А я еще, помнится, удивлялся, когда читал Бархатную книгу. Уж больно много бездетных бояр. Лишь теперь и дошло. Помимо тех, у кого вместо сынов рождались только дочки, а они в зачет не шли, были еще и другие — те, кто обзавестись потомством просто не успевал. Свистнула в первом или втором бою татарская стрела, сверкнула вражеская сабля, влетела точно в лоб ливонская пуля — и все. Заказывай, боярин, заупокойную службу по рабу божьему как там бишь его, плати деньги на помин души — без серебра церковь поминать не станет, корыстна, да моли бога, чтоб других сыновей не постигла та же участь. А ведь может…
Рассказывал мне воевода из Дедилова князь Андрей Дмитриевич Палецкий, сколько у него полегло родных и двоюродных дядьев — ужас, да и только! Прадед его разжился внуками богато — получилась целая футбольная команда, а в результате из одиннадцати человек только пятеро и перешагнули двадцать пять годков, да и то у двоих сплошь девки. Остальные же полегли — кто в восемнадцать, кто в двадцать.
То же самое у Шереметевых, одному из которых доводился зятем Воротынский. У них на шесть братьев всего три сына. А взять самих Воротынских, так у них счет еще хуже — у трех братьев наследники лишь у одного Михайлы Ивановича, да и те сидят в Белоозере.
Вот и стараются отцы именитых родов как-то обезопасить своих чад. Самое оптимальное — это подсунуть в услужение к царю. Тем более есть такая специальная должность — рында. Ввел ее в незапамятные времена еще отец царя, Василий Иоаннович. Официально они считались телохранителями, а на деле, фактически, что-то вроде мальчиков на побегушках. Кто саадак таскает в походе, то есть лук со стрелами, кто копье — всем какая-то пустяковина да найдется.
Выгода же получается двойная, а если с умом, то и тройная. Во-первых, мальчишка вроде как на службе, да не простой — под рукой самого царя. Во-вторых, нет опасности погибнуть, особенно с нынешним государем. Разве что от утомительной скачки, когда в очередной раз приходится драпать в Новгород, но скачка — не стрела, не сабля и не пуля. Седалище болит, ноги крутит, но через пару-тройку дней ты снова жив и здоров. А если служить с умом, то тут образуется и третья выгода — заполучить чин, притом немалый. Давно ли двоюродный братец Бориса Годунова хаживал в рындах? Да десяти лет не прошло. А ныне он уже постельничий. И сам Борис не сегодня завтра станет кравчим. Вот так вот, если по уму.
Но попасть туда непросто — надо быть смазливым, чтоб соответствовать внешностью, потому что рынды сопровождают царя повсюду, но преимущественно в торжественных случаях, например, на свадьбе (очередной) или во время приема иноземных послов. Понятно, что с прыщавой мордашкой да с косыми глазками его никто не примет.
У сынка Долгорукого, которого я во время визита во Псков даже и не видел — он нес службу у своего двоюродного брата Тимофея Ивановича в Юрьеве, — с личиком было все в порядке, без особых недостатков, но и красотой он не блистал, так что сунуть его в рынды можно было лишь по протекции. Вот и рассекал Андрей Тимофеевич с визитами по матушке-Москве — и у Мстиславских побывал, и у Одоевских, а уж воевод-героев битвы при Молодях не забыл ни одного.
Сидели мы втроем, поскольку Михайла Иванович решил использовать такой удобный случай для задушевного разговора. Потому он мне и предложил прихватить с собой серьги. На всякий пожарный. Если Долгорукий попробует упереться, то тут ему сразу на стол вещественное доказательство.
Вроде бы все продумано — не должен выкрутиться мой будущий тесть, перекрыли мы ему лазейки. Но не тут-то было. Нет, поначалу все шло как по маслу, особенно после того, как Воротынский посулил замолвить кое-кому словцо. Совсем Андрей Тимофеевич расцвел. Прямо как майская роза. Даже щеки зарумянились. А вот дальше, когда зашла речь о моей женитьбе, — сразу румянец куда-то делся, зато в голосе скрип объявился. Злиться мой тесть начал. Поначалу он попробовал сделать вид, что не понимает, о чем идет речь. Это когда были только намеки.
Воротынский опять за свое. Наш гость, сменив тактику, пытался выкрутиться, виртуозно меняя темы. Но Михаилу Ивановича этим не проймешь, и действовал он как в бою — решительно, энергично и целеустремленно. Словно танк. Нет, даже как бронепоезд. Вот есть две колеи — княжна да фрязин — и все тут. Долгорукий об охоте — Воротынский снова за свое:
— Погоди с охотой, Андрей Тимофеевич, не о том мы ныне. — И прямым текстом: — Вон зятя молодого зазывать на нее станешь, опосля того, как мы с тобой сладимся.
Долгорукий о здоровье, а Воротынский опять на свою колею выворачивает:
— Негоже тебе на себя наговаривать. Небось на свадебке за троих отплясывать станешь, — И, видя, что гость не поддается, выкинул на стол главный козырь: — И тебе выгода. Коль он станет родичем, то про твои тайные дела с ведьмой из Серпуховского посада нипочем не проболтается. Не с руки ему будет тестя оговаривать.
— А я слыхал, что померла та ведьма. Сожгли ее мужики, — медленно произнес-проскрипел Андрей Тимофеевич.
Воротынский замер. Сопит, думает, а что ответить — не знает. Да и что тут ответишь? Правду сказал гость. Сущую правду. Когда стояли под Серпуховом в ожидании татар, я в первые три дня, отыскав свободное время, подался к ней. Ехал в гости, а попал на пепелище. Свежее совсем. Можно сказать, тепленькое еще. Избушка полыхнула чуть ли не накануне нашего приезда туда.
Была, правда, одна странность — не похожа женщина, которая в ней сгорела, на бабку Лушку. Габаритами скорее уж на Светозару-ведьму смахивает.
Воротынский посуровел лицом и выложил на стол тряпочку, а в ней серьги. Те самые, что я подарил княжне от имени Михайлы Ивановича.
— Мне их князь Константин Юрьич передал, — пояснил он нахмурившемуся Долгорукому. — А забрал он их, как мне сказывал, у ведьмы, коя бабке Лушке в лечбе подсобляла. Та их украла у старухи. А уж как мой подарок княжне Марии Андреевне в Серпухове оказался — тебе видней.
И вновь смотрит на гостя — что, мол, сейчас мне скажешь? Молчит Долгорукий, серьги разглядывает. Пристально так, вроде гадает — те или не те. Опознавать неохота, но и деваться некуда. Я тоже помалкиваю. Тишина за столом. И вдруг…
— А я-то помыслил — повинился пред тобой фрязин, что выкрал их у меня, а он вишь какую сказку сплел. Де, у ведьмы их забрал. Ну-ну.
У меня даже челюсть отвисла. Силен Андрей Тимофеевич. Эва, какую отравленную стрелу запустил! А еще говорят, что за двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь. Оказывается, не всегда. Это сколько же он на нее зайцев нанизал? Двух — по меньшей мере. И сам вывернулся, и меня опорочил.
