– Вы помните тот день, когда я появилась в школе, мисс Парем? Я, наверное, была совсем крохой.
Старая женщина поджала губы.
– Не старше пяти. У нас не имелось возможности удостовериться.
– Ну разумеется.
Никто не знал точную дату рождения Кейт, включая ее саму. В бытность учительницей мисс Парем приняла решение, что все сироты, которые учились в школе, будут отмечать свои именины в один день – 25 декабря, в Рождество. Ей казалось, что такая связь со Святым семейством должна была служить девочкам утешением, в то время когда другие воспитанницы разъезжались на праздник по домам, к родственникам.
Как бы то ни было, но Кейт усматривала в таком решении чисто практический мотив. Если все дни рождения приходились на Рождество, значит, не было смысла вообще отмечать их. Можно было не тратиться на дополнительные подарки. Каждое Рождество девочки, находившиеся на попечении школы, получали одни и те же подарки: апельсин, ленту, аккуратно сложенный кусок узорчатого муслина, – потому что мисс Парем не одобряла сладости.
С тех пор явно ничего не изменилось. Кейт попробовала кусочек сухого безвкусного бисквита, который был ей предложен, и вернула остальное на тарелку.
Часы на каминной полке, казалось, застучали быстрее. До отправления почтовой кареты на Спиндл-Коув оставалось каких-то двадцать минут. Если она опоздает к отходу, ей придется провести ночь в Гастингсе.
Она взяла себя в руки. Прочь все колебания!
– Кто они были? – спросила Кейт. – Вы знаете?
– О ком это вы?
– О моих родителях.
Мисс Парем фыркнула.
– Вы находились под опекой школы. У вас не было родителей.
– Я это понимаю, – улыбнулась Кейт, пытаясь казаться несерьезной. – Но меня же не вывели из яйца, не так ли? И не нашли в капусте. Ведь у меня когда-то была мать, был и отец. По крайней мере, в течение пяти лет. Я настойчиво пыталась вспомнить хоть что-нибудь, но все мои воспоминание такие зыбкие и неуловимые, кроме одного: ощущения беззаботности. Помню что-то голубое: возможно, стены в комнате, но не уверена. – Двумя пальцами она стиснула переносицу и нахмурилась, заметив спутанную бахрому на ковре. – Может, мне так отчаянно хочется вспомнить хоть что-нибудь, что я начинаю фантазировать.
– Мисс Тейлор…
– В основном я вспоминаю звуки. – Кейт закрыла глаза, вслушиваясь в себя. – Звуки не сопровождаются картинками. Кто-то говорит мне: «Будь храброй, моя Кэти». Это голос мамы? Или отца? Те слова врезались в мою память, но, сколько ни старалась, лиц я так и не увидела. А еще звуки музыки: кто-то играл на фортепиано, причем непрерывно, – и песенка…
– Мисс Тейлор!
Когда старая учительница повторила ее имя, голос у нее треснул: не так, как лопается фарфоровая чашка, а резко, как ударяет хлыст.
Инстинктивно Кейт выпрямилась в кресле.
Острый взгляд пронзил ее.
– Мисс Тейлор, я категорически советую вам воздержаться от дальнейших розысков.
– Разве это возможно? Вы должны меня понять. Всю жизнь я хотела получить ответы на эти вопросы, хотя всегда слушалась ваших советов и вполне довольна своей судьбой. У меня есть друзья, мне есть на что жить, я занимаюсь любимым делом – музыкой, но до сих пор не знаю правды. Мне известно, что моих родителей нет в живых, но, возможно, остались какие-то родственники… Может, вспомните какие-то детали… имя, название города…
Старуха резко стукнула палкой об пол.
– Мисс Тейлор, даже если бы у меня были сведения, которыми я могла бы поделиться с вами, я никогда бы этого не сделала, а унесла бы их с собой в могилу.
Кейт откинулась на спинку кресла.
– Но… почему?
Мисс Парем ничего не ответила – лишь тонкие сухие губы сложились в недовольную гримасу.
– Вы никогда меня не любили, – вдруг прошептала Кейт. – Я знала это. Вы всегда давали мне понять через разные мелочи, не говоря напрямую, что доброта, которую вы проявляли, была вынужденной.
– Что ж, отлично! Ты права: я тебя никогда не любила.
Они смотрели друг на друга. Правда наконец вырвалась наружу.
Кейт изо всех сил старалась не показать, насколько разочарована и расстроена, но сверток с нотами, перевязанный бечевкой, соскользнул с колен. В ответ на это губы мисс Парем скривились в ехидной улыбке.
– И все-таки позволю себе спросить: за что вы меня осуждали? Я всегда была рада любой мелочи, которой меня дарили, не участвовала ни в каких проделках, не капризничала, а думала лишь об уроках, да и отметки получала прекрасные.
– Вот именно. Ты не проявляла смирения. Вела себя так, словно имела такое же право быть счастливой, как любая другая девочка в школе: все время пела и улыбалась.
Слова показались Кейт настолько абсурдными, что она не выдержала и рассмеялась.
– Так вы не любили меня потому, что я слишком много улыбалась? Значит, мне нужно было ходить с постным лицом и погруженной в раздумья?
– Стыдись! – выкрикнула мисс Парем. – Дитя греха должно жить с постоянным чувством стыда.
Кейт онемела. Дитя греха?
– О чем вы говорите? Меня уверяли, что я сирота, что мои родители умерли…
Мисс Парем наставила на нее сухой указательный палец:
– Порочное создание! Это понятно без слов. Сам Господь Бог пометил тебя. – Кейт, не в силах вымолвить ни слова, дотронулась дрожащей рукой до своего виска и кончиками пальцев бессознательно поковыряла отметину, как делала всегда, даже когда была маленькой девочкой, словно пытаясь соскоблить ее с кожи. Всю жизнь ей хотелось верить, что она любимое дитя, чьи родители безвременно погибли. Какой ужас думать, что тебя, нежеланную, просто выбросили за порог!
Пальцы замерли на родимом пятне. Может, от нее отказались из-за этого.
– Дуреха! – скрипуче засмеялась старуха. – Мечтала о сказочных чудесах, да? Думала, что однажды в дверь к тебе постучится посланец, который объявит, что ты принцесса, пропавшая давным-давно?
Кейт приказала себе оставаться спокойной. Понятно, что мисс Парем – старая, побитая жизнью женщина, которая не может видеть людей счастливыми.
Оставаться здесь она больше не собиралась, как не собиралась и тешить самолюбие злобной старой девы собственным замешательством.
Кейт подняла с пола сверток с нотами.
– Сожалею, что побеспокоила вас, мисс Парем, но мне пора. Можете больше ничего не говорить.
– Нет, скажу, грубиянка ты эдакая! Дожила до двадцати трех лет, но так ничего и не поняла. Вижу, что должна преподнести тебе еще один, последний урок.
– Пожалуйста, не утруждайтесь. – Встав из кресла, Кейт сделала короткий реверанс, потом выпрямилась, вздернула подбородок и изобразила на лице дерзкую улыбку: – Благодарю вас за чай. Мне действительно нужно идти, чтобы не опоздать на почтовую карету. Я сама найду выход.
