Ознакомительная версия.
Глава третья
Посольские утехи
Нет в мире города больше и богаче Царьграда! Гул его базаров, блеск мечетей, толпы нищих, запахи конского пота, человеческих испражнений перемешанные с запахами жареного мяса и гниющих фруктов, потрясает воображение северного человека. В этом городе, как в сказке, соединились сразу все пространства и времена. И варварская заносчивая Троя и греко-римский Византий и турецкий Истамбул – всё на его улицах, в завываниях верблюдов, криках моряков на рейде синего, до боли в глазах, моря. В Золотом Роге стоит на якоре могучий турецкий флот. Очертания кораблей, бисером рассыпанных по всей бухте, хорошо видны из дворца. Сбегающие к морю улицы, полны народа, работающего и торгующего, гуляющего и глазеющего на Великий Город.
Слава и красота Царьграда несравненно выше, как всех старых, так и новых столиц, которые, по сравнению с Великим городом выглядят провинциальными деревеньками. Велик город, но и Велика Великая Порта – Блестящая Порта. От Багдада до Гибралтара простирается её власть. Её войска и на Кавказе и в Великой Степи и на Балканах и в Палестине, и в Египте и в Алжире. Везде покорные турецкой воле народы платят налоги и служат Великой Порте.
Строятся города, прокладываются дороги, шумят базары и трудятся крестьяне. Вся эта Великая Империя – наследница древних Великих Империй управляется Единой Волей из дворца – сердца Великого Города. И всей этой многоязычной Империей правит Великий и Несравненный Ахмед III. Его правление предвещало новый расцвет державы Сулеймана Великолепного.
Порта самая Западная из восточных стран, в ней уже и Европейские одежды – не редкость, паранджа-признак деревенской отсталости, в моде Аристотель и Спиноза, армия и флот вооружены по последнему слову европейской техники, а корабли, бороздящие все моря мира, по оснащению и вооружению не уступают голландским и английским.
Но Порта и самая Восточная из европейских стран. По– прежнему с минаретов доносится заунывный зов муэдзинов, призывающих правоверных на очередную молитву, чёрные безликие женские одежды скрывают истинную красоту женщин, законы ислама строги и беспощадны к его нарушителям. Армия, прекрасно вооружена, но разношёрстна, и скорее напоминает толпы разбойников, чем регулярную армию европейского образца. Что – то уже начинает гнить в Великой Империи. Великий Город наводнён шпионами и соглядатаями. Англичане и шведы, французы и генуэзцы, московиты и персы – все слетаются, как вороньё, на грядущую добычу, все предчувствуют грядущую слабость и немощь Великой Империи. То тут, то там вспыхивают восстания, количество нищих дервишей плодится быстрее, чем количество детей в гареме. Стены города разрушаются, визири воруют, воины стали не такими неукротимыми и верными. То тут, то там бегут они с поля боя. Австрийский город Вена должен был упасть уже к ногам Великого Султана, но удар небольшого польского конного отряда опрокинул всё 120 тысячное султаново воинство. Столетие ведёт Порта войну за Причерноморье, с Польшей, с Московией, с Крымом. Совсем недавно пал Азов – ключ ко всему Понту. С этого момента и начинается долгая история падения и развала Великой Порты. Но сам Султан ещё этого не знает.
Но знает это Савва Рагузинский, бывший сербский дворянин, а ныне русский соглядатай. Высокий, стройный чернобородый красавец. Живёт себе при после – Боярине Толстом, ходит по базарам, слушает разговоры разные. Не брезгует и притонами да и в чужие гаремы при случае захаживает. Турецкий и арабский знает, как свой – всё слышит, всё подмечает. Служит он царю Петру и за страх и за совесть.
Был у его семьи небольшой замок в Черногории, где выросло не одно поколение Владиславичей – старинный царский род, захудалый после Баязедова погрома. Так и жили себе, в церковь ходили, торговали лошадьми и пшеницей. Выезжали на святые праздники в Белград и в Бухарест. Да вспыхнуло, запылало по всей великой Болгарии восстание против поработителей поганых. И пошёл отец Саввы в святое народное воинство. Там в бою и сгинул. Замок разрушили янычары, мать и сестру изнасиловали на его мальчика глазах, подпалили и привязали к лошадям бешенным за ноги. На глазах превратились любимые его в кровавые обгорелые куски мяса.
