— А я что тебе сказывал? — повернулся ко мне довольный таким оборотом дела купец.
Но мне все равно не верилось. Ну не способен радующийся человек на такую пакость. Это же не месть, которую давно вынашивают, а обычное воровство. К тому же обчистили только меня одного. О чем это говорит? Знал кто-то, куда именно залезть. А селянам-то откуда знать?
Плюс нетронутый замок. Чтобы открыть его, а потом вновь закрыть, нужен профессионал либо… Тут мне вспомнились Андрюхины мучения с зубом, во время которых, мыкаясь как неприкаянный и бродя возле вечерних костров, Апостол умудрился обронить свою связку ключей. Впрочем, связку — круто сказано. Было их всего два — от сундука и от ларца. Тогда я не обратил на это внимания и даже не расстроился — ключи были и у меня, да еще одни запасные лежали в сундуке, так что невелика потеря.
Получается, что кто-то либо подобрал их, либо вообще позаимствовал и с тех пор выжидал лишь удобный для себя момент. То есть опять-таки этот кто-то находился в нашем обозе среди людей Прова Титыча, и местные вовсе ни причем. Словом, логика была на моей стороне, но купец торопился в дорогу, в Костроме его ждали выгодные дела — что-то с покупкой мехов, а наличности приказчик, оставленный там, не имел. Опоздает — и меха уйдут к другим покупателям.
Я отвел Андрюху в сторону, сунул деньгу, завалявшуюся в кармане, проинструктировал парня и, когда тот побежал в село, пошел говорить с купцом. Пров Титыч уже усаживался поудобнее в своей телеге, когда я снова сорвал его с места, шепнув три волшебных для любого купца слова: «Есть выгодное дельце».
Тот, ни слова не говоря, откинул полость, которую к этому времени уже успел тщательно подоткнуть под солому, опасаясь порывов прохладного ветерка, и поплелся следом за мной. Я, молча открыл крышку сундука и извлек нарядную ферязь и кафтан — последние из пошитых для меня в Москве по заказу Ицхака.
— Есть у меня надежное средство проверить твоих людишек, но для этого мне нужен час, от силы два, — сказал я. — Если задержишь обоз и поможешь — отдам его тебе за полцены. Но это только если твои люди и впрямь ни при чем.
— Так они ж все побожились и кресты целовали, — удивился Пров Титыч. — Чего ж тебе еще надобно? Уж куда надежнее.
О господи! Вот наивный-то. Да иной раз… Нет, не буду ничего говорить. И без того понятно, а если нет — тут уж ничего не докажешь.
— Так что, согласен? — спросил я вместо объяснений, что думаю относительно надежности его способа, и рекомендаций, в какое место его засунуть вместе с божбой и крестами.
— Ежели ишшо час тут простоим, то до вечера никуда не поспеем, — вздохнул купец.
— В лесу заночуем, — отрезал я. — Так ты согласен?
— А платье ты мне и так за полцены уступишь, — продолжал он размышлять вслух. — Дорога-то дальняя, а тебе и твоим людишкам все одно есть чтой-то надо.
— Ты ж хорошую цену не дашь, — усмехнулся я. — Потому мне прямая выгода в Костроме его продать. А что до еды с питьем, так хороший купец все яйца в одну корзину не складывает — найду я, на что купить и голодным не останусь.
Тут я не блефовал. В дороге действительно могло случиться всякое, так что в полах ферязи и кафтана, лежащих в сундуке, было зашито по двадцать имперских талеров. Они котировались вполовину дешевле рубля, даже ниже, но не беда. Зато, случись что, НЗ имеется. Туда же, в полы, я, не поленившись, вогнал еще и по пятку золотых дукатов. Маленькие, всего несколько граммов, они котировались гораздо дороже, чем талеры, но по Руси особо не ходили, и народ относился к ним с подозрением — а вдруг медяшка, поэтому я решил обойтись всего десятком.
Серебра я зашил бы и больше, но тогда одежда стала бы слишком тяжелой, а это подозрительно. Да и ни к чему. Добраться до Москвы я смогу и с таким запасом. Тем более расплачиваться на Руси иноземным серебром запрещалось, так что, если кто-то из приказных людей проведает, мне придется ой как худо, и конфискация всех денег вместе с самой одеждой — далеко не самый худший вариант. Правда, на этот случай я тоже подстраховался. Помимо золотых дукатов у меня там имелось по десятку копеек — как раз, если ефимки и венгерские червонные показывать нежелательно.
— А за полцены — это сколько? — последовал практичный вопрос купца.
Я прикинул на глазок. Сколько конкретно платил Ицхак за каждую вещицу, в моей памяти, конечно же, не отложилось. Ну не бизнесмен я, что тут поделать. Если бы он выкладывал деньги из моего кармана, то я бы хоть запомнил, сколько осталось… может быть. Однако, поднапрягшись, мне удалось припомнить толстую книжицу вроде гроссбуха, в которую педантичный Ицхак вписывал мои расходы, и итоговую цифру под перечнем, купленных для пошива тканей и других причиндалов. Поделив надвое и округлив в сторону уменьшения, я буркнул:
— Семьдесят рублей.
— Ношеное, — сердито проворчал Пров Титыч. — Богатый ношеное не купит, а у простого больше рубля за пазухой не сыщется. Десяток рублевиков дам, а боле…
— Ошибаешься. Мне так ни разу и не довелось ничего из этого надеть, — поправил я.
— Все одно, — махнул рукой Пров Титыч. — Ну, разве что пару рублевиков накинуть… — И выжидающе посмотрел на меня.
Несмотря на некоторые уроки, полученные у Ицхака, истинного профессионализма в умении торговаться я не достиг, а потому мы сговорились на двадцати, и повеселевший купец пошел собирать своих людей. Андрюха меж тем уже прибежал, выполнив мой заказ, так что через минуту я все приготовил к предстоящей проверке. Когда толпа опять собралась возле моего возка, из которого мы бережно вывели мальчика, народ смотрел на меня уже не сочувственно, как раньше, а скорее раздраженно.
«Понимаю, ребята, достал, — вздохнул я. — А что делать? Кому сейчас легко?» И объявил, что есть у меня некие сомнения, а потому, чтобы их окончательно разрешить, я с дозволения Прова Титыча проверю каждого из них с помощью ученого ворона, который сидит в возке, накрытый чугунком. Честному человеку бояться нечего. Надо только приложить руки к чугунку, и все. Но как только это сделает тать, похитивший мой ларец, ворон тут же начнет каркать, указывая на злодея.
— А мы его услышим из-под чугунка? — усомнился купец.
— Чего ж не услышать, — усмехнулся я. — Мы ж с тобой рядом с возком встанем. Ты с одной стороны, а я с другой. Он у меня страсть, какой голосистый, так что обязательно услышим.
И народ по очереди полез в возок прикладывать руки к чугунку. Моя ученая птица продолжала помалкивать, так и не издав ни звука. Наконец вылез последний.
— Ну что, — с некоторым разочарованием — не повидал диво дивное, но в то же время и с удовлетворением — и люди его честными оказались, и платье дорогущее почти задарма хапнет, полюбопытствовал Пров Титыч. — Али повелишь и мне в твой возок лезть? — Он сердито уставился на меня.
