мира и дружбы государств с различным общественным строем". В сорок втором году
был выполнен третий пятилетний план, а народы Турции, Ирана и Афганистана
избрали под руководством марксистский партий народно-демократический строй.
Я отложил книгу. Неясным для меня оставался лишь тот момент, в который произошел
мой переход в этот мир. Когда я выходил от Алеши, я был еще в том мире, где
Ельцин, Великая Отечественная война и наглая морда правозащитника Ковалева. А
когда я оказался на улице, я уже был здесь. Стало быть, в иной мир меня доставил
обыкновенный лифт в "сталинском" доме.
"Если я, — рассуждал я далее, — прибыл сюда на лифте, то и обратный путь я могу
проделать таким же образом". Я уже спешил к знакомому дому, когда новая мысль
остановила меня. Куда торопиться? Дома меня хватятся только послезавтра, потому
что мама — в санатории в Старой Руссе, а наш телефон как на грех сломан. Не
разумнее ли повременить с возвращением, получше изучить окружающий мир, а
главное — "технику перехода" в это пространство? Но твердой уверенности, что я
войду в лифт и выйду на нужной мне станции, у меня уже не было. Способ проверки
(а именно — положить в лифт какую-нибудь вещь и нажать, не входя внутрь, на
кнопку шестого алешиного этажа: если, поднявшись на шестой этаж, я не обнаружу
этой вещи в лифте, значит, связь действует) мог быть применен только в
современных лифтах, а это был старый решетчатый, с железной дверью,
запускавшийся только при наличии внутри пассажира.
Выбирать, однако, не приходилось. Я вошёл в подозрительный лифт, закрыл за собой
решетчатую дверь и отодвинул упругие деревянные створки. Ничего не произошло, я
был все еще в мире, где 9 мая было обычным днем календаря. Тогда я осторожно
нажал на кнопку шестого этажа. Лифт тронулся, а я стал прислушиваться к своим
ощущениям. Снова никаких изменений. Едва лифт остановился, как загудела алешина
дверь, и вскоре он сам появился на лестничной площадке.
— О! Вальдемар, — воскликнул он. — А мне говорил, что поехал в библиотеку.
И верно, я сегодня собирался в библиотеку. Но как спросить его, виделись ли мы
полчаса назад? Я решил спросить в лоб:
— Ты за кого собираешься голосовать?
— А что, скоро выборы? — переспросил он.
— Да, в июне… выборы президента…
— Какого президента?.. Ты что-то путаешь, Вальдемар…
— И верно… верно… — поспешно согласился я. Значит, я не смог вернуться
обратно. Это меня и радовало, и печалило. Если Алеша узнал меня, значит, я есть
в этом мире, а это, как нетрудно догадаться, многое меняло в моем положении.
— Если ты в столь иронической форме намекаешь на выборы президента США, то они
будут не в июне, а в октябре, — продолжал он, явно задетый. — А если ты
намекаешь на мою англоманию, то я думаю, это не такой уж криминал. В "Правде"
вот пишут о недопустимости прогерманского уклона во внешней политике и
неприемлемости для советской идеологии национал-социалистического тезиса о
неравенстве рас… Что там у тебя? — сменил он тему, заметив мою ношу.
— Да вот… — купил сегодня, — я показал ему телевизор, налаженный им же час
назад (к счастью, отечественного производства, по поводу чего Алеша всего час
назад иронизировал).
— "Электроника", говоришь. Странно, никогда не встречал такой марки. Такие,
правда, выпускали в Риге лет двадцать назад.
— Это новая модель.
— Так, я сейчас спешу. В восемь я должен быть на "Техноложке". Сколько такой?
Телевизор стоил миллион ельцинских рублей или двести долларов США.
— Сто тридцать пять рублей, — закончил я расчеты. — У тебя найдется двушка?
Мы уже спускались на лифте. Я с надеждой выглянул из темного подъезда, но нет:
Россия там была советской. Алеша порылся в карманах и дал мне маленькую монетку
в две копейки.
— Я к тебе, собственно, за этим и зашел. Я ключ потерял, и теперь надо домой
дозваниваться, пока кто-то придет…
Алеша усмехнулся и предложил:
— Поехали со мной. У нас там встреча, девчонок позвали, и Серый будет.
— Рад был бы, но нет… Мне домой надо… И вот что еще… Мне стыдно
признаться, но я забыл свой телефон. У меня такое иногда бывает.
— Да что с тобой сегодня? Совсем заучился! — и Алеша назвал телефон из восьми
цифр (здесь, видимо, уже была общегосудаственная телефонная сеть). Мы вошли в
метро.
— Ну, пока, звони.
Алеша прошел через контроль, ловко показав карточку, а я направился к автомату и
после двух долгих гудков услышал в трубке собственный голос:
— Алло!
А у меня и язык отнялся, С чего начать?
— Вальдемар Тарнавский, — я как мог, изменил свой голос, — вам звонят из
университета. Мне поручено передать вам вашу работу.
На том конце провода почувствовалось замешательство:
— Какую работу? Как вы хотите?
— Где вы живете?
— Улица Героев Халхин-Гола, дом 3, квартира 14.
Такой улицы я не знал.
— А где это?
— Это Юго-Запад. Доезжаете на метро до станции "Кораблестроительный Институт", —
объяснял он, — а там направо по проспекту Стачек метров двести.
Мне ничего не оставалось, как ответить:
— Хорошо, спасибо, я скоро буду, — и повесить трубку.
Над автоматом висела металлическая карта Ленинградского имени Ленина ордена
Ленина метрополитена. Я долго, подобно дремучему провинциалу, изучал её.
Ленинград не превышал по размерам знакомый мне город, но восемь линий метро
переплелись такой невообразимой паутиной, что я далеко не сразу нашёл нужную.
Она начиналась в Невском районе, на улице Дыбенко, пересекала
Невско-Василеостровскую линию с переходом на Ломоносовскую, через две станции
("Тегеранская" и "Проспект Славы") пересекала Московско-Петроградскую линию с
переходом на "Московскую", потом пересекала Кировско-Выборгскую линию с
переходом на "Ленинский проспект" и шла вдоль Ленинского проспекта: станции
"Кораблестроительный институт" и "Улица Андропова". Поскольку Великой
Отечественной войны не было, должна отсутствовать вся связанная с нею
топонимика.
Я прошел через метрополитенный контроль, хладнокровно предъявив контролерше свою
студенческую карточку, чья стоимость равнялась стоимости "москвича". Тут мне
вспомнился чешский анекдот о человеке, который всякий раз, входя в метро,
предъявлял контролерше разные бумажки: от свидетельства о рождении до справки по
