Провались ты пропадом.
Дешевка. Радужные разводы, металлическая рябь. Точь-в-точь стрекоза в полете. Голографический портрет Карима бен Хайра. Несколько строчек по-арабски. Чуть ниже мелкий текст: участник имеет право… не имеет права… тяжеловесные обороты юридических разъяснений… в случае участия результаты лотереи не могут быть оспорены участником… грамотеи. То-се. Выдавленными золотыми буквами:
НА ПРЕДЪЯВИТЕЛЯ.
Повтор по-английски:
TO BEARER.
Ниже — серебряная цифирь даты розыгрыша. И время:
23.00.
Еще ниже:
БИЛЕТ № 13.
Потом:
УЖИН НА ДВЕ ПЕРСОНЫ.
А совсем внизу:
ОТЕЛЬ
«МАСКАВСКАЯ МЕККА»
И опять что-то арабской вязью.
Он недоуменно перечитал нижние строки.
Шестнадцатое? Ну да, шестнадцатое октября.
То есть дата на билете стояла сегодняшняя… до 23.00 оставалась пропасть времени… и по всему выходило, что билет не использовался. Триста таньга!
Потерял кто-то? выбросил? почему драгоценный билет кисмет-лотереи лежит на тротуаре?
Неважно. Важно, что его можно сдать!.. Вот мой билет. Я передумал. Ну что вы. Не стоит хлопот. Конечно. Что? Да, мелкими, пожалуйста.
А если нет?
Все это слишком чудесно… найдут какую-нибудь закавыку… те еще умники. Бог с вами, подавитесь, дайте половину — сто пятьдесят! Это мое право!.. Что? Да, мелкими. Как можно мельче. Нет, серебра не надо…
Облака тянулись с востока, тяжелым темным покрывалом наплывали на сумрачно посверкивающий, будто кварцевая друза, город. Низкое солнце все еще дымно горело в чистом секторе неба.
Лицо тоже горело.
Он повернулся и торопливо пошел в сторону «Спортивной».
Последний луч солнца вырвался из темной пелены непогоды — и прощально воссияли на куполах Новодевичьего золоченые полумесяцы.
Голопольск, четверг. Будни
Ранним утром того самого дня, когда Алексей Найденов стал счастливым обладателем неиспользованного билета кисмет-лотереи, очень похожий луч нащупал щель между занавесками, и Александра Васильевна открыла глаза в просторной спальне собственного дома.
Два этих события ровно ничем не были связаны друг с другом — если не считать солнца, равно струившего свет как над одной, так и над другой местностью, удаленной от первой на многие сотни километров.
Александра Васильевна зевнула, зажмурилась и последним ночным движением натянула одеяло до самого подбородка.
Если бы речь шла о ком угодно другом, следовало сказать, что это была русоволосая и довольно крупная женщина, неприбранная со сна, с яблочным румянцем на скулах и поволокой в чуточку раскосых светло-карих глазах. Через минуту она отбросила одеяло, опустила ноги на коврик, посидела, зябко подобрав небольшие ступни, помассировала затылок и шею, жмурясь и поворачивая голову вправо и влево, затем встала, шумно раздернула шторы и подошла к зеркалу. Стянув рубашку, она оказалась белотелой и полной ровно в такой степени, чтобы у стороннего наблюдателя, окажись он здесь ненароком, екнуло и зачастило сердце. Женщина обхватила себя за плечи и, поворачиваясь то одним, то другим боком, несколько времени рассматривала свое отражение. Если бы у стороннего наблюдателя, несмотря на сердцебиение, хватило отваги заняться тем же самым, он непременно отметил бы пышность груди, стройность ног, округлость зада, а также белизну и гладкость живота. Вслед за тем женщина величественно подняла полные руки, повернула голову, скосила в зеркало взгляд влажных карих глаз и… и… — но все эти подробности совершенно излишни, поскольку с самого начала следовало обойтись короткой веской фразой: ненастным утром одного октябрьского дня проснулась в собственном доме Твердунина А.В.
И в самом деле, уже минут через пятнадцать, когда Александра Васильевна умылась и оделась, в ней не осталось почти ничего такого, что можно было бы назвать определенно женским. Прямой темно-синий жакет и такая же юбка надежно похоронили лекальные линии тела. Справа и слева от сочных губ появились суровые складки. Утренняя поволока карих глаз совершенно истаяла, уступив место пронзительному выражению готовности к жизни.
Дом был пуст и тих. Выйдя на кухню, она насыпала в чашку две щепотки душицы, налила кипятку и положила ложку сахара. Затем достала из холодильника блюдце с половиной вареной свеклы и отрезала небольшой кусок хлеба. Намазав хлеб тонким слоем смальца, посекла свеклу ножом на толстые ломти и посолила. Перед тем, как приняться за еду, повернула ручку радиотрансляционного передатчика.
