— А где подписать? Я согласен!
Здесь же я подписал клятву и приобрел новую фамилию, имя и отчество и стал контрразведчиком Белым Игорем Васильевичем. Белый, потому что я блондин, Игорем меня назвал Александр Васильевич, а отчество я взял по деду Василию Алексеевичу. Произошло это в сентябре 1948 года, с этими инициалами я иду по жизни пятьдесят седьмой год! На эту фамилию я имею немало наград за подвиги, шесть ранений в «мирное время», два знакомства с электрошоком, но об этом я напишу ниже…
В тот день, утром 13 сентября 1948 года, я пришел домой, маме я рассказал все иначе: мед и сахар передали из Питима, а деньги прислал дядя Сережа (брат матери, проживавший в Сочи, который нам часто помогал во всем). Я попросил маму, чтобы она не проговорилась об этом в письме жене дяди Сережи, эти деньги дядя Сережа передал через своего друга, получили они их как премию за качественное и ускоренное строительство санатория для фронтовиков. Мама мне поверила. Спустя некоторое время мама стала выздоравливать, а через месяц мы приобрели не очень шикарное, но уже свое жилье из двух комнат.
Я же чувствовал себя настолько уверенным, как будто у меня появились могучие крылья, хотя я совершенно не представлял себе работу и функции контрразведчика.
Как-то однажды, дней на десять, незаметно исчез Александр Васильевич. За день до своего отъезда он передал мне некоторые документы с высказываниями Г.Трумэна и А. Даллеса, которые я описал выше. Я продолжал ту же жизнь и медленно разворачивал свою работу контрразведчика, там, где-то очень далеко, уже за пределами Советского Союза. Продолжал, однако, жить как и прежде, ходить в клуб на танцы, иногда в кино, разумеется, с девочкой Катей. Но однажды у нас с ней неожиданно произошла размолвка из-за Катиной ревности — что белый танец я всегда танцую с другими, а особенно с этой фашисткой Хелен Бреун. Обострилась эта размолвка после того, как Хелен нас вместе с Катей попросила проводить ее до «Каучука», потому как пристал к ней какой-то азербайджанец и она его боится. Катя ответила полным отказом и упорхнула прочь.
Я же, как джентльмен, а в душе контрразведчик, отказать Бреун не смог, и, как оказалось, провожать я ее пошел не зря. Едва мы отошли с ней метров пятнадцать, как нас встретили три диковатых парня. Мне начали угрожать, требуя, чтобы я ушел, а ее, мою даму, они проводят сами. Согласия у нас с ними не получилось, и я, пользуясь неожиданностью, резко на них напал и одержал легкую победу. Драчуны разбежались, я же как победитель был удостоен первого в своей жизни женского поцелуя и уйму похвал.
С того вечера, когда я отбил ее от насильников и был удостоен поцелуя, между нами произошло что-то ранее небывалое, началась настоящая дружба. Когда появился Александр Васильевич, после 10-дневного отъезда, мы, уединившись с ним, переговорили о прошедшем за его отсутствие периоде. Он одобрил мои действия.
Спросил:
— Она знает, сколько тебе лет?
Нет, но она намного старше меня.
Александр Васильевич, немного подумав, сказал:
— Да, разница в годах есть, но это не так важно, у вас совершенно разное воспитание: она дитя, баловень, хотя хитра и находчива, ты дитя войны, воспитан к состязанию даже с самой смертью… А она спрашивала, сколько тебе лет?
— Нет, — говорю.
— Тогда ты сам ей скажи, что тебе не 16, а 18 лет. Мы давно следили за ее отношением к тебе, и нам показалось, что она все делает, чтобы привязать тебя к себе. Мы к ней подставляли одного олуха, но он проболтался. Четыре с половиной месяца потерянного времени и никакого толка — только выпрашивал у нее деньги да пьянствовал, даже поколачивать ее стал. Мы его отправили в Караганду учиться и работать шахтером. Ты знаешь точно, где она живет, в каком доме?
— Нет, когда ее провожаю, то довожу до совхоза и возвращаюсь назад.
— Пойми, Игорек, — говорит Александр Васильевич, — эта птичка не та, за которую себя выдает. Нами все установлено, на это ты не обращай внимания.
Хелен Бреун сюда попала либо случайно, либо с каким-то заданием. Хотя пока никак себя не проявляет, порхает как птичка, хотя по танцам, по разговору и другим вещам ее трудно сравнить с девочками, выросшими здесь в трудах и заботах. Поэтому постарайся взять этот объект на себя полностью, но знай и помни, что мы всегда рядом. Сейчас в Средней Азии для контрразведки работы не меньше, чем в Москве и Ленинграде. Месяца через два-три мы тебя пошлем на ускоренные курсы шоферов, и это увеличит твой диапазон по расстоянию, так как в совхозе Хелен Бреун практически делать нечего. Нам кажется, что здесь она сделала временную остановку, она постарается тебя покрепче привязать, чем только не знаем, хотя догадываемся. Она к тебе домой в гости не просилась?
