зубам. Ядро их авианосного соединения, гордость сил самообороны, лёгкий авианосец "Хайюга"(4) был потоплен непонятно как появившимися на острове дивизионом береговых мобильных ракетных установок "Редут"(5). А десант высадившийся было в Корсакове, через три часа после начала вторжения сброшен русскими морскими пехотинцами обратно в море. Неудачной оказалась и попытка японских парашютистов после длительного обстрела высадиться на спорных островах Южных Курил — русские взорвали спорные острова заложенными там видимо совсем недавно малыми ядерными фугасами. Все высадившиеся на острова десантники просто испарились, как затонули корабли поддержки, торпедированные скорее всего теми же русскими. Оба острова — Хабамаи и Шикотан стали весело фонить, вопрос "спорных территорий" решился сам собой. После этого, японцы вообще перестали выходить в море самостоятельно, ограничившись блокадой Сахалина. Поняв. Что русские могут применить ядерное оружие командующий соединением кораблей Коалиции контр-адмирал Хансен приказал на Сахалин пока не соваться. Директива Пентагона была совершенно ясна и однозначна: только обычное оружие и недопущение применения ядерной дубины противником. Однако бои в районе Видяево и под Уссурийском складывались тяжко, перерасход новых боеприпасов превысил разнарядку в два а местами в четыре раза. Через две недели, на Окинаву прибудет транспортный конвой, а до тех пор корабли и подлодки коалиционных сил окружили непокорный остров плотным тройным кольцом….
— Так я могу рассчитывать на перевод в Дармштадт, сэр? А то Кейти совсем замордовала в письмах, я молчу уже про эти долбаные сеансы связи, на бумаге ей-ей безопаснее.
За размышлениями я совсем забыл про своего заместителя. Иверс шёл слева, отставая на полшага и в который раз уже продолжал полоскать мозги по поводу своей старшей дочери, которая работала в финчасти базы ВВС но в безопасной Германии. Барнаби Иверс с самого начала вторжения в Россию просил о переводе. Понять его можно: в армии тот почти сорок лет, три ранения и куча застарелых болячек. Есть такая болезнь у ломовых лошадей — нечто вроде нарколепсии, конь начинает засыпать на ходу, пока в один прекрасный день он не умирает под упряжью. Это всё потому, что лошадь не умеет говорить и тем более строчить рапорты о переводе. Замены Иверсу у меня пока не было, да и если совсем откровенно, лучшего квартирмейстера я за все пятнадцать лет службы в первом разведбате родной 525-ой, не помню(6). Старик брал меня измором, но ни разу не обратился с рапортом через мою голову, за что я его ещё больше ценю. Гравий дробно хрустел под подошвами. Мы миновали вторую линию КПП отделявшего типовые одноэтажные домики строений штаба шестой оперативной бригады "Страйкер" и собственно офис комиссариата сектора "Нортвуд". Длинное, прямоугольное строение казённого белого цвета с крытой коричневой металлочерепицей крышей вмещало весь аппарат комиссара, как и его личный кабинет. Сам полковник Трентон был довольно общительным человеком, я несколько раз встречался с ним во время приёмов в нашем представительстве в Брюсселе. Тогда он держался просто, не чинясь, говорил откровенно без традиционного тяжеловесного апломба чинуш его ранга, чем собственно и вызвал мою искреннюю симпатию. Внешне, он напоминал усталого слона, с постоянно моргающими слезящимися глазами и морщинистой, в глубоких складках кожей. Ростом Трентон был под стать присвоенному ему тотему: два метра ростом, мощный торс бывшего боксёра-тяжеловеса, зычный голос и неистребимый акцент жителя Южного Бронкса. Заглазно, все подчинённые от офицеров до рядовых уважительно звали Трентона просто "Дядюшка Тэдди". И было за что: ни разу, Тэд Трентон не подставил своих подчинённых под удар, часто из личного жалования помогал семьям погибших, пробивал страховые премии и стипендии для детей и близких родственников своих солдат и офицеров. Это было редкостью, поэтому служить под началом Дядюшки Тэда было не только почётно, но и престижно: при переводе или выходе в отставку, служба од началом Трентона автоматически означала приём на службу без собеседования.
— Хорошо, Барни, я давай разделаемся с нашей нынешней проблемой и я сам похлопочу перед Дядюшкой о переводе в Германию, даю тебе слово. Такой вариант устроит?
Совсем уж было решивший, что я его не слушаю, Иверс мотнул шишковатой головой, от чего седой курчавый бобрик стриженных волос даже сверкнул отразив скупой рассеянный свет пасмурного утра. Сверкнув широкой улыбкой в которой проглядывала старомодная сталь протезов, сержант удовлетворённо крякнул и мы ещё раз предъявив карточки допуска попали в приёмную Трентона, где нас встретил сухим кивком усталый секретарь полковника — бледнокожий и вечно сосредоточенный на экранах трёх настольных мониторов капитан Лиман. Указав нам с сержантом на пластиковую, под цвет морёного дуба дверь кабинета полковника он неожиданно сильным баритоном и, слегка растягивая слова пригласил нас проходить:
— Лейтенант МакАдамс, сержант-майор Иверс, комиссар ждёт вас, проходите.
Кабинет представлял внутри вытянутую словно пенал каморку, забитую офисными шкафами в каких хранят личные и бухгалтерские файлы. В сузившемся пространстве остаток воздуха вытеснял массивный письменный стол где как всегда царил образцовый порядок а зелёное сукно столешницы предварял старинные настольные часы в форме миниатюрной статуи солдат водружающих американский флаг на Иводзиме. Ровными рядами по на столе лежали папки с документами а позади на стене висела испещрённая личными пометками Трентона подробная карта Сибири. Сам полковник склонился над какой-то компьютерной распечаткой, которую в свою очередь он уже успел исчеркать острым грифельным карандашом. Комиссар не жаловал компьютеры, для чего и держал вот уже двадцать с лишним лет молчаливого и исполнительного зануду Лимана. Увидев, что мы вошли, Трентон поднял голову и в его маленьких голубых глазках мелькнуло облегчение. Жестом указав нам на пару металлических раскладных стульев напротив стола, он привстал и крепко тряхнул мне и Иверсу руки, игнорировав уставной рапорт который я попытался отдать:
— Зак, Барни, я рад что именно вы прибыли в ответ на моё представление в штаб корпуса. Лучшей помощи они не могли мне оказать, учитывая непростую ситуацию на фронтах….
— Фронтах, сэр? — Я был крайне удивлён, поэтому бестактно перебил полковника — Ещё вчера русские были окружены и не выступали единым фронтом… даже одним.
— А, совсем забыл, что вас трое суток мурыжили на перевалочных базах и последних новостей не потрудились сообщить. Джентльмены, по последним данным, русские готовят полномасштабную войсковую операцию, цель которой очевидна: они хотят прорвать блокаду своей Северо-Западной группы, наших второго и четвёртого ударных корпусов на линии Екатеринбург-Тюмень и выйти к Новосибирску, где им навстречу ударят три войсковых соединения русских, из состава так называемой Юго-Восточной освободительной армии. Силами до двух полноценных мотострелковых полков и одной танковой бригады, они выходят в районы сосредоточения на линии Горно-Алтайск — Абакан — Красноярск. Точные сроки пока не известны, поэтому мы и форсировали строительство этой базы и ещё двух в Омске и Оренбурге.
