простительно), ходил в одной и той же одежде годами, жил практически круглогодично в своей полуподвальной мастерской, где я нередко обнаруживал его в компании какой-нибудь женщины лёгкого поведения. Однако при этом был прекрасным собеседником, и мы могли часами общаться на самые разные темы, ну разве что кроме компьютеров и прочей техники, в которых Лёня был ни в зуб ногой. Умер от тромба, закупорившего лёгочную артерию. И два дня пролежал в своей мастерской, прежде чем его нашли, в июльской жаре уже начавшего неприятно пахнуть.
— Когда можно посмотреть дом? — спросил я.
— Подождите, я сейчас позвоню Роману Исаковичу.
Я подождал. Роман Исакович оказался дома и, узнав, что его домом интересуется молодой композитор, уже успевший прославиться на ниве творчества, и на ней же немного заработать, оказался готов был меня принять. Топорков сказал, что у него ещё дела, поэтому ехать мне придётся одному. Написал на клочке бумаги адрес, и я поехал.
Скрытый от посторонних глаз забором, над которым виднелся только второй этаж с двускатной, покрытой лёгким налётом снега крышей, из которой торчали печная труба и разлапистая антенна, он уже внушал доверие и заряжал каким-то непонятным, но внушающим доверие оптимизмом. Ворота были железные, выкрашенные в весёлый салатовый цвет. Да ещё по белому лебедю на каждой створке — хозяин, видно, был в какой-то мере творческой натурой. Сбоку от ворот — калитка с кнопкой электрического звонка, спрятанного от дождя под миниатюрным жестяным козырьком.
Не обращая внимания на заливистый лай собаки в соседнем дворе, я нажал на кнопку звонка. Через пару минут послышались мягкие шаги, звяканье запора, дверь калитки открылась, и моему взору предстал ухоженный мужчина предпенсионного возраста в тщательно отутюженном костюме. Высокий лоб, кучерявые, чёрные с лёгкой проседью волосы, мясистый нос, и взгляд человека, чья жизнь — бесконечное страдание. Впечатление дополняли опущенные книзу уголки губ. За его спиной виднелись голые ветви плодовых деревьев и очищенная от снега дорожка.
— Вы — Евгений Покровский, — констатировал он.
— А вы — Роман Исакович, — принял я предложенный тон.
Взгляд Резника стал чуть менее печальным, на губах появилось слабое подобие улыбки.
— Прошу прощения… Прежде чем показать вам дом, хотелось бы выяснить, располагаете ли вы суммой, о которой вам говорил Геральд Николаевич, или это лишь праздное любопытство?
— Понимаю вашу озабоченность, но если бы не располагал, то не приехал бы смотреть дом. Не в моих правилах тратить время попусту.
— Слова зрелого человека, — довольно кивнул Резник и посторонился. — Прошу.
Дом мне нравился всё больше. Старый, бревенчатый, построенный в начале века, но крепкий, несмотря на возраст, он излучал уверенность в завтрашнем дне. Мол, ещё сто лет простою, а может и двести. Каменный фундамент, небольшое крыльцо с навесом, стоявшим на деревянных, витых столбиках.
По словам Резника, строил дом для себя купец Сыромятников, владевший в Екатеринбурге тремя бакалейными лавками. Но в своём доме первый этаж, как обычно бывает у купцов, под магазин переоборудовать не стал. Захотел вокруг дома разбить сад, и чтобы никто и ничто не мешало здесь его отдыху от трудов праведных и отдыху его домочадцев. Революция заставила купца с семейством бежать за границу. Впоследствии тут жил какой-то нэпман, а после того, как он был арестован за спекуляцию, сюда заселился первый секретарь образованного в 1934 году Ленинского района. В том году, как просветил меня Резник, до того единый город был поделён на три района: Ленинский, Сталинский и Октябрьский. В 37-м первый секретарь был осуждён на 15 лет за троцкистскую деятельность и пропал в лагерях. Его семью выселили в какой-то барак, а вместо них заселили две семьи рабочих с «Уралмаша» — по семье на этаж. После войны уралмашевцы получили квартиры в новостройке, со всеми удобствами, а сюда из барака (не того ли, куда переселили семью репрессированного секретаря?) перебралась пара старых и заслуженных большевиков. В 1962 году ушла из жизни бабушка, а год спустя и дедушка. А ещё через год сюда вселился Резник с домочадцами — женой Татьяной и дочерью Раисой.
— Купили? — спросил я.
— В некотором роде, — уклончиво ответил завотделом и тут же вскинул руки. — Даже не сомневайтесь, всё по закону, комар носа не подточит.
Дом был бревенчатым, но внутри брёвна оказались стесаны. Стесали их, как пояснил Резник, уже после того, как сложили дом, и заштукатурили, а он старую штукатурку содрал и заштукатурил заново, после чего отделал декоративными панелями из ДСП. Не сам, конечно, а мастера, но под его чутким руководством.
Похоже, в этот дом хозяева немало вложили средств и сил. Тут даже имелся раздельный санузел. В одной отделанной явно импортной плиткой комнатушке ванна и душ, в другой унитаз.
— Дом подключен к системе канализации, поэтому с отходами никаких проблем не будет. Мусорные контейнеры дальше по улице, через два дома, на небольшом пустыре. Кстати, мебель, книги и посуду мы оставляем. Была мысль распродать, выручить за неё хорошие деньги, но уже не успеваю. Честно говоря, не ожидал, что нам всё-таки дадут разрешение на выезд, сразу же купил билеты. Так что, если надумаете покупать дом, считайте, мебель вам уже не понадобится.
Да уж, мебель тут стояла хорошая, я бы даже сказал, замечательная. Иного ожидать в доме, где проживает директор мебельного магазина, было бы странно. И порадовала домашняя библиотека, где виднелись корешки редких подписных изданий.
А вот стиральную машинку, холодильник, огромную радиолу и телевизор Резники всё же продают. Завтра за ними должен приехать покупатель. Что ж, если я тут осяду, придётся обзаводиться собственной бытовой техникой.
Кое-что из посуды, по словам хозяина, они успели уже продать, но и того, что осталось, мне хватит с лихвой. Хрусталь тоже «ушёл», как и пара ковров, ну так я к мещанству никогда не был склонен, как-нибудь переживу.
На первом этаже располагались гостиная, и совмещённая со столовой, оборудованная чуть ли не по последнему слову техники кухня. Плита газовая, имелся и дровяной камин, сделанный уже при Резнике, захотелось ему, видимо, побарствовать. С той стороны дома на всякий случай под навесом имеется небольшая поленница, так что с дровами в ближайшее время проблем возникнуть не должно.
— Пойдёмте, я вам второй этаж покажу. Там у нас с Татьяной спальня, и была спальня дочери. Мы дочку Раисой назвали, она четыре года назад в Москву уехала, учится в консерватории. А год назад вышла замуж за… хм… своего педагога.
— То есть в Израиль она не собирается?
— Отказывается наотрез, — вздохнул Резник. — У неё способности к музыке, и она считает, что Московская консерватория
