Ознакомительная версия.
— Перенеси меня в койку!
Что было условностью, так как оба понимали — Леониду Саввичу не поднять сто килограммов жаждущей плоти.
Поэтому Антонина потянула Леонида Саввича за собой туда, где в алькове стояла трехспальная кровать для командированных работников государственного аппарата.
Антонина провела прием самбо, которому научилась в комсомольской школе. Ее жертва — впрочем, приемлемо ли здесь это слово? — потеряла равновесие и рухнула на кровать, исчезнув на несколько мгновений в поднявшихся дыбом одеялах и покрывалах.
— У-у-ух, ты мой сладенький академик! — воскликнула Антонина и принялась искать Леонида Саввича в кровати, в чем вскоре преуспела.
— Ты меня любишь? — спросила она, обхватив Леонида Саввича за талию и приподнимая, чтобы легче сорвать с него брюки.
— Да, — согласился Леонид Саввич, потому что неловко отказывать женщине в таком знаке внимания.
Он выпутывался из брюк, и Антонина, помогая ему в этом, употребляла неприличные, но странные слова, которые никогда не смели произносить в постели ни Соня, ни Изольда — институтская возлюбленная Леонида Саввича, которая потом предпочла ему другого молодого человека. Этим его сексуальный опыт и ограничивался.
А дальнейшее произошло быстро и неожиданно, потому что Леонид Саввич не сообразил в горячке объятий, поцелуев и душевного трепета, что Антонина незаметно для него успела раздеться и в тот момент, когда он уже намеревался овладеть ею, оседлала мужчину, и ему пришлось подстраиваться под ритм ее тела, которое мягко и неотвратимо двигалось, жарко надеваясь на него, как перчатка на пальцы.
Крики и движения так возбудили Леонида Саввича, что он потерял контроль над своим телом и вдруг почувствовал, как живительная влага устремляется к выходу из него, отчего он двигался все быстрее, превращаясь в некий вибратор, а Антонина все молила его: «О, не спеши, только не спеши, гад!»
Но она не смогла удержать любовника, не успела догнать его, и потому, когда Леонид Саввич, чувствуя себя страшно виноватым, провалившим любовный экзамен, отполз от нее, освобождаясь от объятий, она произнесла трезво и деловито:
— Ну, ты не Геркулес! Я только разогрелась, а ты уже! Разве так можно?
— Простите, — сказал Леонид Саввич и сразу вспомнил о блоке без надписи и марке Леваневского с маленькой «ф». Вряд ли теперь, понимал он, ему отдадут эту коллекцию. Он так опозорился…
Антонина вздохнула, подумала, вздохнула вторично и неожиданно для Леонида Саввича провела мягкими губами по его плечу, по шее, уху и произнесла:
— Не расстраивайся. Дай бог, не последний.
— Простите, — сказал Леонид Саввич.
— За что? За то, что ты на меня набросился? За попытку изнасилования в номере люкс гостиницы «Украина»? Ну, за это пусть тебя жена критикует.
Менее всего Леонид Саввич рассматривал происшедшее как попытку изнасилования. Так он и сказал:
— Простите, но я вас очень уважаю и совсем не хотел вас обидеть.
— Неужели не хотел? Ну и дурак. А я люблю, когда меня насилуют. И лучше коллективом, чем индивидуально. — И она рассмеялась. — Еще выпьешь?
И тут Леонид Саввич понял, что на него не сердятся. Даже шутят.
Трудно представить себе градус благодарности, которая наполнила его небольшое лысое тело. Подобного счастья он не испытывал никогда в жизни… Если бы его попросили объяснить, в чем же то самое счастье заключалось, он бы развел руками, показывая, каким оно было широким. Ощущения возникали не от воспоминаний, а от образа женщины, которая сидела рядом с ним на кровати и, совсем его не стесняясь, выдавливала прыщик на розовом округлом бедре.
— Выпью, — сказал Леонид Саввич. — А вам… тебе не было неприятно?
— Мне было недостаточно, — ответила Антонина. — Себе налей и меня не забудь.
Леонид Саввич поднялся с постели и чуть не упал, так весело и быстро кружилась голова. Он зажмурился и подождал, пока она перестанет вертеться.
— А ты где вообще работаешь? — спросила Антонина.
— В Институте специальных биологических проблем.
— А есть и неспециальные? — пошутила Антонина.
— У меня редкая работа.
Леонид Саввич налил ей чистой водочки, а себе виски. Он уже почти пришел в себя, и его все более тянуло открыть снова альбом и убедиться, что блок ему не причудился.
— Признайся, птенчик, — умоляла Антонина. — Меня прямо щекочет узнать, что ты делаешь в своей академии.
Нет, ноги слабые. Леонид Саввич сел на край дивана, и его рука непроизвольно потянулась к альбому.
— Это не совсем академия, — сказал он. — Мы занимаемся некоторыми биологическими проблемами.
— Ясно. Темнишь, значит, работаешь в ящике и думаешь, что я агент ЦРУ. Застегни мне платье сзади. Накинулся как волк, теперь буду мучиться.
— Почему?
— Ты мне все там разбередил. Как будто дубиной отдубасил, урод какой-то.
Леонид Саввич знал, конечно, что слова ее не имеют отношения к действительности, но было лестно, что он чуть не искалечил такую опытную женщину.
— Прости, — повторил он уже с долей кокетства. — Я не хотел.
— И как тебя жена выдерживает? Наверное, рыдает по ночам?
Леонид Саввич испугался услышать насмешку в голосе, но насмешки не услышал.
— Мы с ней… мы фактически не спим вместе.
— А дети-то есть?
— Есть, сын. В школу пошел, — признался Леонид Саввич. — Одни пятерки, кроме арифметики.
— Так ты мне не сказал, что изобретаешь в своем почтовом ящике.
— Это не почтовый ящик. Это гражданский институт, но очень старый и закрытый.
— Закрытый, но не секретный?
— У нас деликатная тема исследований. Тебе неинтересно. Особенно теперь.
— Ну ты меня заинтриговал, птенчик!
— Мы занимаемся сохранением тел выдающихся людей.
— Сохранением тел… — повторила Антонина. — Как так? Морозилка, что ли?
— Я не шучу. — Леонид Саввич вдруг понял, что у него есть свои козыри: он трудился в учреждении, само существование которого — тайна.
— Тогда объясни. — Антонина поднялась наконец с кровати, подошла к зеркалу и стала приводить в порядок прическу.
— Другими словами, это — институт Ленина, — сказал Леонид Саввич. — Именно мы уже много десятилетий поддерживаем его внешний вид в кондициях почти живого человека.
— Мавзолей, да?
— Мавзолей в Москве, мавзолеи в других странах, где берегут тела своих вождей. Например, в Ханое, где лежит тело Хо Ши Мина, и в Мозамбике.
— А разве его еще не вывезли на кладбище?
— Надеюсь, этого не будет никогда, — сказал Леонид Саввич. — Никогда. Величайший эксперимент в истории человечества должен быть завершен.
Ознакомительная версия.
