по мелкой водице.
Однако представившийся Всевышним телефонный штукарь развернул целую агитационную кампанию. Он принялся подбрасывать красному командиру до боли знакомые ребусы относительно смысла жизни, даже пустился разглагольствовать о высоком предназначении человека в этом прекрасном до ярости мире.
Откровенно признаться, вся эта заумная тряхомудия была комдиву глубоко пополам. Даже когда говоривший начинал стращать смертными муками и для контраста завлекать прелестями райской жизни, Чапаев оставался безучастен. Он ради приличия продолжал слушать валившуюся на его трижды раненую голову ахинею, а сам медленно погружался в тревожные догадки: «То ли я уже допился и дождался самой настоящей похмельной белочки, то ли мир кувыркнулся кверху пятками, то ли Бог на самом деле существует и тогда дела мои совсем плохи, поскольку отношения с библейскими заповедями, говоря по совести, не шибко складывались».
По ходу беседы комдив несколько раз пытался незаметно щипать себя за филейные прелести, дабы удостовериться в подлинности невероятного приключения. Но ушлый собеседник сразу же подымал на смех эти невинные хитрости, даже ехидно предлагал сбегать в шалаш за плоскогубцами. Чем определённо доказывал, что видит всё, как в японском телевизоре, и скрываться от него так же бессмысленно, как новобранцу таиться в самоволке от всевидящего ока товарища Фурманова.
Теперь невозможно в полном объёме восстановить, как долго длилась эта перпендикулярная здравому рассудку беседа. Создатель несколько раз отвлекался по собственным нуждам и, подчеркнуто вежливо приносив извинения, продолжал несусветный свой трёп. В заключение Он предложил, что называется, поддерживать связь и, в случае необходимости, без всяких церемоний обращаться в любую минуту за помощью.
Василий Иванович, в соответствии с правилами хорошего тона, выразил встречную готовность наладить дружеские отношения, а вот касательно непрошеной помощи с гордостью сообщил, что привык рассчитывать на собственные силы. Очень подмывало для куражу изъявить желание самому приходить на помощь, но вовремя спохватился, уловил некоторый перебор.
Звонки стали повторяться с завидной регулярностью и сделались бесплатным приложением к суровым чапаевским будням. Справедливости ради следует заметить, что в приятельских отношениях Всевышний не был излишне предусмотрителен или деликатен, потому как повадился объявляться в режиме бесконечных сюрпризов, очень густо в самые неподходящие моменты. Положим, во время исполнения безотлагательных служебных обязанностей, связанных чаще всего с военной секретностью, или даже в минуты отправления сугубо интимных мероприятий, включая и деликатно сердечные. Так однажды беспардонный «Интернационал» возник поперёк пути к пылающему страстью, вожделенному женскому телу, практически у самого порога. Комдиву стоило немалых усилий, чтобы сдержать свой гнев и не отправить абонента на тёплую встречу с драгоценной мамашенькой.
Постепенно выяснилось, что наверху, в небесной канцелярии, орудуют на зависть пронырливые ребята, которые полностью осведомлены фактически о каждом дне прожитой Василием Ивановичем жизни. Более того, там могут безошибочно определять только ещё зарождающиеся намерения и глубоко потаённые желания. Знают о поступках, память о которых и для него самого представлялась запретной. Ещё оказалось, что на небесах никто не собирается менять что-либо в его собственной жизни, никто не настроен нарушать начертанный порядок грядущих событий и дней.
Беседы носили чаще всего непринуждённый, если не сказать более сильно, дружественный и даже доверительный характер. Создателю ничего не стоило с бухты-барахты поинтересоваться первой женщиной, открывшей прелести любви для набирающего тело уральского казака. При этом – быть может, случайно, а может, и нарочито – Он умудрился назвать его Адамом. Мог обратиться к детским воспоминаниям маленького Васи, но однажды, не поверите, позвонил среди ночи в очень грустном настроении и предложил исполнить дуэтом самую заветную песню комдива – «Чёрный ворон».
Однако ничто не укротило боевого духа легендарного рубаки, он продолжал воевать так же азартно и самозабвенно, как в лучшие годы своей безвозвратной молодости, не роняя чести полного Георгиевского кавалера. Лишь однажды, объезжая верхом поля боевых сражений, при виде поверженных всадников неожиданная тоска подступила, стиснула когтями пульсирующее сердце, и тогда более всего захотелось пасть на колени и высвободить истошным воплем угнетённую душу: «Господи, прости меня грешного!»
Итак, управившись с утренними освежительными процедурами и привычно примостившись на заветной ольховой коряге, Василий Иванович с наслаждением вдохнул полной грудью бодрящий воздух, поёжился на утреннем холодке и, как человек до самых печёнок военный, с оценивающим вниманием осмотрелся кругом. Сначала придирчиво осмотрелся невооруженным глазом, но затем приставил под брови командирский бинокль.
За озером, над кромкой дальнего леса, медленно всплывала багровая макушка ещё холодного солнца, отчего вся водная поверхность на озере заиграла коралловой рябью. Природа дружно озарилась таинственным преображением, словно в годину исполнения торжественного тронного гимна, возвещающего приход нового дня. Сколько их было в беспокойной жизни Чапая, этих роскошных утренних зорь, к которым никогда невозможно привыкнуть! Может, и потому, что они щедро даруют нам молодящие силы и призывно манят, завлекают миражами грядущего.
На ранней свежести мысли струились необычайно легко и прозрачно, как после вовремя выпитой чарочки или после обретения новых боевых наград. Поэтому Чапай в очередной раз принялся взвешивать все за и против применительно к предстоящему генеральному сражению. От этой решающей схватки зависела судьба всей фронтовой кампании. Не случайно комдив до поздних петухов шаманил вареными картошками на штабной стратегической карте, выявляя наиболее уязвимые места в боевых порядках противника. И сколько он ни ловчил, как ни комбинировал, неизменно обнаруживалось, что силёнок у дивизии маловато. Незаметно для себя самого он начал активно жестикулировать и даже рассуждать вслух:
– Мне бы пулемётов по флангам с десяток, свежих коней да патронов побольше, с патронами просто беда. Если верховное командование не подсобит, вся надежда на саблю – в рукопашном бою завсегда наши шашки бойчей. Будет трудно – ногу в стремя и сам поведу, мне не впервой, на германских фронтах и не такое случалось. Ну да Бог с ним, Бог с ним, как-то управимся.
Неожиданно в глубоком кармане габардиновых галифе призывно заиграл могучий «Интернационал». Чапай по музыкальной заставке безошибочно определил, что это опять не ко времени беспокоит Создатель.
«Вот не спится Ему в такую нежнейшую рань, – про себя усмехнулся комдив, – видно не к кому душеньку под одеялом на заре приложить. Сейчас опять примется или морали читать, или расспросами дурацкими заниматься. Не даст перед боем мозгами спокойно раскинуть, но и не ответить никак не получится».
Между тем Василий Иванович непроизвольно соскочил с ольховой коряги, выпрямился в полный рост, поправил бинокль, одёрнул обмундирование и по-военному чётко, как перед рвущейся в атаку кавалерийской лавой, отрекомендовался:
– У аппарата, Отче наш, весь во внимании!
– Слышу, что у аппарата, – недовольным голосом пробурчал Создатель. – Ты зачем пустозвонишь Василий, для чего без нужды языком своим треплешься? С кем это Бог и какое Он имеет отношение к безумным твоим устремлениям затеять назавтра кровавую бойню? –
