Осакат и бегающая за ней будто на привязи Тишка с бабами крутятся. Из немногих доносящихся иногда до меня воплей и криков понятно, что она соплеменниц строить пытается. Ох, наваляют ей там, малолетке безмозглой! А мне потом с мужьями обидчиц отношения выяснять.
Это ведь раньше я мог просто безнаказанно приказать, указать и распорядиться. А теперь фигушки. Я — ИХ шаман. Они — мое племя. И мое старшинство над ними означает лишь взятые на себя повышенные обязательства по заботе о благе племени. Это раньше кто-то приходил ко мне со своей болезнью, раной или бедой и просил о помощи. Теперь ко мне приходят на правах соплеменников и просто сообщают о своей проблеме, нисколечко не сомневаясь, что я немедленно брошусь на ее решение!
И приходилось бросаться! То кому-то во время высадки ногу между двух лодок прижало. То мамаша притащит ребятенка с поносом. То Лга’нхи притаскивает пацана, которому он случайно, во время тренировки, «кажется, немного руку сломал». (Слава богу, всего лишь ушиб, а то не знаю, что и делал бы.) Потом взрослый мужик предъявляет претензии, что какая-то сволочная рыба второй день подряд ему сеть рвет, и требует изгнать либо беса из рыбы, либо рыбу из реки. Еще один заявился с архиважным сообщением: ему сны страшные снятся! И видно неспроста, потому как…
Долго и нудно выслушиваю сны новоявленного «пророка», не способного и двух слов связать, не поперхнувшись и не сбившись с мысли. Быстро догадываюсь, что за бесы из него посредством снов выходят. Заставляю лечь на спину и по методе, подсмотренной в каком-то фильме, проговариваю последние слова его корявых рубленых фраз в виде вопроса. Типа, психоанализ. Убиваю на это по полночи в течение недели и половину запаса валерьянки, — страшные видения вроде отпускают, а мужик уже не смотрится таким психом. Прописываю ему побольше с женой трахаться, как профилактическую меру от «пророческих видений». Заодно намекнув, что взял все его кошмары на себя. (Ага, больно надо! У меня у самого «профилактическое средство» есть.)
Потом приходит Гит’евек и спрашивает про волшебный барабан и дудку.
— Какие еще, на фиг, барабан и дудка? — тупо переспрашиваю я, потихоньку сходя с ума.
— Ты в Вал’аклаве нам барабан с дудкой подарил, — следует спокойный ответ. — Сказал, что научишь чему-то волшебному.
Ну да. Барабан. Требую позвать всех пацанят лет двенадцати-тринадцати. Отбираю парочку наиболее музыкальных. Учу их отбивать ритмы и передавать простенькие сигналы. Отправляю обратно к Гит’евеку. Он приходит вместе с ними и спрашивает зачем? На ближайшей стоянке предлагаю провести очередные маневры. Под барабанный ритм оикия топают особенно бодро и грозно. Но звуковые сигналы пока не оценены, — Гит’евек может то же самое сделать голосом, тем более что команды на языке аиотееков можно петь. Предлагаю задуматься, что будет, если его войско удвоится, утроится и упятерится, а заодно переделать сигналы, подогнав их под мелодию приказа. Он думает и приходит чуть ли не посреди ночи, чтобы сообщить, что он решил, что «дудка — это хорошо!» Хренушки. Меня он не застает. Меня позвали принимать трудные роды. Якобы роженица уже сутки лежит, родить не может. «Блин!!! — ору я на них при виде бабы с пузом. — Да откуда у нас тут роженица-то взялась? У вас чего, как у мышей, беременность по неделе длится?» Мне объясняют, что баба — сестра наложницы Лга’нхи, которую он разрешил взять «за компанию». Громко матерю своего приятеля, подсунувшего мне такую свинью. И тут то ли от моего крика, то ли срок подошел, но роды начинаются. Хорошо хоть другие бабы и так знают, что в таких случаях делать надо. А то бы крыша у меня точно съехала. Но все равно приходится присутствовать при родах, дабы оборонить мать и дите от нападения духов. Что справится с этой задачей лучше «Интернационала» и «Ай-яй-я-яй — убили негра», повторенные примерно так тыщу раз подряд? А потом меня еще и пуповину резать заставили. Короче, насмотрелся в ту ночь такого, что потом неделю к Тишке подойти не мог.
Бабы, видно, с ходу учуяв мое «охлаждение к ночной кукушке», подсылают ко мне делегацию с просьбой не слушать Осакат и не наводить на них всех порчу, потому что Осакат сама во всем виновата! О чем они вообще? Делаю грозное и страшное лицо (благо это уже не сложно) и прошу избавить племянницу Царя Царей Олидики и внучку Царя Царей Улота от необоснованных инсинуаций и зловредных поклепов. Ибо не вам, дикие бабы, порочить столь родовитую кровь. Дабы вернуть к жизни перепуганных до потери пульса словом «инсинуация» теток, обещаю им не рубить сплеча и, прежде чем наводить порчу, во всем разобраться.
