков уже двадцать три дня сражался в Бресте, с первого дня осаждаемого ордами немецких солдат. Несмотря на тяжелейшие потери, понесенные Вермахтом в первые же дни войны, атаки на советскую крепость не прекращались ни на секунду.
Николай первое время надеялся на скорую помощь советских войск, но ее все не было и не было. Через неделю он продолжал сражаться уже просто из упрямства, чтобы утянуть побольше немцев за собой. Слышимая очень часто далекая канонада поддерживала в нем надежду, что раньше или позже Красная Армия перемелет фашистские полчища.
Пару дней назад он вдруг понял, что канонада звучит уже не так и далеко. А потом она вдруг стала постоянно приближаться. У Николая неожиданно появилась надежда, что он выживет. Но когда он увидел советские войска, сил у него хватило лишь чтобы прошептать:
— Наши! — после чего он сполз по грязной стене и заплакал.
Вечером в Москве был дан первый салют.
«Вторая Мировая Война в солдатских воспоминаниях, с комментариями. Избранное. Том 1». Военное издательство МО СССР, 1985 г.
«Война для нашего 20-го мотоциклетного полка 205-й дивизии началась ранним утром 21 июня. Утром полк подняли по тревоге и отправили пешим порядком в Ружаны, по слухам, ходившим в нашем батальоне — ловить появившуюся в Беловежской пуще белогвардейскую банду. На полпути же нас вдруг развернули и направили в помощь пограничникам ловить диверсантов в красноармейской форме. Это были уже не слухи. В последний мирный день наш полк понёс первые боевые потери…
Ночь мы встретили разбросанными поротно и повзводно вдоль шоссе на Брест. Командиры предупреждали о бдительности и о том, что немцы могут устроить большую провокацию, как бы не больше, чем на Халхин-Голе. Помнится, ездовые полевых кухонь рассказывали, что в Брестской крепости диверсанты подожгли склад с боеприпасами и теперь оттуда вывозят и выводят всё, что можно.
Всю ночь бойцы окапывались и маскировались. Из Бреста тянулись колонны подвод и машин. Навстречу колючей змеей прополз стрелковый полк. Мой друг, сержант Егоров из второго батальона, заметил знакомого, перематывавшего портянки на обочине, и спросил: «Куда идёте?». Тот ответил: «Пожар тушить», — и со значением похлопал по подсумку.
Утро началось с гула моторов над головами и далёкого грохота. Немцы обстреливали военные городки и лагеря в Пинске, Берёзе и других близлежащих селениях. Помню, мы видели, как наши истребители перехватили немецкую эскадрилью и в коротком бою сбили несколько самолётов, но и сами понесли потери. Одна из рот, прочесывая лес, подобрала трёх наших лётчиков и выловила двух немецких, выпрыгнувших с парашютами.
