—Чемпионом будешь, — вздохнул Колюня, криво улыбаясь.
—Видал я такое чемпионство знаешь где? Мне уже ванна с пеной снится, елки зеленые! Почти каждую ночь! Ванна Сиверцеву действительно снилась. Не каждую ночь, но частенько.
О причинах собственного зависа в Зоне Ваня не знал, но догадывался. Тараненко отчего-то не желает, чтобы Сиверцев торчал в городке и институте, поэтому попросту убрал его в Зону да и все. Догадывался Ваня и о мотивах такого поведения шефа. Тараненко боялся, что Ваня разболтает кому-нибудь что-либо запретное. Например, все, что невольно увидел во время самого своего первого выхода в Зону, еще не на стандартную вахту, а в короткий трехдневный рейд. Как раз, когда закончилась история с монстром-псиоником, похищавшим сталкеров. Правда, относительно монстра Сиверцев ничего разболтать немог, потому что его изучением почти не занимался—так, делал однажды заключение по поводу одного материальчика — и все. Однако история монстра каким-то образом переплеталась с историей предмета, который сильные мира сего именовали дупликатором и явно намеревались захватить.
Провалилась их попытка: сталкер по кличке Псих каким-то образом умудрился обмануть всех и удрать в Зону, где, по-видимому, и пребывал до сих пор никем не пойманным, если только не погиб за неполные шесть месяцев. Дупликатор, насколько Сиверцев мог судить, тоже не нашли — Псих подсунул заинтересованным людям не то муляж, не то копию, которую так и не смогли привести в рабочее состояние. Как это Психу удалось—неведомо. Провести Тараненко — это из области фантастики, а уж Покатилова, даже пережившего несколько мощных официальных наездов, и подавно. Но Псих сумел. Недаром, видать, его так обозвали…
Самое обидное состояло в том, что Сиверцев толком ничего и не знал. И разболтать ничего особо не мог. Однако Тараненко по всей видимости боялся и тех крупиц, которые Сиверцеву были известны. Но все чаще неволь но вставал вопрос: что ж теперь Ване — сидеть на заимке до скончания веков? Рано или поздно ооновцы взвоют, потому что всем вахтовикам положена регулярная реабилитация, а с подобными вещами в Европе строго, это не Россия с Украиной и Белоруссией, который уже век не вылезающих из тотального разгильдяйства и наплевательства на все и вся. Узнают наблюдатели—даже Тараненко вздрючат, невзирая на его связи и регалии.
—Х-холера, — мрачно изрек Сиверцев и принялся загружать образцы в сейф-холодильник.
—Вань, — жалобно сказал Коля Бортко. — Я-то ни в чем не виноват… Это все Николаич комбинирует…
—Знаю, — буркнул Сиверцев. — Но все равно злюсь. Извини.
—Извиняю, — вздохнул Колюня с некоторым облег чением. — Как выход-то?
—Более-менее. — Сиверцев закончил с сейфом и образцами и захлопнул дверцу, после чего подсел ко второму свободному терминалу—надо было еще слить ролик о червяке и тут же попробовать отправить его в институтскую базу, раз уж связь с утра есть. — За вторым сенсором в рощице какая-то дрянь животная обосновалась, то и дело вопит. Аж уши закладывает. И псина оттуда прибежала реально невменяемая — Филиппыч ее пристрелил. Поглядели — а в голове у нее паразит какой-то неизвестный, червеобразный. У псины в черепе фистула, почти точно на темени, кровоотделения практически нет, только лимфа и, по-видимому, ликвор.
—Червеобразный? — Колюня брезгливо сморщил ся. — В голове? Тьфу, мерзость какая…
—Слыхал о таком? — поинтересовался Сиверцев, вынимая комп и налаживая передачу ролика.
—Нет, никогда.
—Я тоже.
—Сколько же здесь гадости всякой, мама дорогая! — Колюня покачал головой. — Никогда мы эту клоаку неразгребем. Так и будет нарывом поганым на теле матушки Земли. Сиверцев состроил скептическую гримасу:
—А что, кто-то пытается разгребать? Качают бабло нашими, Колюня, руками и живут красиво подальше от сюда. Без грязи, без радиации, без тварей мерзких с червями в голове. Сколько лет уже все это длится! И растет ведь Зона, растет непрерывно!
—Это да, — согласился Бортко. — Раньше от заимки до кордона за час-полтора добирались, а сейчас и за четыре не всегда…
Сиверцев слил ролик с переносного компа в память терминала, вяло потыкал иконку вызова базы, но связь если с утра и была, успела присохнуть. Индикатор трансфера еле-еле теплился желтеньким. Понятно было, что ролик сейчас не уйдет. «Ну и фиг с ним,—подумал Сиверцев ожесточенно. — Когда уйдет, тогда и уйдет».
Он встал, дернулся было в сторону лаборантской, но, не сделав и шагу, замер. Теоретически неплохо было бы посидеть над вечерними данными, систематизировать их, не торопясь по полочкам разложить, сравнить со средне взвешенными, попробовать понять по какой причине есть разница, а там и за утренние приниматься. Но желание работать начисто отпало.
О причинах нетрудно было догадаться — Сиверцев морально приготовился к окончанию вахты, к возвращению в городок, к отпуску, черт возьми! К визитам в «Ать-два» и «Вотрубу», к пиву, наконец, которого не пил уже три месяца. Спиртяга спиртягой, но и более благородным напиткам должно найтись место в жизни простого цитолога-исследователя. Но в итоге ему выпал не отпуск, а четвертая подряд вахта.
«Хрена вам, — подумал Сиверцев мрачно. — Не стану я работать! У меня этот… как его… выходной, вот! И гори оно все!»
Он быстро направился к предбаннику и дальше, к вы ходу. Колюня Бортко провел его понимающим сочувственным взглядом и вновь потянулся к слайдам. В отличие от Вани ему выходной не полагался. Выскочив на плац, Сиверцев подумал: «А куда, собственно, идти? Чем заняться? Как отдох нуть-то?»
И с некоторым замешательством понял, что на заимке, где не было выходных в принципе, отдохнуть и не полу чится. Охранники отдыхали просто: накатывали по полстакана разведенки и заваливались спать до следующего дежурства. Научники иногда собирались в курилке по болтать, но быстро скатывались на обсуждение профессиональных проблем, что трудно было счесть отдыхом. Да и ежеминутное ожидание какой-нибудь обычной для Зоны пакости не позволяло почувствовать себя вольготно и по-настоящему расслабленно. А без расслабухи какой отдых? Видимость одна.
Ноги сами привели Ваню к воротам. Наружу он, понятно, не собирался, для этого нужно окончательно выжить из ума, а он был всего лишь сильно расстроен. Да и не оделся он как подобает при выходе за ограду, только куртку накинул, чтоб не продуло. Безрадостное мышастое небо льнуло к земле; казалось — вот-вот оно опустится, подомнет, задушит, словно огромный ком пыльной ваты. Забьет ноздри, запорошит глаза и даже безутешные крики увязнут и умрут в этой необъятной грязно-серой толще.
