Мастер Мендель говорил о Самохвалове как о родном. Логойского мастерового потрясли мартовские слова авиатора, когда тот запретил лететь Мордке в аппарате, на котором вскоре взорвался княжий сын.
— Пан Мендель, но если я вас вызову в суд, не напирайте на это. Выходит, еврейского отрока Петр спас, а гвардейским офицером пожертвовал. Прямая дорога на каторгу.
— Таки что говогить?
— Пока вы настраивали аэроплан и опытами управлял Самохвалов, никто не погиб. А когда военные вмешались, они и вас, и Петра задвинули — всем сами распоряжались и взорвались.
— Я вас умоляю, так оно и было.
Жена мастера Сима всучила поверенному кусок курочки. В ее представлении несчастный барин жил в Минске практически в тюремных условиях и, верно, голодал. Видели бы местечковые иудеи роскошную квартиру на Захарьевской. Еврейскую карту адвокат решил спрятать в рукав, об использовании которой подумает, увидев состав заседателей.
В Минске Плевако счел нужным подбодрить подзащитного.
— Все идет неплохо, дорогой Петр Андреич. С доказательствами у нас отлично. Может ли логика победить местную бюрократию — увидим, но шансы хороши. Приеду ближе к суду, когда станут известны фамилии присяжных по жребию.
С вмешательством известного юриста Самохвалов стал иначе относиться к дамокловому мечу предстоящего суда. По крайней мере, сделано все возможное, изобретатель вновь может отдаться экспериментам с системой питания.
Не имея никаких расчетов, а только результаты экспериментов, Петр не мог представить, сколько топлива можно отправить в двигатель. Опыты с моторами Отто и Бенца уже ничего не проясняли — маломощные движки просто не всасывали больше топливно-воздушной смеси, чем могли переварить. Как там говорил Плевако — капли дождя, иссушенные жестоким ветром? С помощью полицейской родни испытатель прилепил вентилятор на вал двухтактного двигателя, обернул его трубой, за ней установил оконное стекло. Затем часами наблюдал, как впрыснутый бензин превращался в пар, а если чуть перестараться с подачей, оседал каплями на стекле.
Можайский заявился в Минск, разминувшись с московской звездой всего на пару дней. Он привез огромный сундук с набором «мечта самодельщика» — несколько вариантов картера с коленвалом, съемные цилиндры с регулируемой степенью сжатия, куча поршней и шатунов, поршневые кольца, вкладыши, сальники, маховики, распределительные валы, клапаны, шестерни, цепи, звездочки и прочий моторный хлам, обошедшийся семье Самохваловых в очередную копеечку. С точки зрения здравого смысла дальнейшие опыты лучше было проводить в Питере или Москве, где есть производственная база для немедленных переделок. Вот только минская юстиция и здравый смысл сочетались неудачно. Не желая оставлять товарища наедине с грустными мыслями и губернскими полицаями, Александр Федорович настаивал на продолжении опытов здесь.
Петр фонтанировал идеями. Обрызгивая стекло, он понял, что добиться большой мощности при малом объеме можно лишь принудительно загоняя смесь в цилиндр. С одной стороны — чем больше топлива, тем лучше. Но для его сгорания потребен воздух. В каком соотношении — никто не знает. Значит, опыты и еще раз опыты.
Соединив части конструктора в двухцилиндровый двигатель и подключив к нему вместо карбюратора аэродинамическую трубу с распылителем бензина, компаньоны попытались его запустить, на что ушло около недели. Они пробовали регулировать углы открытия-закрытия клапанов, постепенно увеличивали степень сжатия, подбирали момент разряда запальной свечи, питавшейся от примитивной системы зажигания с лейденской банкой. На восьмой день получили устойчивые вспышки. Лишь на девятый день двигатель протарахтел около минуты, наполнив сарай дымом выхлопа, перемешанного с парами бензина и подгоревшей смазки. Когда удалось относительно точно подобрать оптимальную степень сжатия и состав смеси, мотор, нагруженный лишь пропеллером, обеспечивающим обдув ребер охлаждения, взвыл на предельных оборотах, подняв в мастерской настоящий ураган, пошел в разнос, оборвал лопасти, перегрелся и со страшным грохотом заклинил. Переломившийся шатун пробил стенку цилиндра насквозь, обломки металла шваркнули, как пули, к счастью, никого не задев.
Самохвалов, с испугу прикрывший голову руками, осторожно выпрямился и осмотрел погибшего зверя.
— Ну вот, дорогой Александр Федорович, примерно такой авиадвигатель нам и нужен. Только чтобы работал стабильно и не взрывался.
Для этого предстояло отладить дозирование подаваемой смеси, систему охлаждения и смазки, подобрать масло — обычное оказалось слишком густым для высокооборотистого агрегата. Партнеры собрали новый, учитывая некоторые ошибки предыдущего образца. Но тут подошло время суда, и моторные опыты пришлось пока прекратить.
Оглашение списка жюри, законопослушных российских подданных, на которых указал жребий, действовало на Плевако, словно звук рожка на охоте. Полноватый вальяжный господин преображался, превращаясь в хищника, учуявшего жертву. Объектом его охоты мог быть поддерживающий обвинение товарищ прокурора, чья карьера неминуемо давала трещину в результате шумихи после оправдательного приговора. Или очередной господин, коему не посчастливилось играть роль подсудимого в процессе, где за сторону обвинения выступал знаменитый присяжный поверенный. При этом Федор Никифорович действительно много раз совершенно безвозмездно отстаивал интересы малоимущих — оно для репутации хорошо и перед Богом полезно, когда душа судебного крючкотвора предъявит себя Святому Петру.
Самохвалов, о судебных баталиях наслышанный в весьма ограниченной степени, с интересом наблюдал, как адвокат работал с перечнем кандидатов в присяжные.
— Шестеро из них, никак не обосновывая, отведет прокуратура. Мы отметаем остальных, остается восемнадцать. Снова жеребьевка, двенадцать присяжных будут выносить вердикт, остальные запасные. Я всегда нумерую их, от наиболее благих нашим задачам до тех, кого ни в коей мере не хочу в присутствии узреть. Вычеркиваю названных прокурором и заявляю отвод оставшимся самым большим нумерам, пока не получатся означенные восемнадцать.
Плевако показал номерованный перечень фамилий.
— Глядите, Петр Андреевич. Столоначальник из губернского аппарата — сразу вон, этот Трубецкому в рот смотрит и с ложки у него ест. Земский коллежский регистратор от князя подальше, но все едино зависим. Агент страхового общества — уже лучше. Начальник отряда лазальщиков пожарного общества — совсем хорошо, они понимают вкус опасности. Так, это что за фрукт? Чего только у вас в Минске не увидишь — «ученый еврей Осип Яковлевич Гурвич» из канцелярии губернатора.
