Артур поднялся. Ему было досадно: ладно бы происки конкурентов или болезнь — нет же, обыкновенная человеческая тупость. С ней Артур бороться не умел. Подлость и трусость окружали его со всех сторон, полноправно царили на Пустоши, и не было силы, способной вымести их, как сор из избы. Каждый — сам за себя, каждый — сам себе господин, но ферма держится на одном Артуре, на его уме и чувстве ответственности. Именно поэтому здесь хорошо людям и хотят наняться всё новые и новые, и приходится отказывать им ради стабильности. Над Пустошью же нет хозяина.
— Зови коновала, — велел Артур Высю.
И вышел под палящее солнце, под белое небо Пустоши.
* * *
Почему коновала прозвали Курганником, доподлинно не знал никто. Артуру рассказывали, что манисов доктор раньше лазал по старым кладбищам и могилам, золото искал, побрякушки, а на развалинах городов — книги… Рассказывали и другое, мол, коновал слегка свихнулся, шарясь по курганам — местам захоронения даже не древних, а пранародов, — силу там думал обрести, а нашел одиночество и легкую сумасшедшинку. Как бы то ни было, Курганник людям предпочитал животных, а живым — мёртвых. Был он уже старый, Артуру в отцы годился, здоровенный мужик с обожженным солнцем лицом. Руки — как у кузнеца, говор нездешний, и прошлое неизвестное. В общем, странный человек.
Но дело свое коновал знал. Он пестовал и лошадей, и мутафагов, да и бордельным девкам снадобья выдавал, случись чего.
Артур уважал и побаивался этого человека, пришедшего к воротам шесть сезонов назад (Ника как раз малую носила) и попросившего работу. Сейчас коновал склонился над дохлой манисихой, осматривая ее морду.
— Как есть крысиным ядом потравили… — пророкотал Курганник. — Кто, начальник, не знаешь?
— Выползень, — признался Артур.
Он понимал: Курганник с Выползня шкуру спустит и будет прав. Но оставлять гада безнаказанным или вершить над ним справедливый суд Артур не желал. Нужно отвечать за свои поступки, даже совершенные по глупости. Курганник почесал выдающийся нос.
— Значит, так, начальник. Нужно весь хлев вычистить, промыть всё, чтобы другие манисы не подохли. А с этим…
— А этого повесим, — решил Артур; — Соберем людей и вздернем. Чтобы другие сначала думали, потом делали.
— Добро. — Коновал погладил оскаленную морду дохлой манисихи. — Тогда до ночи я его не трону. А не повесишь ты — я придушу.
* * *
Срочный вызов пришел во время обеда — Лекс вместе с другими офицерами сидел за столом и жевал кашу, заправленную жестким мясом. С другой половины столовой, где питался рядовой состав, доносился мерный гул, командование же чинно молчало. Когда вбежал радист, Лекс чуть не подавился, настолько диким казалось нарушение дисциплины. Первая мысль была: пожар, беда, кетчеры напали. Но радист не выглядел испуганным.
Лекс поднялся из-за чисто выскобленного стола, кивком извинился перед товарищами по оружию. Подтянутые, опрятные, в черной форме Омеги, они ответили лейтенанту вежливыми кивками. Мимо солдат, замолкающих при его приближении, Лекс прошел к выходу из столовой. Помещение длинное, здание одноэтажное, стоит особняком. Окна большие, но ничего за ними не разглядишь — вместо дорогого стекла они забраны шкурами ползунов. Сейчас обедали сто рядовых и пятнадцать офицеров, и это не считая обслуживающего персонала.
Гарнизон напоминал Цитадель Омегу в миниатюре: несколько бараков, отдельно стоящие дома руководства, полоса препятствий, учебный плац, гараж, лазарет, подсобные помещения, и все это — за стеной, увенчанной дозорными вышками. От главных ворот дорога уходила к ферме Артура, земляка, товарища по первым боям… Ворота закрыты, и около них под козырьком замер караул.
Лекс спешил за радистом. Срочный вызов из Цитадели — с этим не шутят. Сейчас всему составу положено питаться, потом отдыхать, а не бегать по солнцепеку. За безопасностью гарнизона следят дежурные. Руководство об этом знает.
Сегодня Лекс — дежурный офицер, случись срочное в другой день, остался бы за столом, и кусок в горло не лез бы от любопытства. О чем еще думать? Служба рутинна и скучна, что, конечно, признак профессионализма личного состава… Но надоедает размеренный быт: тренировки, пища, сон, снова тренировки. Выезды случаются редко, и начинаешь понимать Артура, который ушел со службы.
У связистов было прохладно и пахло озоном. Лекс с удовольствием опустился на табурет, нацепил гарнитуру, щелкнул переключателем и подал голос:
— Лейтенант Лекс. Прием.
