— И сколько их было?
— Я не считал, ваше высокопревосходительство. Трое, может быть, четверо, — уклончиво ответил Воронцов.
— Ну и ладно, — улыбнулся Скоков. Молодой граф ему действительно понравился. Жаль, если император не простит ему юношеской слабости. А с другой стороны… Скоков уже знал гораздо больше. — Прочтите записи и поставьте свою подпись. Я же позову фельдшера, и он перевяжет вам рану.
— Не беспокойтесь, ваше высокопревосходительство. Она меня не шибко беспокоит. Да и зачем?..
— Не надо здесь геройствовать, граф, — согнав любезность, жестко произнёс Скоков. — Это ни к чему.
Воронцов только склонил голову, соглашаясь.
— Как скажете, ваше высокопревосходительство.
— Фельдшер обработает вам рану. И наш разговор ещё не закончен…
Пока милая женщина с красным крестом на нарукавной повязке прикладывала травы на предплечье графа, Скоков ходил за дверью допросной и думал. Ему на службу не хватало грамотных молодых офицеров, а Воронцов, при всех его недостатках, показал себя умелым бойцом и хитрым лазутчиком. В одиночку противостоять шестерым подготовленным бойцам саксонцев дорогого стоит. К тому же, граф хорошо знал саксонский, что было немаловажно.
Да, они с императором пошли на большой риск, отправив графа и гардемарина через все западные земли до границы Руси с сундуком. И агенты Скокова охраняли их движение. И это было оправдано, как оказалось. Граф умело избегал ловушки на пути, да ещё и боролся с паникой Величинского. При этом старался не привлекать к себе внимания. Если бы на виду была толпа охраняющих, то это было бы слишком заметно. И на землях ляхов — вассалов саксонцев, их могла встретить целая армия. А так их встретили всего шестеро и уже перед границей. А после её пересечения, Скоков утроил незаметную охрану и все попытки саксонцев перехватить сундучок на Руси, пресекались в зародыше. Да ещё позволили Скокову, раскрыть целую шпионскую сеть на территории страны. За что Григорию был жалован орден Святителя.
И это был аргумент при прошении императора. Но для молодого графа основное испытание было ещё впереди.
Воронцова-младшего провели в подземелье, ещё более глубокое, чем то, где вели его допрос. Тусклый свет от горящих факелов, укреплённых на стенах, едва разгонял кромешную тьму коридора. Ни одного лучика солнечного света не проникало сюда. Низкие своды заставляли графа нагибаться, и тогда он видел охапки сена, помойные вёдра и решётчатые стены, ограждающие крохотные закутки, в которых лежали, копошились и что-то бормотали узники. Пахло гнилью, кровью и мочой.
Молодого графа сопровождал сам Григорий Скоков. Он нёс ярко горевший факел и только изредка покашливал, напоминая о себе. Воронцов-младший уже было приготовился разделить участь арестанта, как они подошли к нише, огороженной частой решёткой с дверью под массивным замком.
— Ваше Сиятельство, я вас оставлю ненадолго, — сказал Скоков, передавая графу факел. — Надеюсь, что вы проведёте это время с пользой…
Воронцов удивлённо принял факел и, посмотрев вслед ушедшему Скокову, посветил на решётку.
За ней на подстилках из соломы лежали два человека. Один из них медленно встал и подошёл к Воронцову-младшему. Ухватился за решётку окровавленными пальцами.
— Папенька!..
Охнул граф, разглядев в узнике отца. Разбитые губы и нос, запекшаяся кровь на виске, огромные кровоподтёки под глазами и на скулах. Изодранная рубашка висела на груди лохмотьями, а атласные дорогие штаны волочились по избитым ногам струпьями.
— Как же так?!
Воронцов-младший приладил к стене факел и нежно дотронулся до изуродованных пальцев родителя.
— Как же так?! — простонал молодой граф. — А кто с тобой?!
— Матушка твоя, Алёша, — прошамкал Воронцов-старший разбитым ртом. — А где Маша?!
— Я не знаю, папенька, — Алексей с ужасом смотрел на тело матери, лежащей на соломе. — Почему?! За что?! — и поглядел в глаза отцу.
Тот отвёл взгляд и… беззвучно заплакал.
