Присев на корточки, я закрыл глаза. Я видел их троих; они стояли, обнявшись. За спиной пронесся шепоток; что-то скреблось о стену сухими коготками. Звуки заглушили и уханье совы, и шелест листьев. Я опустил лоб на руки и притворился, будто ничего не слышу.
Должно быть, я инстинктивно переместился в самый темный угол. Когда я вновь открыл глаза, Альта стояла посреди двора и звала меня по имени. Луна сдвинулась на небосводе и теперь светила над коньком крыши; тени укоротились и припали к земле.
— Эмметт?
— Я здесь...
Альта вздрогнула и шагнула мне навстречу, вглядываясь в темноту.
— Что ты делаешь? Ты пытался уснуть? — Нет.
Моя сестра так и стояла посреди двора. В окне второго этажа за ее спиной промелькнул свет лампы. Там готовились ко сну. Я начал было подниматься на ноги и не смог сдержать гримасу боли; как острым кинжалом пронзившей кости. Альта видела это, но помочь подняться не предложила.
— Эмметт, ты правда завтра уедешь? — Отец сказал, что у меня нет выбора.
Я ждал, что она возразит. Альта была смышленой девчонкой и вечно изыскивала способы делать по-новому привычные вещи. Она умела подобрать ключик к любому запертому замку. Но сейчас она молчала, подставив лицо луне. В горле застрял комок. Вернулась ненавистная слабость; мир снова накренился сначала в одну сторону, потом в другую, и я, зашатавшись, оперся о стену — отдышаться бы.
— Эмметт? С тобой все хорошо? — Альта закусила губу. — Нет, вижу, что нет. Ты сядь.
Мне не хотелось слушаться ее, но колени подкосились вопреки моему желанию. Закрыв глаза, я вдохнул всей грудью аромат сена и прохладной земли, легкий запах навоза и сладость гниения компостной кучи. Альта присела рядом, зашуршав надувшимися юбками.
— Как бы я хотела, чтобы ты остался. Не глядя на нее, я поднял плечо и снова опустил. — Но, может, это к лучшему... — продолжила Альта. — Как... как это возможно? — Я проглотил застрявший в горле комок, стараясь контролировать голос. — Хорошо, я понимаю. От меня вам никакой пользы. Всем будет лучше, когда я уеду... куда бы то ни было. Я даже не знаю, где она живет, эта переплетчица.
— Возле болот на Каслфорд-роуд.
— Ясно...
Интересно, как пахнут болота? Стоячей водой, гниющими камышами? И тем, и этим, и наверняка глиной. Глиной, которая проглотит тебя живьем, если свернешь с тропы и забредешь слишком далеко... проглотит, и никто никогда не найдет тебя.
— Откуда тебе так много о ней известно... ну, о переплетчице?
— Ну, не так уж и много. Мама с папой хотят, как лучше. После всего, что случилось, ты там будешь в безопасности.
— То же самое сказала мама.
Альта не ответила и принялась грызть ноготь большого пальца. В фруктовом саду за конюшнями залился трелью соловей, но резко смолк.
— Ты не знаешь, каково им пришлось, Эмметт. Каково это — вечно бояться за тебя. Они заслужили покой. — Но я заболел не по своей вине!
— Зато по твоей вине ты... — Она шумно выдохнула. — Нет, знаю, так говорить нельзя. Но нам всем нужно... прошу тебя, не злись. Все к лучшему. Ты выучишься ремеслу. — Ага. И буду делать книги?
Она поморщилась.
— Переплетчица выбрала тебя. Это значит... — А что это значит? И как она могла выбрать меня, если никогда даже не видела?
Мне послышалось, что Альта заговорила, но, когда я повернулся, она смотрела на луну и лицо ее ничего не выражало. С тех пор как я заболел, она осунулась, а кожу под
глазами словно вымазали пеплом. Она выглядела чужой, недосягаемой.
— Я буду приезжать повидаться с тобой, как только смогу, — проговорила она, будто это что-то решало. Я уткнулся затылком в каменную стену. — Они убедили тебя, верно?
— Я никогда не видела, чтобы папа так сердился... — А я видел. Однажды он меня чуть не ударил. — Да, — кивнула Альта. — Но ты, наверное, ... — Она не договорила.
— Я был маленьким, — продолжил я. — А ты — совсем крохой, ты не можешь помнить. Это случилось в День Пробуждения.
— О...
Я взглянул на нее, но она отвела взгляд. — Нет. Не помню.
— Я тогда купил... На ярмарке был человек. Он торговал книгами...