«Досрочно закончена уборка зерновых в передовом хозяйстве гумхоза «Октябрьский» Пименовского района Старопименской области,» — радостно сообщил голос диктора.
Жуя свеклу, Александра Васильевна подняла брови и посмотрела на календарь — ну да, шестнадцатое октября. «Ничего себе «досрочно», — хмыкнула она.
Радио рассказало о строительстве нового картофелехранилища в гумхозе «Победа» Краснореченского района, а также о сооружении второй очереди макаронной фабрики в поселке Долгая Пря Нижневолоцкой области.
«Молодцы соседи, — вздохнула Александра Васильевна. — Видишь как: вторую очередь отбухали…»
«Зарубежные новости, — сказал, наконец, диктор. — Маскав, пятнадцатое октября. По сообщениям наших корреспондентов, в Маскаве набирает ход осеннее наступление трудящихся. Руководство КСПТ во главе с товарищем Зарацем добивается удовлетворения насущных требований народа. Наш корреспондент встретился с товарищем Зарацем и задал ему несколько вопросов».
Что-то недолго потрещало, затем женский голос спросил: «Василь Васильич, как вы считаете, удастся ли добиться удовлетворения насущных требований трудящихся?», а мужской, басовито откашлявшись, ответил: «Так а шо ж? Будемте оптимистами. А то шо ж? Нам без этого никак. Коммуно-социальная партия трудящих облечена доверием и не отступит. Потомушо шо ж мы получили? Потомушо новые обещания мы получили, вот шо мы получили. А ведь уже лопаются чаши. Кто виноват, если стихийные выступления доведенных масс? Кто довел трудящих масс до стихийных выступлений! А мы дадим народу в правовом поле. И не мы одиноки. Нас поддерживают братские силы мира и прогресса. В первую очередь, гумунистического направления».
«Василь Васильич, — снова зазвучал голос корреспондентки. — Собираетесь ли вы взять власть в свои руки?» — «Да ну шо вы, шо вы! — добродушно хохотнув, ответил Василий Васильевич. — Зачем нам? При чем тут? Это массы Маскава хотят взять! Почему? Потомушо доведены бездумной политикой верхов. А уж когда возьмут, то коммуно-социальная впереди. Потомушо облечена доверием и доказала многолетним авторитетом».
Грянул марш.
Александра Васильевна прибирала со стола, ополаскивала блюдечко из-под свеклы, машинально подпевала: «…Нам разум дал… па-ра-па-ра-па-ра-па…» — и все это не мешало ей раздумывать о том, как теперь повернутся события в Маскаве.
Там заваривалось, наконец, по-настоящему. Прошлые две недели дело шло на парламентском уровне, тлело, раскачивалось. Вдруг поперло — взятки и заграничные счета, отставка спикера… массовая драка в нижней палате, насильное изгнание двух партий и фракции «Кров». Два четырехсоттысячных митинга, встреча народных депутаций с президентом… А теперь уж Зарац и о стихийных выступлениях заговорил. Сумел использовать. Молодец…
Они познакомились в прошлом году, когда Зарац приезжал на областную ратконференцию в качестве гостя. Она вообще-то не любила маскавских деятелей. Вечное это фу-ты, ну-ты… заграничные штучки… на кривой козе не подъедешь. Но оказалось, что Зарац — понятный мужик, свой. Тоже, правда, слабоват. Клейменов предложил ему по Ч-тринадцать пройти. Напрямки — мол, так и так, товарищ Зарац. Не хотите ли? Крещение, так сказать… Черта с два: «Мы ведь КСПТ, — отвечает Василь Васильич. — У нас, мол, идеалы несколько иного толка… нам, дескать, Ч-тринадцать не показана…»
«Струсил, — холодно усмехнулась она и сунула блюдце в сушку. — Кишка тонка в настоящие…»
…Машина стояла там, где и должна была стоять, то есть непосредственно у дома.
Первое время, как стали они работать вместе, Витюша, несмотря на свои пятьдесят с гаком, все норовил при появлении Александры Васильевны проявить юношескую резвость, то есть выскочить из-за руля и распахнуть для нее дверцу. Сказывалась привычка — Клейменов, которого возил Витюша прежде, не брал в расчет даже того, что водитель подвержен радикулиту: ждал, невозмутимо стоя возле машины, пока тот, согнувшись в три погибели, кряхтя и постанывая, если дело шло в период обострения, вылезет и сделает, что должен сделать. Александра Васильевна же пристыдила и строго-настрого запретила холуйничать.
