Ознакомительная версия.
– Пфф…
– И все-таки! Не зафиксировано, а потому виноват Брежнев, Устинов, кто угодно – но из числа членов Политбюро.
– Вы назвали их моджахедами. Так же называли себя басмачи во время советской интервенции в Средней Азии. Не хотите ли Вы сказать..?
– Именно. Там произошло то же самое. Знаешь, был фильм такой в начале 1970-х, назывался «Конец черного консула». Изображал Гражданскую войну в Средней Азии. Ну такие, знаешь, лубочные фильмы – детище советской пропаганды. Вот там старейшина из Бухары бросает в лицо эмиру обвинение типа «Ты издеваешься над своим народом!» После 1990 года не могу без смеха смотреть это кино – он еще не знает, какие издевательства его ждут после 1920 года! Если говорить строго, феодально – сословный строй, представителями которого были басмачи, и с которым так рьяно боролась Советская власть в 1920-е годы, существовал в Средней Азии, включая Узбекистан, всегда – даже после ее прихода. «Хлопковое дело» и самоубийство Рашидова в 1983 году пролили свет на действительное положение вещей в среднеазиатских республиках без купюр. Так значит, не с этим и не ради установления идеи всеобщего равенства устроила Советская власть бойню в Бухаре в 1920 году, разрушив эффективное и социальное государство и построив черт знает что! А ради чего? Только ради расширения собственных границ. Все тот же самый пресловутый шовинизм.
– Зачем это было нужно Ленину? Брежневу в обстановке холодной войны – еще понятно, а здесь-то?
– Ты же историк. Государство было не признано, находилось в тисках международной изоляции, повсюду было обложено экономическими санкциями. В таких условиях прирост столь благодатной земли как Узбекистан решал многие экономические проблемы. Ленина как раз понять проще, чем Брежнева, рассматривавшего международные отношения как инструмент удовлетворения собственных личностных амбиций. Хотя, по большому счету, именно Ленин заложил основу афганской войны. Если бы тогда СССР не укрепился в Узбекистане, черта лысого они бы туда нос сунули в 79-ом…
– Но ведь и в Афганистане, и в Бухаре было много сочувствующих. Те же самые «шурави» например…
Ахмед улыбнулся:
– Ты знаешь историю лучше меня. Во времена гитлеровской оккупации тоже было много сочувствующих. И в России тоже.
Никита отвел глаза. Хоть он и понимал, что Ахмед не имеет отношения ко взрыву, разделить исповедуемые им позиции о международном терроризме он не мог. Ахмед почувствовал настроение юноши.
– Я вижу, мои слова не удовлетворили тебя. Вот, выпей.
Он плеснул ему из фляжки и протянул бокал. Никита очень устал, день порядком вымотал его – неудивительно, столько событий, и потому счел, что немного спиртного ему не повредит, и отхлебнул без задней мысли. Мысль пришла позже. «Твою мать! Договорился!»
Стены содрогнулись. Основания потолка зашатались, сверху посыпалась какая-то пыль. Свет стал моргать. Никита начал понимать, что к чему, и взволнованно смотрел на Ахмеда – его собеседник сохранял удивительное спокойствие. Стены дрожали все сильнее, свет стал синим, потом зеленым. Никита впал в панику, хотя уже давно все понял.
– Что?! Что происходит?! – кричал он, но грохот от обрушающихся стен заглушал его голос…
Очнулся он в ущелье. В скале была выбита пещера, в которой он сейчас находился в компании нескольких человек, одетых в белые халаты, бронежилеты и круглые шапки – такие носили воины Ахмад-Шаха Масуда. Посередине пещеры был разведен костер. Солдаты говорили то по-афгански, то по-узбекски. Рядом с каждым лежал АК-47.
Никита оторвал тяжелую голову от каменного пола и осмотрелся – он был одет, как и остальные. Дядя Ахмед сидел рядом и пил чай из пиалы. В голове Никиты был только один вопрос, который он сразу же и озвучил:
– Какой год?
– 1985-й.
– Это Афган?
– Точно. Панжерское ущелье.
– Зачем мы здесь?
– Чтобы ответить на некоторые твои вопросы.
– В таком случае – начинайте, я жду.
Ахмед ухмыльнулся:
– Изволь. Как ты считаешь, отвечает ли целям гуманизма убить одного человека, чтобы сохранить жизнь многим?
– Еще как.
– Значит, ты согласишься с тем, что мы должны сбить самолет, в котором сейчас летит твой отец. Он летит в составе группы спецназовцев ГРУ с целью выполнить спецоперацию по ликвидации нескольких селений и скрывающегося здесь Ахмад-Шаха Масуда. Ну и при возможности – Хекматияра.
– Последнего убить одно удовольствие. А, если серьезно, то если убить отца сейчас, то как же я появлюсь на свет?
