В стакане остывал чай, за окном мелькали огни далеких деревень, стучали колеса поезда... На душе внезапно стало легко и спокойно, из открытого окна ударил порыв вечернего холодного ветра, и, вдохнув полной грудью, я понял — что-то начинается.
* * *
II МЕЧТЫ СБЫВАЮТСЯ
Он был как из детских грёз — огромный, изящный, белый, с крыльями парусов, барашками волн, разрезаемых форштевнем. Его звали "Гленарван", и он ждал меня — настоящий клипер, который направлялся на Сипангу с грузом пушнины, и с почтой — для Гель-Гью, Зурбагана и Лисса.
Немногочисленные пассажиры ожидали, когда корабль пришвартуется и перекинет трап на причал, а я смотрел на него и не мог налюбоваться. Всё-таки каботажное плавание на чадящем пароходике, верст на пятнадцать-восемнадцать вдоль берега — это совсем не то же самое, что настоящее Дальнее Плавание на настоящем паруснике.
— Вы тоже — на "Гленарвана"? — спросил меня загорелый юноша с живым лицом и черными, веселыми глазами.
Он был одет как местный уроженец: серые брюки со стрелками бритвенной остроты и выглаженная, накрахмаленная бежевая рубашка с закатанными рукавами прекрасно сидели на его поджаром, крепком теле. Легкий дорожный саквояж, плащ-дождевик и кепи в руках говорили о том, что он явно собрался попутешествовать.
— Ну да, — ответил я.
Молодой человек с первого взгляда вызывал приязнь, а завести знакомство, учитывая перспективы многодневного плавания, было приятной перспективой.
— Меня зовут Рафаэль, Рафаэль Мастабай, я — горный инженер. Хочу попытать счастья в Натале — оттуда приходят новости о каких-то фантастических находках полезных ископаемых. Мой профиль — полиметаллические руды... О, по вашим глазам вижу — у вас куча вопросов!
— Работа такая, — улыбнулся я.
Михаэль напрягся: "вопросы здесь задаю я" — эта фраза после режима Ассамблей вызывала у граждан Империи приступы жуткой аллергии.
— Спецкор "Подорожника", — мне пришлось тут же развеять его опасения.
— А-а-а-а! ИГО — это наше всё. Двигатель прогресса, можно сказать. Мы с вами, считай, коллеги. Нам, горнякам, без географии никуда!
"Игом" называли Имперское Географическое Общество — по аббревиатуре.
"Гленарван" спускал свое белое оперение, приближаясь к берегу, матросы сновали по мачтам, вантам и реям с удивительной ловкостью. Раздавались отрывистые команды.
— Принять швартовы! — послышался зычный голос, и на причал полетели канаты, которые принимающая сторона тут же принялась крепить к кнехтам.
Борт корабля мягко ударился о кранцы, был перекинут трап, по которому первым сошел морской офицер в белоснежном мундире. Он поговорил о чем-то с портовым чиновником и скомандовал начинать погрузку.
Пришлось подождать еще немного пока начнут пускать пассажиров. Всего нас было не больше дюжины — всё-таки корабль не предназначался для перевозки людей, хотя какое-то количество дополнительных кают тут имелось.
С восторженным чувством я ступил на трап, преодолел его и сделал первый шаг по палубе. И с неким сожалением отметил, что паровая машина тут всё же была — труба виднелась между мачтами. С практической точки зрения это было замечательно, но с эстетической...
— Лука! Проводи пассажиров к каютам! — приказал офицер, и к нам навстречу выдвинулся бывалого вида матрос.
Походкой вразвалочку он шагал впереди нас, предупреждая о необходимости наклонить голову, перешагнуть через канаты или не задеть какую-то важную деталь такелажа. Мы спустились на нижнюю палубу и оказались в коридоре, по обеим сторонам которого виднелись ряды одинаковых дверей.
— Вам сюда! — сказал матрос, — У нас не отель, не обессудьте.
И хмыкнул.
Заглянув в предназначенную мне каморку, я остался вполне доволен — даже круглое окошечко-иллюминатор имелось, и в нем было видно море! Ну, а койка, рундучок и небольшой стол так и вовсе казались предметами роскоши.