В моем кармане в тот день звенели монеты, накопленная сдача — целых шесть пенсов фартингами. Монеты оттопыривали карман. Меня распирало от головокружительного чувства свободы: я приехал на ярмарку в День Пробуждения и оторвался от всех. Шел и размышлял, что купить, оглядывая ряды с мясом и домашней птицей, с рыбой из Хладноводной и с узорчатым муслином из Каслфорда... Задержавшись у прилавка со сладостями, я повернулся к другому, стоявшему чуть в отдалении, и тут мне в глаза бросились позолота и яркие краски. Это был даже не прилавок, а грубо сколоченный стол, за которым стоял мужичок с бегающими глазками. На столе высились стопки книг.
— Тогда я и увидел их впервые. Книги... Я даже не знал, что это такое.
Лицо Альты приняло настороженное выражение. — Как это — не знал?
— А, забудь.
Зачем я ей об этом рассказываю? Мне не хотелось вспоминать. Но теперь я не мог отделаться от картинки. Я тогда решил, что это — маленькие шкатулки из кожи с золотым тиснением для хранения ценных вещиц вроде маминого серебра или папиных шахматных фигур. Подошел, звеня монетами в кармане, и мужичок за прилавком, прежде чем одарить меня улыбкой, суетливо оглянулся через оба плеча.
— Ах, что за златовласый принц передо мной! — воскликнул он. — Хотите сказку, маленький господин? Хотите историю о смертоубийстве и инцесте, о позоре и славе, о любви столь пронзительной, что лучше бы о ней забыть, или о темных делах? Вы пришли по адресу, маленький господин, ибо здесь у меня собраны сказки, равных которым на свете нет, правдивые и душераздирающие, кровавые, страстные и захватывающие, а коли вам нужны смешные, есть у меня и такие; есть редчайшие и те, от которых люди предпочитают избавляться. Но взгляните же сами, маленький господин... полистайте, например, вот эту. Работа переплетчика из Каслфорда. Ей уже много лет.
Мне не нравилось, что он называл меня «маленьким господином», но книга, которую он мне протягивал, раскрылась, и я уже не смог противиться. Стоило мне увидеть строчки на страницах, я понял, что сшитые вместе листы — это что-то наподобие долгой переписки, много-много писем в красивой шкатулке. История, которой нет конца.
— Сколько просите?
— Ах, за эту, маленький господин... У вас отменный вкус для такого крохи, ведь эта книга не из простых — настоящее приключение, сбивает с ног, как скачущий кавалерийский отряд! Девять пенсов. Или две за шиллинг.
Я понял, что книга нужна мне. Зачем, я не знал, но жажда обладать ею была столь сильной, что я ощутил покалывание в кончиках пальцев.
— У меня только шесть пенсов.
— По рукам, — ответил он и щелкнул пальцами. Ш широкая улыбка вмиг стерлась с его лица. Я проследил за его метнувшимся взглядом и увидел чуть поодаль группу перешептывающихся мужчин.
— Держите.
Я высыпал ему в ладонь пригоршню фартингов. Один он уронил, но не наклонился поднять: взгляд его был неотрывно прикован к шепчущимся.
— Благодарствую.
Взяв книгу, я поспешил уйти. К торжеству обладания примешивалось какое-то неуютное чувство; нырнув в суету рынка, я остановился и оглянулся. Группа мужчин стремительно приближалась к столу книготорговца, а тот в спешке кидал книги в пыльную маленькую тележку.
Чутье подсказало мне, что смотреть в ту сторону не стоит. Я побежал домой, держа книгу через манжету, чтобы не запачкать переплет потными пальцами. Дома сел на крыльце сарая на солнышке — никто меня не видел, все остались на ярмарке — и смог спокойно осмотреть свое приобретение. Ничего подобного я в жизни не видел. Книга была глубокого, насыщенного красного цвета с золотистым орнаментом <Q g * r 0
и на ощупь мягкая, как кожа. Когда я открыл ее, со страниц взметнулся запах затхлости и пыльного дерева, словно никто не прикасался к ней годами.
Я начал читать и пропал.
Действие разворачивалось в военном лагере в чужой стране, и поначалу я путался в сюжете: там было много капитанов, майоров и полковников, и все они спорили о военной тактике, грозя друг другу трибуналом. Но что-то влекло меня дальше и заставляло продолжать. Я словно видел происходящее своими глазами, каждую мелочь, слышал ржание коней, ветер, трепавший армейские палатки, касался и моих разгоряченных щек, я чувствовал запах пороха, от которого ускорялся пульс. Я терял нить, но читал дальше, повествование затягивало меня вопреки моей воле, и постепенно я понял, что солдаты готовятся к битве, а человек, от чьего имени ведется рассказ, — и есть герой. На рассвете он поведет войско к славной победе, и его волнение я ощущал, как свое собственное.