— Нет.
— Она человек не бедный и хорошо знает то, что твоя семья сильно бедствует.
Предложит деньги — не отказывайся, чтобы она не поняла, что ты сейчас не очень заинтересован в ее помощи. Куда попросит поехать с ней — поезжай, хотя ты боец проверенный, но будь поосторожнее. Считай, что служба твоя началась, и учти, что служба твоя не из легких; хотя мы и сами плохо знаем, какой она будет, но на тебя мы надеемся. Два дня назад разговаривал с Василием Алексеевичем: он шлет тебе большой привет и желает больших успехов.
Так мы расстались с Александром Васильевичем. Он сказал, что его вызывают в столицу на десять-пятнадцать дней; как отпустят, так сразу вернется. Прошло дня два или три, это где-то числа десятого марта сорок девятого года Хелен Бреун пригласила меня побывать в Туркестане и Кентау — я в этих городах еще не был.
Да и насчет передвижения объяснила не очень внятно, сказала: «поедем попутными машинами, деньги у меня есть, не волнуйся». Решили мы с ней из совхоза пройти прямо через реку Арысь в Вознесеновку, но, подойдя к реке, удивились — она бушевала таким потоком, что ее не только перейти вброд, но и на транспорте переехать было трудно. Оказалось, что в горах началось обильное таяние верхних слоев снега, а потому реки и речушки вздулись настоящими паводками. Тогда нашу поездку пришлось отложить, потом я отпросился на работе в совхозе еще раз, но это уже четвертого апреля, а в этот день как раз и вернулся Александр Васильевич. Я ему кратко рассказал о наших затеях, он немного подумал, как бы под нос себе пробурчав:
— Торопят… Когда вы собрались?
— Завтра.
— Ну что ж, вперед, будь мужчиной и прихвати вот эту игрушку, в ней целый магазин, двенадцать штук. Это новый и, должен сказать, очень удобный ТТ. Прошу тебя, Игорек, всматривайся во все. В нашей работе мелочей не бывает.
Здесь же Александр Васильевич вручил мне удостоверение сотрудника СВПК СССР.
Вот фотография с первого моего удостоверения за № 123711. [1]
Так мы с Хелен Бреун пятого апреля отправились по избранному маршруту, но как ни странно, только вышли из совхоза, нас догнала полуторка-пикап и через станцию Тюлькубас довезла до села Ивановка. Там мы сели на автобус до города Чимкента и поехали. Хелен порой забывала обо мне, расспрашивала соседей о деревнях, которые мы проезжали, и о дорогах, куда они ведут от основного шоссе. В общем, без ручек и бумаги наши «записные» книжки шпионки и контрразведчика начали свои первые записи первого путешествия.
До Туркестана мы в этот день не доехали: Хелен понравился Чимкент, мы четыре дня пробыли в нем. Она сняла номер в гостинице, как на сестру и брата, на трое суток. Меня поразило то, что паспорт у нее был уже на Численко Елену Петровну. Когда мы разместились, она мне сказала, что паспорт она сделала специально так, чтобы не числиться немкой. «Сам знаешь, как к нам, немцам, сейчас относятся», — объяснила она. Разумеется, я посочувствовал ей, но сказал, чтобы она не обращала внимания на дураков, простые люди, как мы с тобой, ни в чем не виноваты. После проведенной ночи в гостинице мы, разумеется, стали близки друг другу, хотя меня эта близость поставила в двойственное положение.
Я, неожиданно для самого себя, стал лицемером и не стал верить ни одному ее слову, особенно после ее интереса к свинцовому заводу. Я, конечно, давно уже понял, с кем я имею дело, и предполагал, что любые неожиданности могу встретить на своем пути.
Через четыре дня мы поехали в Кентау, минуя Туркестан. В Кентау мы сняли на несколько дней комнату у пожилых людей. Первый день она от меня не отходила ни на шаг, на второй день совершенно незаметно исчезла, хотя вещи ее остались здесь, на квартире. Вернулась она только к вечеру и пыталась меня обмануть любым путем: «У меня здесь, среди греков, есть родственница: мамина сестра вышла замуж еще до выселения. Когда пошла ее искать, то оказалось, что живут они отсюда километров за двенадцать-тринадцать. Я решила сходить сама, не мучить тебя. Ни машин, ни повозок, попутного ничего не было, кое-где встречались палатки. Устала я настолько, что думала, заблужусь и не найду сюда дороги, но тут старичок-хозяин зашел и говорит: «Так это вы, барышня, к геологам попали. Это же геологи там километров в двадцати от Кентау работают».
