— Понятно?
Парни переглянулись:
— Ну, как тебе сказать, командир? А зачем эта… Байда?
— Нодья. Сильный жар она во все стороны дает, особенно если поджечь бревна одновременно по всей длине. Как раз это и требуется.
— Леонидыч! У нас и топора то нет! — развел руками Лешка.
— Студенты… — матерно вздохнул тот. — Пошли.
Они отошли чуть в сторону и командир, уперевшись прочно в землю, тут же руками свалил древнюю сухую сосенку-недоростка. Корнями та выворотила кусок колючей проволоки и шумно рухнула на землю.
— Учитесь, бойцы, пока я жив! Валите еще. Потом подтаскивайте к оврагу. Я сам уж там сделаю, все что надо…
…Уже через полчаса все было готово. Бревна были свалены и уложены, костры готовы, оставалось только подкопать берег оврага и можно взрывать.
— Ну, пошли! — Командир критически осмотрел дело своих рук, Лешка и Валерка были только «подай-принеси» — Поужинаем, все соберутся и вернемся.
И они, собрав инструменты, отправились через пригорок в сторону бывшей деревни Ивантеевки, где стояли лагерем около позаброшенного немецкого кладбища.
— Слышь, Леонидыч! — спросил Захар, когда они вышли на просеку. — Я вот понять не могу, а чего их не хоронили-то? Немцы своих хоронили, а наши нет… Ну ладно, понимаю, когда отступали. Некогда было. А когда наступали — тоже некогда? А тут вообще — позиционная была. Могли бы и по человечески…
— Не знаю я, Захарыч. — Вздохнул в ответ командир. — Знаю вот только то, что после войны некому было. Города разрушены, деревни сожжены. Ты сюда в кузове «Урала» ехал? Я в кабине двенадцать бывших деревень насчитал только вдоль дороги. А в прошлом году мы под Чудово работали, на Лезнинском плацдарме. Там, где батальон капитана Ерастова полег. Слышал?
— Ага, Юра рассказывал. — Кивнул Захар.
— Это где двое в живых осталось? — спросил Лешка.
— Да, лейтенант, переплывший Волхов с ранением в челюсть и боец, которого через сутки на берегу подобрали. Так вот, когда Чудово освободили в сорок четвертом, во всем поселке осталось в живых около пятисот человек. А до войны было десять тысяч. Ну и кому убирать, если одни бабы, старики да дети, которым даже жить то негде было. Подвалы. А на улицах немцы, наши… Тысячами. В школе просто из окон выбрасывали и тут же в асфальт закатывали всех подряд. Дети так в баскетбол на костях и играют. Единственное здание, которое там уцелело — дом-музей Некрасова. Тетка-экскурсовод с такой гордостью сказала, как будто лично гансов на порог не пускала. Дура. Потом повела нас, после осмотра его спальни, во двор. К могилке его любимой собачки. Жену он на охоту взял в первый раз, она сослепу ли, с хитрости ли ее и пристрелила. Чтобы не шатался там по лесам, пока она дома сидит. Впрочем, это его не остановило. Ушел в депрессию, написал пару стихов трогательных, собачку похоронил, и камушек ей поставил. Гранитный. Пока горевал, жена ему рога ставила с его же другом. Но не суть, в общем, привели нас к этой могилке и тетка напыщенно так, глаза в небо вперла и говорит с придыханием: «Постоим же молча у могилы лучшего друга великого поэта Николая… Алексеевича… Некрасова…» А у нас это уже третья минута молчания за день. Но от неожиданности все заткнулись…
— И чем дело кончилось?
— А ничем особенным. Виталик воздух испортил громко, и у всех просто истерика ржачная случилась. У бабы тоже. Только не смеялась она. Пятнами пошла. И как давай орать! Что именно орала не помню, но, типа, впервые видит таких бескультурных ублюдков, которым недорога память о России.
— Так и сказала? — засмеялся Захар.
— Насчет ублюдков не уверен. Возможно, уродами. — Улыбнулся Леонидыч. — Однако пришли!
У костра стоял, с поварешкой наперевес, Ёж. С лица его уже сошла зелена, но он зачем-то стал прихрамывать, когда пошел навстречу мужикам.
— Ёж, ну чего опять случилось? — с тяжело скрываемым смехом спросил Захар.
— Толик, блин, мне кипятка в болотник налил, ссссс… нехороший человек! — погрозил Ёж Толику поварешкой. — Без супа останешься! Понял?
Большой, склонный к полноте, добродушный Толя Бессонов быстро покраснел и развел руками:
— Да я, блин, дрова ему помогал колоть, когда вернулся. А то этот… по кустам бегает все время, не успевает. Ну, рубанул, от чурки щепа откололась и прямиком в костер по дуге. И главное, кувыркается. А я еще подумал, лишь бы Ежу не в живот. И так болеет.
— Не пи… ври! Ты, вот точно так и подумал! — подпрыгнул на одной ноге возмущенный Ёж, больше похожий на всклокоченного молодого петуха, прыгающего издалека на большого добродушного сенбернара.
«Сенбернар» Толик продолжил:
— А щепа раз — и по ведру попала. А Ёж как раз на кой-то черт наклонился около ведра…
— Я костер поправлял, чтоб горел лучше! — заорал тот в ответ.
— …Кипяток плеснул — не обращал на него внимания Толик — И прямо в болотник ему. А беда то в чем… Сапоги расправлены были. Он орет, валяется, а я понять еще не успел в чем дело. Ну, бегу, снимаю с него сапог…
— Толик, Можно я продолжу? — из палатки выбралась Маринка, — Подходим мы с Ритой, мужика в мешке несем, и тут смотрим — картина. Валяется, значит, Ёж на спине, орёт благим матом, а Толик с него в скоростном режиме штаны снимает…
Минут пять над поляной висел истеричный смех. При этом Толик пытался чего-то сказать, но все его попытки вызывали еще более дикий хохот. Ёж в ответ все махал поварешкой на длинной деревянной ручке, пока не попал сам себе по затылку.
— Блин, — отсмеявшись, сказал командир — Чем дело то кончилось?
— Да нормально все! — Воскликнул Ёж. — Пятку чуть обжег и все.
— Да, Ежина, вот и пойми, везучий ты или нет… — утирая слезы, сказал Леха. — Если тебе гранату в руки дать, то она наверняка взорвется минут через пять. Но ты сам цел останешься, только палец ушибешь.
— Типун тебе на язык! — отбрехнулся тот. — Давайте уже жрать, я суп сварил и макароны с тушенкой. Только мне сначала обезболивающее надо, противовоспалительное и общеукрепляющее.
— Поедим сейчас, а общеукрепляющее, когда мужики с озера вернутся. Кстати, Рита где?
— Умываться до воронки пошла.
Ближайшую воронку от тонной бомбы они проверили в первый же день. Не было там ни останков, ни железа, поэтому оттуда и брали воду на еду, там и умывались.
— Тут я, командир. — Вышла из сумерек Рита. — Ежу не наливай. Я ему уже налила после утех с Толиком.
— Чего ты мне налила? Там было-то двадцать грамм всего. — Возмутился Ёж.
— Не двадцать, а пятьдесят! — строго посмотрела на него Рита, высокая статная шатенка, бывшая штатным медиком и фотографом отряда.
