Услышав тоненький скрип рассохшейся калитки, травник (по крайней мере, сам он предпочитал называть себя именно так) неслышно вздохнул и сел напротив нежданного гостя.
— Давно болит?
Капитан как–то рвано кашлянул, но ответил все же предельно спокойно:
— Два года.
— Встань. Повернись. Подними правую руку. Вот здесь и здесь у тебя немеет и перехватывает. Верно? Садись.
Стряхнув руки, словно бы они побывали в воде, хозяин дома спокойно поинтересовался:
— А что говорит наша бесплатная медицина?
Медицина, как это ни удивительно, говорила исключительно матом. И капитан, в меру своих скромных сил и возможностей, постарался это доказать.
— Меньше экспрессии, молодой человек, меньше. Карточку не догадались с собой прихватить? Вот и славно. Так, что у нас здесь?
Видя, как обычный деревенский знахарь бегло читает мертвую латынь, написанную к тому же на редкость неразборчивым «врачебным» почерком, Георгий не выдержал:
— Прости… те. Кха! Скажи, отец. — В глазах военного мелькнул едва заметный отблеск надежды. — Мне можно помочь? — И, по–своему истолковав тягучее молчание, спокойно добавил: — Любую цену.
Виктор Николаевич мельком поглядел на гостя незваного и вернулся к пролистыванию весьма пухлой медицинской карточки, а капитану–мотострелку ничего не оставалось, кроме как терпеливо ожидать окончательного вердикта. Пять минут, десять… Чтобы хоть как–то отвлечься от тоскливой тишины, Георгий заскользил взглядом по книжным богатствам хозяина, все больше и больше удивляясь сельскому «экстрасенсу»: на слегка потемневших от времени полках спокойно соседствовали «Фауст» философа Гете и «Наука побеждать» генералиссимуса Суворова; самоучитель санскрита лежал на «Истории государства Российского»; краснел затертой обложкой «Большой анатомический атлас», оттеняя своим видом невзрачное, но не менее толстое издание «Месторождения Южного Урала». Коя, в свою очередь, совсем загородила собой «Занимательную химию» и еще какое–то пособие из разряда «сделай–ка, милок, все сам!».
С трудом оторвавшись от разглядывания всей этой пестрой книжной палитры, мужчина повернул голову обратно — и замер, наткнувшись на небольшой столик, на котором вальяжно возлежал дорогущий даже на вид ноутбук. Задумчиво помаргивал огоньками радиомодем, рядом с ним высилась немалая стопка дисков… Вот тебе и деревенский дедушка–пенсионер!
— Возьми. Сиди спокойно.
Приняв обратно толстую историю своих болезней, проситель (а в этом уже никто и не сомневался) послушно замер. Но глазами ему шевелить не запрещали и уж тем более не могли запретить смотреть в небольшое зеркало, висящее как раз напротив, — и он глядел, как хозяин опять водит по воздуху рукой. Не быстро и не медленно, вдоль спины, иногда останавливая ладонь в районе лопаток и поясницы. Наконец непонятное действо закончилось, и деревенский знахарь вынес вердикт — правда, сделал он это на чистейшей латыни.
— А?
Переход на русский тоже не помог. Нет, по отдельности слова звучали вроде бы и знакомо, но вместе складывались в такую тарабарщину!
— Отец, я же человек военный, мозгами не обремененный, мне бы попроще. А?..
— Ходить тебе на ногах от силы год, потом коляска понадобится. Так понятней?
Удар судьбы капитан принял достойно, разве что уголок рта покривил.
— Поможешь?
Но вредный дед опять проигнорировал вопрос, вместо ответа задав свой:
— Женат?
— Уже нет.
Повинуясь требовательному взгляду, Георгий добавил подробностей:
— Еще семь лет назад разбежались.
— Дети?
— Нету. Отец, не крути, скажи как есть!.. Можешь помочь или нет?
Хозяин дома немного прошелся, раздумывая, затем протянул с непонятной интонацией:
— Любую цену?.. Хорошо. Усыновишь ребенка — вернешь здоровье.
— Чего?!
Будто не слыша возгласа, Виктор Николаевич опять зашел за спину и легко коснулся позвоночника. Побледнел, сгорбился… И тихо договорил:
— Надумаешь — приходи.
Разочарованный и (чего греха таить) едва сдерживающий матерные слова мужчина кое–как встал со стула. И замер. Мучительница–боль исчезла!..
— Это ты как это, а?
— Иди.
Много слышал приказов капитан, еще больше отдал сам, но таких, когда вначале начинаешь выполнять, а потом осознаешь, что именно!.. Таких на его памяти было маловато. Притормозить ему удалось только у калитки, а полностью остановиться — уже за нею. Постоял. Подумал, время от времени поводя плечами и проверяя, не ушла ли подзабытая легкость движений (а ведь потихонечку уходила!), и решительно пошел к ожидающей его машине — назначенная цена его устраивала.
Три месяца спустя…
— Эй, отец, принимай гостей дорогих!
На сей раз бравого офицера подвезли прямо к ограде дома, и ковылять ему через полсела никакой нужды не было. С ясно видимой натугой (зато самостоятельно!) покинув уазик грязно–зеленого цвета и с облегчением утвердившись на всех трех ногах (за последнюю была палочка–трость), Георгий облегченно вздохнул. Затем бросил взгляд на заднее сиденье и тут же зашипел на друга, громко хлопнувшего дверцей с другой стороны. Настороженно замер — но нет, дети и не думали открывать глаз. Разморенные и утомленные вначале ранним подъемом, затем долгой дорогой, а еще вдобавок и августовской жарой, разнополые, но удивительно схожие меж собой близняшки довольно забавно и в унисон посапывали курносыми носиками. Маленькие ангелочки…
— Спят?
— Тшш!..
— Сам ты тш! Иди давай к своему «экстрасексу», пока псины местные не набежали, — уж они–то им быстро побудку устроят.
Молчаливо согласившись с последним утверждением, бравый капитан проковылял сквозь тихонько скрипнувшую калитку, отдал дань вежеству, раза три–четыре постучавшись в дверь, и, не дождавшись никакой ответной реакции, прошел внутрь. Миновал небольшие сени–прихожую, прошел насквозь первую комнату и обнаружил хозяина спокойно сидящим в новеньком дорогом кресле–качалке. Учитывая закрытые глаза и руку, покоящуюся на очередной книжке с неразборчивым названием, можно было предположить, что его или сморило от долгого чтения, или он просто дает отдохнуть глазам.
— Кхм…
Никакого отклика на негромкий звук не последовало, и Георгий повторил свой кашель на бис — и на сей раз гораздо громче и ближе к ушам спящего старичка.
— Кхе!!!
И еще раз. И еще. Пока морщинистые, набрякшие веки не дрогнули, открывая совсем не сонные глаза. Тоскливые, недовольные, невероятно пронзительные и удивительно спокойные. Иссохшие губы шевельнулись, выпуская непонятные в своей бессмыслице слова:
— Опять серая хмарь. Что же с ним случилось?
— Отец?..