Юноша вытер со лба холодный пот. А что, если… Что, если сбегать да посмотреть, как там все будет? Да, да – так и нужно поступить, по крайней мере, не будет уже никаких неясностей-непоняток.
Закатав рукава рубахи, Лешка сделал глубокий вдох и уже направился было к площади, но почти сразу остановился, случайно взглянув на свои сапоги. Хорошие были сапоги, мягкие, зеленого сафьяна, отнюдь не дешевые, купленные по случаю у какого-то купца или приказчика. Удобные до ужаса, вот только жаль – слишком приметливые. В таких сапогах шастать – только внимание к себе привлекать. А оно надо?
Сплюнув, юноша решительно поднялся на крыльцо и нашарил на притолочине ключ…
Отперев большой амбарный замок, зашел в комнату… И устало привалился к косяку. Все то же. Все, как тогда… Заправленные серо-голубыми казенными одеялами койки, сияющее блеском, начисто протертое Лешкой окно, занавешенное турецким тюлем, застланный цветной клеенкой стол.
Внезапно почувствовав голод, Лешка, откинув клеенку, выдвинул ящик стола – ага! Вот она, колбаса! Еще и батон есть, правда, черствый… Сделав бутерброд, юноша принялся жадно жевать, медленно – словно в первый раз – разглядывая комнату, когда-то самолично оклеенную плакатами с изображением российских рок-групп с количественным преобладанием «Арии» и «Король и Шут», других плакатов на местной почте не было, да и эти еще поди, попробуй, достань!
Переобувшись в резиновые сапоги – свои собственные! – Лешка завернул в старую газету сафьяновую обувку и, сунув сверток под мышку, аккуратно закрыл за собой дверь. Заперев замок, вернул ключ на место, сунул старые сапоги под крыльцо, подумав, отправил туда же и кафтан, после чего, закатав рукава рубахи, бодренько отправился в путь.
Обогнув площадь оврагом, выбрался на грунтовку и, оглянувшись, прибавил шаг. Висевшее в небе солнце жарко пекло спину, пахло жимолостью и сосновой хвоей, в придорожных кустах весело пели жаворонки, а где-то неподалеку, в лесу, гулко стучал дятел. В небе, над деревьями, носились ласточки… или стрижи… в общем, какие-то птицы с раздвоенными – вилкой – хвостами. Лешка знал – если ласточки (или стрижи) носились низко над самой землей – к дождю. Однако сейчас птицы летали в небе, а вовсе не над землей… так что же, дождя не будет, что ли? А как же тогда гроза? Туча?
Юноша замедлил шаг и посмотрел в небо – а туча-то уходила! Уплывала куда-то далеко за линию горизонта, медленно, словно бы нехотя, но все ж таки уходила. А тогда… А ведь тогда…
Сокращая путь, Лешка свернул в лес, и зашагал вдоль противопожарного рва, усыпанного рыжими сосновыми иголками. Подлесок был чистым, лишь кое-где, в низинах, густо росли папоротники.
Сняв с лица прилипшую паутину, путник внезапно остановился, прислушиваясь к раздавшемуся вдруг невдалеке реву двигателя… Неужто уже пришел? А похоже, так. Лешка быстро пробежал метров двадцать, пока не увидел за коричневатыми стволами сосен оранжевое рыло гусеничного трактора. За гусеничком, на тросе, виднелся злополучный МТЗ, в грязи по самые «уши»… Господи! Да они его что, вытащили уже?! Юноша непроизвольно улыбнулся: а ведь вытащили-таки! И не сказать, чтоб долго возились…
Заглушив двигатель, из оранжевой кабины «дэтэшки» выбрался довольный Иваничев. Постояв немного на гусенице, ловко спрыгнул на землю, закурил, глядя, как из вытащенного МТЗ выбирается слесарь дядька Слава… или дядька Федя. Второй слесарь – Слава или Федя – уже деловито отматывал трос.
– Лихо мы его, а? – добродушно ухмыльнулся Иваничев. – И ведь, главное, ешкин кот, с первого раза!
– Да просто здорово, дядя Иван! – засмеялся вертящийся тут же Вовка – щуплый, темноглазый пацаненок, бронзовый от въевшегося в кожу солнца, с выгоревшей белесой челкой. – Как вы его ухватисто… Я и моргнуть не успел – раз, и уже вытащили!
– Профессионалы, понимать надо! – Иваничев прищурился и посмотрел вдаль. – И где же, интересно, Леху-практиканта черти носят? Уж пора бы ему и появиться.
Леху-Практиканта… Неправильная, между прочим, кличка – лучше б «студентом» прозвали. Впрочем, на селе всю «рабочую» молодежь «практикантами» звали, да и сам Лешка уже к этому привык, так и говорил, не на работе он здесь, а на «практике»…
– Верно, пора, – дружно закивали слесарюги. – Самое оно время.
– И где ж…
– Да вон он идет! – взобравшись на трухлявый пень, выкрикнул Вовка. – Во-он, за кустами. Канистру какую-то тащит.
– Канистру?! – мужики обрадованно переглянулись. – Ну, Леха, ну, молоток! Вовремя!
– Лешка-а-а! – громко закричал Вовка. – А мы уже твой трактор вытащили!
Лешка… не тот, что шел сейчас по тропинке с канистрой спирта, а тот, что затаился в кустах… до боли закусил губу. А тот, другой, улыбаясь, словно ни в чем не бывало – а чего бы ему не улыбаться? – поставив канистру в мох, весело поздоровался с мужиками за руки.
– Вытащили?! Так быстро?!
– Да раз только и дернули. Всего и делов. Принес?
– А как же! Угощайтесь. Закуску вот только… Зато спирт разбавил уже, чтоб не болотной водицей.
– У Федотихи брал?
– У нее.
Кто-то из слесарюг, сообразив, подозвал Вовку:
– Ну-ка, парень, беги, нарви ягод…
– А на «дэтэшке» поездить дадите? Ну, хоть фрикционами покачать, а?
– Дадим ему, Иван?
Иваничев хохотнул:
– Дадим, ништо… Ягод только набери некислых!
– Наоборот, кислых и надо! Брусницу бери, брусницу…
Вовка побежал к кочкам, мерцающим розовато-белыми, неспелыми еще ягодами, а Лешка, прячась за кустами, наблюдал за своим… за собой! Такая вот получалась шизофрения.
Быстро нарвав ягод, Вовка принес горсть, высыпал на заботливо подстеленную кем-то из слесарей газету, на которой тут же возник и стакан, тот самый, захватанный, из которого пили у дороги портвейн. Плеснув в стакан из канистры – немножко, наполовинку – Иваничев громко произнес: «Будем!» и, лихо поглотив спирт, довольно крякнул. Слесарюги засверкали глазами:
– Ну? Как?
– Хороший спирт, – выдохнув, ухмыльнулся Иваничев. – Пейте, ребята.
«Ребята», не заставив себя долго упрашивать, тут же выпили, после чего Иваничев протянул стакан Лешке… тому Лешке, местному. Парень покривился…
– Пей, пей. Леха. – Тракторист похлопал его по плечу.
Слесаря поддержали:
– Давай, за компанию!
– Ну, разве что за компанию… – Обреченно вздохнув, юноша закрыл глаза и, залпом опростав стакан, принялся хватать ртом воздух, словно вытащенная из воды рыба. Наконец, утерев выступившие на глазах слезы, жадно кинул в рот пару брусничин, скривился…
– Ничего, ничего, – добродушно захохотал Иваничев. – Сегодня как раз в клубе танцы – сходишь, развеешься, девку какую-нибудь снимешь… Ну, еще по одной.