— Это я виноват, Алексей, — проговорил он. — Проявил мягкость, польстился на деньги… Я выдал то, чего не надобно было. Прости меня, сын…
— Отец, так это я написал тебе то письмо! Ты ни в чём не виноват!..
— Ты многого не знаешь, Алексей, — прервал крики сына Воронцов-старший, сжав его ладони. — Не надо кричать. Император доверил мне пост, а я его предал. И не только императора… Твоё письмо ничего не значило.
Воронцов-младший отшатнулся от решётки. Он не мог поверить словам отца — это не укладывалось в его сознании. Получалось, что из-за Воронцова-старшего гибли люди и сам Алексей стоял перед смертью по вине своего же отца?!
— Как ты мог?! — выдохнул Алексей, тряся головой, будто отрицал.
— Сын, только прости меня, — умоляюще протянул руку Воронцов-старший сквозь решётку, но скрюченные пальцы бывшего атташе напоминали когти орла в смертельной хватке. Это не был жест вымаливающий прощение, а был жест отчаянной требовательности.
Из полумрака коридора шагнул невесть откуда взявшийся Григорий Скоков. Он принёс допросный свиток и тонкий ящик из сандалового дерева. Алексей узнал этот ящик — в нём отец хранил пистолеты с инкрустированными рукоятками. Там внутри ещё была подарочная табличка — от Адмиралтейства Саксонии.
— Граф, — обратился начальник Тайной жандармерии к Воронцову-младшему, — не хотите ознакомиться с показаниями вашего отца?
— Зачем?
— А я вас не спрашивал, — протянул допросный свиток Скоков. — Ознакомьтесь, и вынесите вердикт.
Алексей ещё не почувствовал подвоха, но понимал, что ему дают читать показания не просто так. Он развернул свиток и стал читать при свете поднесённого Скоковым факела. Пока он читал, мать Алексея зашевелилась, с трудом поднялась на колени и подползла к решётке. Её дородное тело, так лелеемое в столице Саксонии, сейчас напоминало массу, окрашенную в чёрный цвет, а некогда холёное лицо — бесформенную маску со спутанными волосами. Молодой граф чуть не выронил свиток, но усилием воли заставил себя читать.
Прочитав, сжал свиток и, подняв подбородок, чтобы не видеть родителей, уставился взглядом в низкий свод подземелья. Его одолевали противоречивые чувства. Там, за решёткой были его родители, и они же, если судить по их же показаниям, признались в измене государству.
В Алексее Воронцове боролись два чувства — любовь к родителям, а он их искренне любил всей душой, и ненависть к предателям. К тем, из-за которых вдали от родины рисковали жизнями Поворов и Глазьев. Боцман Котов и лейтенант Яковлев, погибший у него же на глазах. Матросы с «Императрицы Анны», рубившиеся на острове с охраной форта. Они ведь тоже чьи-то дети, а кое-кто — и родитель. И бывший граф Воронцов-старший вместе с графиней виновен не только в их смерти, но и, возможно, в будущих жертвах. И ради чего? Ради денег и дорогих панталон?!
— А знаете, Ваше Сиятельство, — неожиданно сказал Скоков, отчего Алексей сильно вздрогнул. — Ваша сестра удачно добралась до Саксонии. Её охрана на Барбанесе была вырезана, а господин Арсеньев, что приютил вас — убит выстрелом в голову. И на данный момент Мария Андреевна гуляет в ночном заведении в кумпании молодых саксонцев. И это она вытащила у вашего отца, когда тот валялся пьяным, ключ от сейфа, в котором хранились секретные депеши. И ваша мать сняла с них копии. А потом эти копии были проданы. А ещё ваш отец сдал саксонской охранке нашего агента, который много лет работал у них в адмиралтействе…
— Хватит! — вскрикнул Алексей.
— Да я ничего, — наигранно стушевался Скоков и шагнул в тень. — Выбор за вами, Ваша Светлость…
Последнюю фразу Григорий прошептал громко и жёстко, будто хлестнул прутом по оголённой спине Воронцова-младшего. Алексей упал на колени и сжал голову. Он раскачивался, как маятник и тихо выл, стараясь этим хоть как-то утихомирить душевную боль.
— Довольно, граф! — раздался властный окрик.
Воронцов-младший взглянул на того, кто крикнул и прекратил раскачивания. Перед ним стоял император и с неприкрытым гневом смотрел на чету бывшего военно-морского атташе.
