/Лейтенант сотни ("рё") - рёсуй/.
Крестьяне встречают горожан бамбуковыми копьями и камнями, закапывают рис, который пытаются отнимать горожане, в страхе перед болезнью - убивают новорожденных детей. Не поверив рёсую, я заезжаю по дороге в одно из пригородных селений. Надеваю повязку на лицо, захожу в богатый деревянный дом с каменным фундаментом. Дверь открыта, изнутри тянет дымком. На полу сидит лысый старик и палочками для еды переворачивает бобы в глиняном горшочке, стоящем на жаровне.
- Что дедушка, обошла вас болезнь? - попытался я привлечь внимание к себе
Старик поднимает на меня глаза, в которых стоят слезы, и я, закашлявшись, давлюсь своим вопросом.
- Внучку вчера схоронил. Невестку и сына три дня назад. Вот готовлю поминальную трапезу. Присоединяйся князь.
Ага, это он увидел у меня в руке полуметровую кисточку на костяной ручке - командирский жезл дайме под названием Гунто. Я, держа дистанцию, присаживаюсь у очага. На камнях блох нет и есть шансы, что чуму я не подхвачу. Шикаю на сунувшуюся вслед за мной охрану, выкладываю перед стариком оставшиеся шарики с рисом.
- Богато живешь - один из шариков тут же исчезает в беззубом рту мужчины
- Рассказывай, что случилось.
Деревня называется "Три столба" по названию трех колонн, которые остались от древних в центре поселения. Чума пришла сюда две недели назад. Болезнь сразу окрестили Черной смертью - после кончины раздувшийся труп человека быстро чернел. Сначала на теле крестьян возникли синие пятна, появлялись опухоли в паху и под мышками. Поднимался жар. Люди начинали кашлять, затем кашель сменялся кровохарканием. Моча и кал окрашивались в чёрный цвет, кровь темнела, язык высыхал и также покрывался черным налётом. Больные бредили, пронзительно кричали. Взрослые умирали за три дня, дети в течение двух суток. За полмесяца от чумы погибло пятьсот жителей, в живых осталось несколько стариков и женщин. Почему то первыми заражались и умирали молодые, здоровые мужчины.
Заболевшие крестьяне схватились за топоры и первым делом забили насмерть приезжего торговца. Дескать, от него пошла зараза. Дальше обратились за помощью к местному священнику и лекарю. Шарлатан от медицины начал прикладывать к опухолям высушенные шкурки жаб и ящериц, которые должны были вытягивать из крови черный яд, отравляющий тело. Результат, разумеется, оказался нулевым и судя по быстрой кончине эскулапа даже отрицательным.
Служитель синто не придумал ничего лучшего, чем устроить мацури. Эдакий японский аналог "крестного" хода, только увеселительного характера. С шумом и песнями, погрузили соломенное чучело чумы на святилище-носилки микоси и утопили в реке. Не помогло. Священник, опасаясь, повторение судьбы лекаря и торговца, начал раздавать амулеты, заполненные целебными травами.
Старик, оказавшийся старостой деревни, показал мне свой мешочек.
- Почему боги так несправедливы? Мне амулет помог и я не заразился - мужчина смахнул рукавом, бежавшие слезы - А моей внучке нет! Такая красавица росла, родителей слушалась, по огороду помогала...
Староста горько заплакал.
- Власти не передавали приказ о запрете собраний? - я проглотил комок в горле, но нашел в себе силы продолжить расспрашивать крестьянина
- Приезжал коор-бугё столичный. Велел войскам окружить деревню и никого не выпускать. Слава богам, что солдаты не забирали рис - боялись ходить по домам. Несколько семей пытались бежать через поля, их расстреляли из луков - старик закрыл глаза и начал раскачиваться из стороны в сторону - Вчера с небес спустились люди-журавли. Заставили раздеться всех оставшихся в живых, осматривали тела, сжигали одежду и дома умерших.
Голос старика становился все тиши и тише, голова опустилась на грудь и крестьянин заснул. Психика старосты явно повредилась от смерти родственников и соседей. Люди-журавли? Спустились с небес на землю??
Но все это было уже неважно. Имело значение только глубокое чувство вины перед народом. Взялся за гуж, оказался не дюж. Проще говоря, хреновый из меня князь. А уже Великий министр так вообще никакой. Я положил обе ладони на камни пола, сделал глубокий поклон старику и про себя попросил у него прощения. За смерть родственников, за свою лень и пренебрежение людьми, за наполеоновские планы и витание в облаках... После чего тихонько встал и вышел из дома.
Сев в седло, приказал продолжить движение. Приближалась ночь, но далеко впереди светился извержением вулкан Овакудани. Горящие реки лавы придавали окружающему пейзажу сюрреалистический вид. Филиал ада на земле. Чем ближе мы подъезжали к Киото, тем отчетливее был слышен грохот огнедышащей горы. Уже ближе к утру пришлось остановиться, дать отдохнуть лошадям и людям.
Несколько часов сна, быстрая еда и снова в путь. Теперь наше движение сопровождают слабые подземные толчки и хлопья пепла, падающие на голову словно снег. Солнце скрылось в серой пыли, ближе к предместьям столицы самураи были вынуждены зажечь фонари. Пепел падает с такой силой, что становится трудно дышать. Улицы Киото были безмолвны и пустынны - ни людей, ни даже домашних животных. Зеленые деревья на моих глазах превращаются в свинцовые изваяния, ручьи и речки несут острова пепла. Плавучие, серые массы скапливаются возле горбатых мостиков, громоздятся у плотин, забивают лотки водяных колес.
Пора расшевелить эту преисподню. Беру в руки костяной рог и что есть силы дую в него. Раздается мощный низкий звук, заставляющий резонировать каждую клеточку моего тела. Рев рога ободряет свиту. Люди вертят головами, поводят плечами, подбирают поводья коней, заставляя тех гарцевать. И вот уже нам навстречу едет отряд...Бог ты мой! Отряд людей-журавлей!!
Глава 11
После себя
Что я оставлю на свете?
Цветы - весной,
Летом - кукушки напевы,
Осенью - красные клёны...
Рёкан
Протираю глаза, нет, все точно. Фигура человека, клюв как у журавля, за спиной что-то развивается. Отряд подъезжает ближе и я облегченно выдыхаю. Это не клюв, а маска с прорезями для глаз и выступающим длинным носом. На головах людей повязки, плотные костюмы из темного шелка с перчатками, сзади висят плащи. Крыльев не наблюдается. Головной всадник снимает маску и передо мной предстает усталое лицо Акитори Кусуриури. Похудел, осунулся. Из под повязки выбиваются седые пряди. А ведь ему и сорока нет!