Заперев свой багаж на замок в рундуке, я отправился на верхнюю палубу — наблюдать за тем, как корабль отчаливает.
С погрузкой почты закончили быстро, ждали только свежего ночного бриза, чтобы вместе с ним выйти из гавани. Свободные от вахты матросы находились в увольнительных на берегу и собрались на пирсе только к вечеру.
Я никогда не задумывался о таких нюансах — суша остывает быстрее, и давление над ней повышается — соответственно, ветерок начинает дуть в сторону моря, над которым воздух остается теплым, а давление — низким... Парусники до сих пор пользуются этим природным явлением, причаливая днем, а отчаливая — в темное время суток.
Наконец пирс и палубу накрыла рабочая суета. За процессом наблюдал сам капитан — внушительный, грузный мужчина с пышными бакенбардами.
— Отдать швартовы! — раздалась команда, потом — еще набор зубодробительных морских терминов.
Матросы полезли по вантам наверх, паруса распустились белыми лепестками, корабль дернулся, приводимый в движение порывом ветра, и устремился вперед, рассекая волны.
Я, черт побери, был счастлив — то, о чем мечталось так давно, теперь происходило наяву.
* * *
Меня выворачивало наизнанку. Склонившись через фальшборт, я пытался сдержать спазмы, но тщетно — морская болезнь плотно насела и отпускать не собиралась. Теперь я мечтал, чтобы после того, как сдохну, патологоанатом — когда б меня вскрывал — хоть чего-нибудь нашел.
Хватило четырех часов плавания в открытом море при "умеренном волнении", чтобы я проклял тот день, когда ступил на палубу "Гленарвана", и захотел отправиться в Зурбаган пешком. Каннибалы и рабовладельцы теперь казались мне меньшей из проблем.
— А, это вы? — Рафаэль был бодр и свеж, — Принести вам воды? Говорят — помогает.
— Нет-нет, спасибо... — я утер лицо и почувствовал вкус соли — брызги волн долетали до верхней палубы.
— Да вы совсем зеленый! Пойдемте, выпьем теплого чаю с лимоном — всяко станет полегче, даже если вы продолжите разговаривать с морским дьяволом и дальше...
Он еще и шутил! И его совершенно не смущала качка — вальсирующей походкой горный инженер двинулся в сторону кормы — там располагалась кают-компания. Хватаясь за любую опору и теряя равновесие каждую секунду, я двинулся за ним.
Кажется, даже звезды на небе потешались надо мной. Как же — героический офицер, вся грудь в крестах — и блюет дальше, чем видит! Стыдоба! И почему раньше, на пароходах, со мной такого не случалось?
— Идемте, чай готов!
В каюте таких несчастых, как я, было несколько — их легко было отличить от бывалых морских путешественников по бледно-зеленому цвету лиц.
— А вы что — часто в море? — спросил я у Рафаэля.
— В первый раз! — пожал плечами он, и принялся наливать чай в чашки, не уронив ни капли мимо.
Ну, надо же!
* * *
— Хэйа даг! — поприветствовал я Рафаэля, когда он, постучавшись, вошел в мою каюту. — Гло йа ин Год?
— Чего? — удивился он.
Я отложил самоучитель языка гемайнов и сел на койке.
— Верите ли вы в Бога? — сказал я уже по-имперски, — Говорят, им этот вопрос заменяет приветствие.
— Кому — им?
— Коренным жителям Наталя — гемайнам.
— А-а-а-а! И что нужно отвечать?
— Еэр аан дие Вадер, ен Зин, ен дие Хейлиге Геес, если я правильно разобрался с произношением.
— Аминь! — кивнул Рафаэль, — А если бы я был неверующим?
— Тогда у вас не получилось бы вести дела с гемайнами.
— А почему вы назвали их коренным населением? Там же сплошь белокожие бородачи, потомки переселенцев из Оверэйссела, так?
— Но заселили-то они пустые земли, м? Четыреста лет назад лаймы завезли аборигенам холеру и оспу в обмен на рабов и слоновую кость, и народ там вымер. И пустынный берег без людей и живности не интересовал никого... Кроме гемайнов, которым жить под тевтонами не улыбалось — вот и выселились, чуть ли не целым народом.