– Это свершившийся факт. Ты уже появился. Просто у тебя будет возможность… кхм… как бы это помягче сказать, опровергнуть утверждение Сталина и выбрать себе родителей…
– Ерунда какая-то. Верните меня домой…
Никита понимал, что снова попал в историко – временной переплет – второй раз в своей жизни, и пока это не доставляло ему особого удовольствия. Ахмед не успел ответить ему – на пороге появилось еще несколько солдат с гранатометами в руках.
Ахмед начал разговаривать с ними на родном узбекском языке:
– Qachondan ketdi?
– Gapini maqsadida, vertolyot yaqinlashib.
– By tarkibi SWAT narsa o’zgardi? Exploration xabar emas?
– Yo’q, modomiki, barcha bir xil deb.
– Excellent, biz rivojlanmoqda.3
– Что он говорит? – спросил Никита.
– Пойдем.
Группа во главе с Ахмедом и плетущимся позади Никитой двинулась глубже в горы. Несколько десятков метров по узкому и витиеватому ущелью, которое эти люди, казалось, родившиеся и прожившие здесь всю жизнь, знали как свои пять пальцев – и вот они в некоем дзоте, из которого отлично просматривается ВПП аэропорта Баграма. Вот у самого начала горного хребта виден самолет-фотограф, он снижается. Солдат вскидывает пушку и, прицелившись, бьет прямо в борт, от которого как лишняя деталь отлетает турбина одного из двигателей. Следом сам борт бьется о скалы и кусками летит вниз. Никита бросается туда.
– Куда?! – кричит ему Ахмед, и бежит за ним.
Он насилу достигает его у самого подножья хребта, где вразброс лежат тела раненых советских солдат.
– И все-таки это неправильно. Мы вмешиваемся сейчас в историю, нарушаем естественный ход событий.
– Смерть десятков и сотен для тебя – естественный ход событий? Рассуждаешь как Дарвин, только уже не актуально. Если ты забыл, то я сообщу тебе, что на дворе 1985 год, и миром правят идеи гуманизма и человечности.
– Из идей гуманизма вы только что сбили самолет?
– Из идей спасения жизней своих соплеменников. Своя рубашка ближе к телу, как говорят у вас. Дарвин был того же мнения.
– Мы тут давеча говорили… Вы всерьез считаете, что если бы Гражданская война в 1920-ом не присоединила бы к Союзу Бухару, все могло быть иначе?
– Именно.
Ахмед снова прочитал в глазах юноши неверие. Никита отвернулся, пошел к раненым, а Ахмед пулей метнулся к его рюкзаку, брошенному поодаль – там лежала фляжка с питьевой водой, которую провожатый ловко подменил на свою.
Никита обошел экипаж – у всех были тяжелые ранения, но все были живы. Он достал из рюкзака фляжку и стал маленькими глотками поить бессознательных солдат. Ахмед с ужасом взглянул на происходящее и хотел было остановить его, но вдруг увидел, что Никита и сам пьет большими глотками принесенную с собой жидкость. Вскоре юноша и сам бессознательно, пластом свалился рядом с жертвами крушения вертолета.
Очнулся он от яркого солнечного света, бившего прямо в глаза. Поднявшись и оглядевшись, он обнаружил, что лежит на песке посреди восточного базара, на улице пекло, недалеко от него арык, и виден осколок древней стены невдалеке от центра этого старинного красивого азиатского города. Рядом с ним стоял Ахмед. Он улыбался и протягивал ему руку.
– А… – хотел было спросить Никита, но спутник предвосхитил его вопрос.
– Мар хабат, Никита-джан, Бухара, год 1920-й…
После этих слов юноше захотелось снова лечь на песок, уснуть, только больше уже не просыпаться.
«Ну и хобби у меня, – пронеслось в голове у Никиты. – Кто марки собирает, кто напивается по выходным, кто режется в доту, а я по времени путешествую… Пора завязывать…»
Внутри юноши вновь поселилось уже знакомое ему чувство азарта, приключений – и он поймал себя на мысли о том, что именно от этого-то чувства ему и надо избавиться в первую очередь, потому что оно – вкупе с длинным языком – и заводит его в разные места планеты с завидным постоянством.
Глава вторая – о том, как одна боевая задача плавно перетекает в другую
10 марта 1985 года, Москва
Весна в Москву в этот год приходить не торопилась. И хотя потепление все же наблюдалось, а капель звонко летела с крыш на не до конца растаявшую наледь под ногами, то и дело поднимавшиеся метели словно бы заявляли о правах зимы. Ночи были дьявольски холодны – даже зимой, кажется, не было таких заморозков. Все это в совокупности не давало почувствовать прихода весеннего времени года. И главное – весны еще не было в воздухе, ею не пахло в прямом и переносном смысле.
Ознакомительная версия.
