Глава 2
Ликует буйный Рим… торжественно гремит
Рукоплесканьями широкая арена.
М.Ю. Лермонтов
Тан Марсун уже ждёт нас в зале. Мы не успеваем обменяться парой слов, как начинают появляться мои товарищи. Они тоже сменили походную одежду на цивильные костюмы. Особенно поражает меня Лена. На ней свободная блузка нежно-голубого цвета с широкими рукавами и из такой прозрачной ткани, что во всех подробностях можно разглядеть груди моей подруги. Где она такую взяла? Не иначе как из биофазы утащила. Коротенькая, выше середины бедра юбочка из белой замши и голубые с металлическим отливом чулки. Всё это тоже явно из биологической Фазы. Из своего на Лене только её любимые белые босоножки с плетением ремешков по голени и белые лайковые перчатки до локтя. Что это ей взбрело в голову так соблазнительно нарядиться? Она что, не понимает, как сейчас выглядит в глазах этого похотливого самца? Всё равно как мулета перед быком.
А тан пялится на Лену во все глаза и облизывается, словно кот возле рыболовного садка. Лена же, как ни в чем ни бывало, присаживается и при этом еще выше поддёргивает юбочку. Заметив мой недовольный взгляд, она хмурится и незаметно качает головой. Понятно. Моя подруга что-то замыслила. Не знаю еще что, но мешать ей не стоит. Чтобы как-то отвлечь Марсуна, я задаю ему первый вопрос:
— Тан Марсун, энергию вы получаете от ветряных мельниц?
— Да, конечно. — Тан с неудовольствием отрывается от созерцания Лены. — А у вас разве иначе?
— Иначе. У нас электрические машины вращают потоки воды рек и ручьев.
— А! У нас лет пятнадцать назад один чудак тоже хотел так сделать. Даже речку запрудил, чтобы воду поднять повыше. Но Владыки приказали посадить его на кол.
— За что?
— Странные вы там, в Загорье. У вас разве законы другие? Никто не должен делать того, что не делали его отцы и деды. За ослушание — мучительная смерть.
— Ну да. Только я думаю, раз у нас энергию дают реки, то почему у вас так нельзя?
— Это ваши предки так придумали. А наши всегда ветряками пользовались.
— Понятно. А давно у вас Владыки свои законы установили?
— Наверное, как и везде, как и у вас. Я не знаю. Я всегда так жил. Так жил мой прадед и его прапрадед. Хороший закон. Зачем что-то менять? Итак живём неплохо.
— Верно. А ты Владык видел?
— Нет, откуда? Они же являются не чаще чем раз в десять лет. Да и то только верховным вождям.
Я теряю интерес к разговору. Всё ясно, и почти ничего нового. Ждать здесь годами, пока не появятся эти Владыки, бессмысленно. Надо идти дальше.
В разговор вступает Петр:
— Тан Марсун, а почему в вашем прекрасном замке нет воды?
— А зачем тебе вода? Разве это напиток для мужчины? У нас достаточно вина и пива.
— Я не для питья искал воду. Я хотел умыться.
— Для умывания?!
Тан Марсун смотрит на Петра так, словно тот сказал Время знает какую непристойность. Да, Пётр ляпнул явно невпопад. Вот что значит не получить соответствующей подготовки. Внезапно лицо тана проясняется, и он с пониманием кивает.
— А! У тебя, наверное, подошел срок предписанного Владыками омовения? Я прикажу, и тебе принесут воду. Обычай надо соблюдать.
— А как часто предписывает вам обычай совершать омовение? — интересуется Анатолий.
— Раз в два месяца.
— Вот как? А женщины…
— Ну! Женщины — народ особый. У меня женщины омываются не реже трёх раз в день! — Тан самодовольно улыбается, словно он говорит о Время знает какой роскоши.
— А почему так? — продолжает допытываться Анатолий.
— Ну вы, загорские, совсем дикий народ! Какое основное предназначение женщины? Доставлять мужчинам радость, удовольствие.
— А я полагал, — вставляю я, — что основное предназначение женщины — рожать и вскармливать детей.
— Не спорю. И это тоже. Но ведь это всегда будет только после того, когда женщина доставит мужчине радость и удовольствие. Так что это всё-таки первое, а дети — второе. Так, о чем я? А, да! Ну какое можно получить удовольствие и радость, если женщина давно не омывалась и от неё скверно пахнет?
«Наверное, не большее, чем получает она, отдаваясь тебе, козёл вонючий!» — чуть не вырывается у меня. Но я давлю эти слова в зародыше. Нельзя давать волю своим эмоциям, Андрей Николаевич. Вы на работе.
— Раз уж вы привыкли к частым омовениям, — снисходительно говорит Марсун, — я распоряжусь, чтобы в ваши покои доставили воду. А сейчас займёмся вечерними развлечениями.
Он делает знак рукой, и один из охранников передаёт ему какой-то список. Марсун внимательно изучает его, морща лоб, пыхтя и шевеля пальцами. Потом он начинает что-то тихо говорить охраннику, а тот делает в списке пометки. Закончив эту работу, охранник уходит, а Марсун жестом приказывает слугам наполнить вином наши кубки.
В боковом проходе появляются охранники и слуги, которые несут скамьи, козлы и еще какие-то приспособления. Входит управляющий, за ним более двадцати босоногих слуг, среди них четыре женщины и несколько детей. Последним появляется уже знакомый нам Горат. Слуги выстраиваются вдоль стены, а управляющий разворачивает список и читает:
— Пакот. Пятьдесят плетей.
Названный слуга выходит из строя, подходит к скамье, снимает штаны и укладывается. Два помощника Гората расторопно привязывают его к скамье за шею и лодыжки широкими ремнями. Скамья стоит посередине зала, и Горат подходит к ней так, чтобы нам хорошо был виден наказываемый слуга.
Горат бьёт с оттяжкой. Первый удар обрушивается на плечи, второй — чуть ниже. Брызжет кровь. После третьего удара Пакот стонет, после пятого или шестого начинает кричать. А Горат невозмутимо покрывает его спину, ягодицы и бёдра параллельными рубцами. Отсчитав двадцать пять ударов и спустившись при этом до колен наказуемого, Горат меняет позицию, и теперь он поднимается от колен к плечам, покрывая тело Пакота рубцами крест-накрест. Плеть свистит, звучат сочные удары. Пакот уже не кричит, а непрерывно воет.
Пётр, Сергей и Дмитрий сидят бледные, Анатолий с Наташей выглядят немногим лучше. А вот Марсун и его гости развлекаются. Они со знанием дела обсуждают технологию порки и восхищаются искусством Гората.
Горат обрушивает последний удар на плечи Пакота. Помощники отстегивают бедолагу от скамьи, тот с трудом поднимается и, едва волоча ноги, плетётся к выходу. По спине и ногам обильно течет кровь. Не случайно, наверное, пол в этом зале застелен красным ковром.
— Лаки, — объявляет управляющий, — Два левых пальца.
Из строя выходит пожилой слуга, подходит к Горату и протягивает левую руку. Горат, встав так, чтобы всем было хорошо видно, достаёт из висящей на поясе сумки клещи и быстро откусывает старику два пальца по самое основание. Брызжет кровь, лицо старика перекашивает гримаса боли. Помощник Гората бросает пальцы в корзину и ведёт Лаки к котлу с какой-то дымящейся жидкостью. Он силой окунает туда изувеченную руку. Лаки скрипит зубами и воет.