Ага, разберешься тут. Ни Тишки, ни Осакат в ближайших окрестностях не обнаруживается. Даже на мою лодку во время очередного перехода Тишка не является. Чуть было не начал волноваться. Но когда вечером пошел к костру Лга’нхи на предмет организации поисков, обнаруживаю этих двух, уже, кажется, подружек, спокойненько сидящих у костра Вождя и кляузничающих ему на меня. Якобы я против родной крови пошел, встав на сторону приблудных сучек.
Долго пытаюсь понять, каким боком оказался втянут в бабьи разборки. Не понимаю. И машу рукой. Осакат, кажется, что-то сообразившая по моим вопросам-ответам, быстренько закругляется и, жестом подзывая за собой зареванную Тишку, бросается в очередной бой. Мне, пожалуй, стоило бы окликнуть Тишку и вырвать ее из этой бесконечной карусели склок и разборок, утешить, приласкать. В конце концов, уж она-то точно ни в чем не виновата. Но сил откровенно нету. Хочется просто молча посидеть у костра на пару с Лга’нхи, о чем-то мысля и мечтая, как в былые времена. Но прибегает Витек — кто-то срочно ищет шамана. Либо сели на ежа, либо снова рожают, либо я тут сейчас сам ежа рожу. Кажется, я начинаю догадываться, как наш старый шаман стал торчком и откуда у него появилась страсть к грибному компоту.
— Вал’аклава, Вал’аклава, а я маленький такой! — напеваю я, глядя на приближающиеся с каждым гребком знакомые сараи. Тока фиг вам. Нашли маленького! Уходили отсюда мы на дюжине лодочек, на выполнение почти невозможного задания. А возвращаемся вон как — целым новым флотом и новым племенем. Загруженные с ног до головы добычей и славой!
Было немалое искушение выплыть сразу в залив и причалить к острову-дворцу Митк’окока, дабы узрел сей хитрожопый правитель, с людьми какого уровня дело имеет. Но Лга’нхи, особо моего мнения не спрашивая, сразу повернул к сараям вдоль Реки, из которых, примерно так пару месяцев назад, нас турнули по приговору неправедного суда. Теперь трепещите, злопыхатели, ибо мы вернулись, дабы воздать каждому по делам его!
Как нетрудно догадаться, настроение у меня было радостное и боевое. Хотелось немедленно бежать во дворец и заранее бить Митк’ококу рожу, заранее исходя из предположения, что он, сволочь, захочет умыкнуть наш шестопер.
А потом поставить всю Вал’аклаву на уши в поисках истинного убийцы, наказать всех плохих, поощрить всех хороших (то есть нас) и отмазать, наконец, свое светлое имя от лживой клеветы и наговоров.
Облом! Морду бить никому не пришлось. Кажется, Митк’окок был только рад избавиться от волшебного предмета. А уж после этого сжигать его город я как-то постеснялся (интеллигент вшивый).
Собственно, причалив, мы, без всякого спросу, заняли привычные нам сараи. Да и какой тут спрос, когда детишки пищат от восторга, бабы болтают, мужики орут и все страшно радуются окончанию плаванья. Увы, хоть мы и заняли и наши прежние сараи, и сараи Бокти, места все равно всем не хватило, и часть нашего сброда привычно разбила стойбище на берегу. А тут, как мне показалось, с большим запозданием подвалил таможенник Тод’окос и усиленный отряд стражи.
Гы! Нас не узнали с новыми причесонами. Решили, что это какое-то неведомое племя высадилось на берегу с крайне нехорошими намерениями. Так что сейчас вся Вал’аклава поднята в ружье, а бедолага Тод’окос выслан парламентером-разведчиком.
Надо ли объяснять, как он обрадовался нашей встрече, когда вместо неведомых воинственных дикарей увидел добрых и милых нас, украшенных свежими скальпами и шрамами?
На радостях, ясное дело, попытался сунуть нос в лодки и поинтересоваться, чем же это они так сильно загружены? И не полагается ли немедленно урвать с этого груза полагающуюся по закону пошлину? Фигушки, я сразу заявил, что это исключительно наш скарб, и те товары, что взяли с покоренных нами пиратов в виде милых безделушек на память, а значит, товарами они не являются и пошлинным сборам не подлежат. А торговать в Вал’аклаве мы вообще больше не собираемся.
Ну разве что попросят нас сильно, медка там, воска али шкур продать. Поскольку у нас тут явная монополия, до тех пор, пока весть об освобождении Реки не дойдет до всех желающих и они не погонят свои караваны, обесценивая эти товары.