— Майор Кова. Срочная радиограмма, — отозвался собеседник, — совершенно секретно, командованию гарнизона.
Лекс напрягся. Он слышал о случаях, когда радистам не доверяли сведения, но сам не сталкивался. А майор продолжал как ни в чем не бывало:
— Провести мобилизацию всех мужчин, способных держать оружие, на территории, подведомственной гарнизону. Явку диких в гарнизон обеспечить не позднее, чем через три дня. Должны быть созданы поименные списки вновь прибывших. Дезертиров расстреливать без суда и следствия. О дальнейших действиях будет сообщено дополнительно. Прием.
— Майор, — прохрипел Лекс, — майор, что случилось?
— Война, лейтенант. — Майор не обратил внимания на обращение не по Уставу. — Мы идем на Москву.
Лекс выслушал инструкции, ответил по форме и больше не перебивал старшего по званию. Он мечтал об этом давно: собрать все силы, в кулак сжать пальцы-гарнизоны и ударить по Пустоши, по Москве, вышибая всю дурь, выбивая жажду убийства и уничтожая беззаконие. Объединить разрозненные кланы. Покарать подлецов.
C тех пор как рвань и голь напали на отряд Тео, с тех пор как Лекc во главе карательной экспедиции зачистил местность, он мечтал об одном: повторять это бесконечно, повторять от Кавказа до Москвы, а от Москвы — до Минска и Киева.
Рутина кончилась, скука бежала. Лекc доложил руководству о радиограмме, от имени командования, как и полагается дежурному офицеру, зачитал радиограмму, встреченную дружными аплодисментами. Солдат выстроили на плацу, объявили о начале операции. Этот сезон выдался особенно засушливым, припасов едва хватало, интендант помчался на склад выяснять, достаточно ли будет пропитания для мобилизованных. Сразу появилась куча неотложных дел, и Лекс закрутился, отвечая на вопросы, отдавая распоряжения, счастливый и свободный, как человек, нашедший смысл жизни.
* * *
На площади перед борделем собрались все жители фермы — от малых детей до наемных рабочих. Закат полыхал на полнеба, обещая ветреный день. По указанию Артура Выползню связали руки, и теперь наемники волокли его, растерянного, мимо людей. Народ безмолвствовал. Артур почувствовал, как холодеют ладони: ему приходилось убивать и на Полигоне[2], и позже, когда служил в Омеге под началом Лекса. Но ни разу еще он не отдавал приказа повесить преступника.
Ника сначала не хотела идти на казнь, но все-таки решилась и теперь стояла рядом — поддерживала мужа. Лана сидела у нее на руках, с интересом рассматривая сборище. Артур тронул темные, такие же, как у него, кудряшки дочери, и девочка зашлась счастливым смехом. В тишине младенческий голос прозвучал неожиданно страшно. Выползень рухнул на колени и пополз к Артуру, держа связанные руки перед собой:
— Начальник! Погоди, начальник! Манисиха же… Тварь… Случай! Я ж не специально! Не губи!
Наемные рабочие подхватили Выползня за локти, рывком поставили на ноги. Артур смотрел на небо: с каждым ударом сердца закат наливался кровью. Плохой закат. И то, что должно свершиться, не назвать хорошим. Необходимость. Це-ле-со-об-разность, как сказал бы Лекс. Вот уж у кого рука не дрогнула бы… Острое сожаление кольнуло грудь: будь рядом лейтенант, Артуру не пришлось бы решать. Но Лекса рядом нет, на площади собрались люди Артура, и сейчас он поступит по-мужски. Может быть, жестоко, но по-мужски. А потом вернется домой с Никой и Ланой… Нет, маленькая дочь на казнь смотреть не должна, надо сказать Нике, что-бы увела ее. Значит, Артур вернется домой один, позже. И напьется. По толпе пронесся легкий ропот. Артур понял, что молчит чересчур долго.
— Люди. Перед вами — преступник. Вина его доказана.
Выползень сделал попытку снова рухнуть на землю, но его держали крепко. Громче загомонили собравшиеся: все уже знали, что погибла манисиха, и мало кто разделял негодование Артура. Ну прогнать. Ну высечь. Но вешать?! За зверя?!
— Его вина, — попытался объяснить Артур, — не в том, что ферма понесла убыток, а в том, что он не думал… не воспринимал свои обязанности всерьез. Поставь такого дежурным — забудет закрыть ворота…
— Так выгнать! — посоветовали из толпы. — Пусть катится!
— Какой! — отозвался кто-то рассудительный. — Он у нас все входы-выходы знает, сдаст кетчерам…
— А Омега на что?! Мы им платим!