Двенадцати лет отроду ушёл он по дороге, без куска хлеба, в одном рванье. Так и погиб бы где-нибудь в горах, да подобрали его цыгане кочевые. С ними попал Савва в Бессарабию, а потом и в Галицию. Огонь ненависти жёг его сердце. Нанялся он простым солдатом в саксонскую армию, дослужился до унтер офицера. Попался на глаза Петрову генералу Меньшикову, молодой, горячий смышленый. Пошёл к Сашке переводчиком. Тот его и к торговле пристроил и поручения разные секретные да деликатные давал. Потом его и сам Пётр в Азове заприметил. Нужен был ему такой человек, верный, бесстрашный, полный ненависти к туркам. Да и будущее Балкан обдумывал царь. С тех пор и служит Савва в Стамбуле при московском посольстве, сперва при боярине Украинцеве, а после при воеводе Толстом Петре Андреевиче.
Сербы – самые близкие из всех славянских племён, молятся так же, песни и сказки похожие, да и тянуться ко всему русскому, верят, что придёт братушко Иван, и спасёт народ сербский от проклятого поганого ига. Но суров царь Пётр, если не уважишь или, не приведи господь, предашь, пощады не жди. Вот и служит службу Савва и за совесть и за страх и за Родину свою любимую, и месть свою лелеет, как жену родную. Не женится, и детей не завёл. Сорок лет уже почти, а мысли все только о службе и борьбе.
Есть, правда у него одна слабость – больно до женского сословия охочь. Но и они не отказывают ему в симпатиях. К гаремам у него особое пристрастие. Особенно любит он совращать любимых жён турецких вельмож. Во-первых, много интересного можно выведать. У женщин есть много прелестей, но лучшее их достоинство – это длинные языки. Чуть прояви внимание, подними бровь и сделай заинтересованное лицо, или отвернись безразлично – тут же начнёт рассказывать сплетни – только слушай и запоминай. Во – вторых, сладострастное чувство мести охватывало его, когда распалённая страстью молодая красавица, любимая жена какого-нибудь высокомерного турецкого вельможи, возможно виновника смерти его близких, стонала и выла под ним, раздавленная и униженная его злобой и похотью.
Вот и сегодня, пойдёт он ночью в гарем к самому Ахмед-Паше – Великому Визирю, правой руке самого Султана. Султан – как всем кажется, молодой, безвольный и недалёкий правитель, и вся международная и внутренняя политика в руках Ахмеда-паши. Он правит бал во дворце, от него все интриги и решения. Любимая жена его – туркменка Зейнаб – 15 лет отроду – увидела Савву, когда танцевала перед московитским послом на приёме у Великого Султана. Она и послала свою служанку к этому чернобородому красавцу толмачу. Он только зыркнул на неё из-под густых своих чёрных бровей, чуть улыбнулся, глаза его горели и лаской и страстью одновременно, и сердце юной пленнцы дрогнуло. Всё её одиночество, вся тоска по человеческой ласке вспыхнули в ней, заслонив страх неизбежной смерти в случае разоблачения.
Техника проникновения в Гарем у Саввы была отработана до полного автоматизма. Всё зависело от уровня гарема, вернее от количества денег на взятку для стражников и евнуха. С евнухами было проще – полные ненависти к своим оскапителям, они помогли бы и за бесплатно, а стражникам приходилось платить. Более того, обычно, если стражников было больше одного, то Савва платил обоим, но потом для острастки одного тайно убивал, что бы второй от страха молчал.
Он сидел в своей комнате на постоялом дворе, единственном в Истамбуле, построенном для европейских послов. Грустно красноватый свет заходящего зимнего солнца чахло освещал убогое помещение, грязные в подтёках стены, в углу медный таз с гнилой водой для омовений, низкая лежанка, на полу пыльный персидский ковёр и у стены резной деревянный стол – бюро, ручной работы, отделанный слоновой костью – прекрасный и бесполезный – вот вся мебель. Савва перебирал бумаги и письма, пыхтя чубуком и выпуская клубы душистого желтоватого дыма, вода в кальяне уютно булькала, настроение было приподнятое и боевое.
Раздался тихий, вкрадчивый стук в дверь. На пороге стояло существо, отдалённо напоминающее женщину, вся в чёрном, лицо закрыто плотной паранджой, сгорбленная, корявая фигура.
– Благородный Эфенди, моя госпожа передаёт вам послание – зазвучал скрипучий старческий голос. Фигура согнулась в ожидании. Савва молча взял бумагу, «Любимый, желанный мой, свет очей моих, жду сегодня, старуха покажет дорогу, иди с ней…»
Ознакомительная версия.
