быстро поняли, что дело тут явно не чисто и, вывалив остатки бомбового груза в чистое поле, развернулись восвояси. Вот только отпускать их никто не собирался. Тем более что тихоходные бомберы представляли из себя прямо таки учебную мишень. Они, конечно, начали огрызаться из турельных пулемётов, вот только расстояние для них было великовато. Для них, но не для меня.
Спокойно, как на полигоне, беру в прицел замыкающего и бью короткой очередью из пушки. С удовлетворением замечаю, как брызнуло в разные стороны остекление. «Юнкерс» уходит в своё последнее пике. Сразу же бью идущего рядом с ним. Похоже попал в бензобак, потому что фриц полыхнул сразу и весь. Так же, словно в тире, расстреливаю ещё двух «лаптёжников», когда правое крыло вдруг покрывается ровной строчкой пробоин. Резко даю ручку от себя и влево и вижу, как чуть в стороне промелькнул хищный силуэт «мессера». Похоже зря я списал его со счетов. Фриц всё же решил вернуться и разделаться со мной.
Однако повторной атаки не последовало. Видимо топлива у немца на дальнейший бой не осталось и он, уже похоже окончательно, отправился к себе. Зато теперь будет хвастать, что сбил русского аса. А вот хрен ему. Машина слушается рулей, двигатель работает ровно. Жаль только бомберы уже далеко ушли. Ну да ладно, пора и мне домой. И так не плохо их проредил. Три «месса» и четыре «юнкерса». Ха, не плохо. Да сейчас такого счёта и нет ни у кого.
Домой, конечно, это громко сказано. Почти всё и так происходило либо над аэродромом, либо в пределах видимости. Улетел бы подальше и не факт что нашёл бы дорогу назад. А вообще странное дело, я совсем освоился в этом теле и в этом времени. Во всяком случае никакого дискомфорта от произошедшего я не испытывал. Всё воспринималось абсолютно естественно и…с какой-то эйфорией. Ну так ещё бы. Скинуть больше 30-ти лет это у кого угодно вызовет эйфорию.
А вот и аэродром. Ёшкин дрын! А куда садиться то? ВПП украшено несколькими воронками, там, где я взлетал, догорает сбитый мной «стодевятый». Проношусь над полем и ухожу на второй круг. Попробую сесть рядом с взлёткой. Стоило только мне начать снижаться, как кто-то на поле выпустил ракету параллельно земле как раз в том направлении, куда я и собирался садиться. Ну что же, другого выхода всё равно нет. Выпускаю шасси и вот машина уже бежит по выжженной солнцем траве. Замечаю машущего руками старшину Федянина, показывающего, куда заруливать. Следую его указаниям и выключаю двигатель. В наступившей тишине слышно как потрескивает, остывая, перегретое сердце истребителя. Ё-моё! Только сейчас замечаю, что комбинезон на мне насквозь мокрый от пота да и такая слабость навалилась, словно вагон угля в одиночку разгрузил. Похоже откат наступил.
Кое-как собрался с силами и сдвинул назад фонарь кабины. В нутро самолёта тут же ворвался весёлый ветерок, несущий поток живительной прохлады, впрочем, изрядно сдобренной запахом гари, перегретого двигателя и ещё чего-то неуловимого, что чувствуешь лишь на войне. С удивлением посмотрел на свои руки. Их заметно трясло. И это не реакция моего сознания, это реакция тела. Сознание у меня абсолютно спокойно. Я хоть и не воевал реально, но всю свою жизнь к этому готовился, а вот тот паренёк, чьё тело мне досталось, такого опыта не имел. Нет, Родину защищать и, если надо, то и умереть за неё он, как и подавляющее большинство людей этого времени, был готов, но моего багажа знаний и опыта у него всё же не было. Мда, а приложило меня не слабо. Попытался дрожащими руками отстегнуть ремни и ничего не получилось. Без сил откинулся на бронеспинку, когда сзади послышался топот множества ног.
Вот кто-то с разбега заскочил на крыло, от чего самолёт качнулся, и перед глазами предстало полноватое лицо старшины Федянина. Во, вспомнил, Анатолий Кузьмич его зовут или, по простому, но не всем, просто Кузьмич.
— Ты как, сынок, жив? Не ранен? — во, уже сынок. А совсем недавно сопляком обозвал.
С другой стороны фюзеляжа в кабину заглянул запыхавшийся командир в синей пилотке с голубым кантом и двумя «шпалами» майора в голубых петлицах. Майор Пегов Сергей Викторович, услужливо подсказала память, командир полка. Поговаривают, что года три назад он был полковником, больше года «отдыхал» на нарах, но был реабилитирован уже при новом наркоме внутренних дел Берии, хотя и понижен в звании.
— Ты?! — глаза майора от удивления, казалось, сейчас выскочат из орбит, — А где капитан Сысоев?
— Убит Сысоев, — подсказал кто-то не видимый мне, — Прямо в висок осколком.
— Так это ты что ли летал? — совершенно обалдев спросил комполка.
— Я, товарищ майор, — устало улыбнулся я. Уж больно эта сцена напоминала мне сцену из моего любимого кинофильма «В бой идут одни старики».
— И сбивал тоже ты?
— Тоже я, товарищ командир, — я всё так же улыбаясь пожал плечами и чуть виновато произнёс, — Так получилось.
— Ни хрена себе у тебя получилось, боец, — Пегов вытер ладонью вспотевший лоб.
— Так, в сторону, в сторону товарищи! Где раненый? — раздался новый голос, на этот раз, для разнообразия, женский и, оттеснив старшину, в кабину заглянула очень даже симпатичная женщина в белом халате, с аристократическим лицом и пронзительными зелёными глазами. Наш доктор (во, уже наш) Бурцева Марина Михайловна, военврач 3-го ранга. Мой, так сказать, реципиент, считал её старой и побаивался. Гоняла она его пару раз, когда он пытался вручить скромный букет полевых цветов медсестре Лиде. Ну то что старая, это явно не про неё. Ей от силы 35–38 лет, так что для меня, учитывая мой истинный возраст, она молодая женщина. Кстати довольно симпатичная.
— Ранен? Куда? — обеспокоенно спросила она, пытаясь рассмотреть на мне страшные раны.
— Да цел я, доктор, цел. Только сил что-то нет.
— Ну-тка, товарищ военврач, разрешите мне, — старшина помог мне расстегнуть ремни и буквально выдернул меня на крыло, — Качай его, ребята.
Блииин! Вот где было страшно. Это вам не фрицев вгонять в чернозём или на соревнованиях фигурять. Это гораздо, гораздо страшнее, когда тебя, взрослого человека, с криками подбрасывают в небеса. Хорошо хоть не уронили и это всё длилось не долго и меня буквально потащили в штаб.
— Давай, рассказывай, — передо мной сидели трое. Прям не штаб авиаполка, а народный суд. Или, что ближе к эпохе, тройка НКВД. Комполка, начальник штаба и комиссар смотрели на меня как на заморское чудо-юдо.
— Ну а что рассказывать? — я переступил с ноги на ногу. И это опять таки
