такой вот «болью». Вспомнить бы, блин, кто такое своим родителям накатал.
Дальше больше, после слезливого начала началась конкретика. автор письма жаловался на «Чёрную руку, которая приходит по ночам» (логически напрашивалось утверждение, что писал наш, легкоатлет). Так вот, якобы Черная рука уже кого-то похитила, но тренеры это покрывают. И «если вы не приедете, я стану следующим, за кем она придет». Во как, ну у подростков всегда было бурное воображение. Но от следующих слов у меня на затылке волосы зашевелились.
— Папа, мама, любимые! Немедленно заберите меня из лагеря, — продолжал Геннадий с выражением читать чье-то письмо. — Нас с другими ребятами заставляют работать, хотя детский труд запрещен! Только нашу старшую пионервожатую это не волнует. Если мы не будем слушаться, то она угрожает оторвать нам уши. А мне еще уши нужны.
Отец закончил чтение. Со вздохом положил письмо на стол, вернул на меня строгий взгляд своих выразительных карих глаз.
— Подожди, Гена, ты не все дочитал, — Оксана уже смахнула слезы и снова взялась за листок. Вот здесь: а еще в столовой кормят несвежей манной кашей и вонючим компотом, от которых у меня несварение желудка.
Понятно, автор попался сильно впечатлительный. Видимо, не ожидал, что в лагере будут давать нагрузку. Тоже мне, спортсмен!
— Сынок, ты у нас мальчик взрослый. Так давай поговорим, как два взрослых человека.
Папа положил свою ладонь поверх моей. Я думал руку убрать, но потом как будто разрядом меня прошибло, волосы встали дыбом, а по телу расползлось тепло. И ощущение такое, словно что-то родное почувствовал. Любопытная штука, конечно, все эти нейронные связи. Будто родную генетику почувствовал.
— Не бойся, расскажи нам правду.
— Мы с папой не будем ругаться, а поддержим тебя и защитим. Что тут происходит?
Пока родители с грустными глазами уговаривали меня на «чистосердечное», я готовил «оправдательную» речь. И между делом скользнул по подписи внизу письма, от удивления даже бровь приподнял. Внизу листка, вырванного наспех из тетрадки, красовалась нарисованная шариковой ручкой пчёлка — а вернее, шмель.
Так вот оно что. Пионер, пишущий о Черной Руке — легкоатлет, а нарисованный шмель напрямую показывает на автора сей нетленки — это никто иной, как Димка Шмель. Интересно бабки пляшут, не подумал бы, что Димон вот так вот сопли на кулак наматывает.
Но написанное в письме, помимо того, что являлось полной чушью, все же требовало объяснений. И я, шумно выдохнув, пустился в объяснения.
— Ничего из того, что там написано — не является правдой, — уверенно заявил я. — Нас хорошо кормят, никто никого не обижает и не заставляет работать. И уж тем более никто не угрожает моим ушам. Просто…
Я виновато-театрально опустил глаза и совсем по-ребячески поковырял по столешнице указательным пальцем.
— Мне очень хотелось домой в первый день, и я наплел с три короба всякой ерунды. Пока письмо дошло… В общем… Теперь мне так стыдно… я правда не думал, что вы приедете.
Гена нахмурился, скрестил руки на груди. То, что у меня строгий папа, мне стало понятно сразу — на него, в большей степени, и была рассчитана пафосная извинительная речь. А вот мама пуще прежнего расчувствовалась. Слезы, которые она хоть и с трудом, но сдерживала, снова выступили на глазах и двумя капельками скатились по щекам.
— Сынок, как ты мог думать, что мы не приедем, мы с папой сразу же написали отгулы!
— Я, между прочим, берёг этот отгул, чтобы с мужиками поехать на рыбалку! — возмущенно вставил папа.
— Дорогой, мы обещали Мишутке, что не будем его ругать, если он ответит честно, — напомнила мама, сжимая руку мужа.
— Обещали… — раздраженно пробубнил отец и снова перевел взгляд на меня. — Ты точно никого тут не прикрываешь?
Я снова потряс головой. Папа, однако, моим объяснением не удовлетворился, нервно сжал губы. Могу представить себя на его месте. Ехать черти куда, чтобы услышать, что у сына разыгралась фантазия… ну откровенно так себе. Хорошо ещё, что Тамара сейчас была занята и разговаривала с родителями Левы, иначе бы ей пришлось ой как несладко. И в оправдание она бы наверняка сказала, что я тоже далеко не ангелок.
— Тебя пчелы, что ли покусали? — мама аккуратно коснулась пальцами шишки на моем лбу.
Я невольно отдернулся.
— Какие пчелы, Оксана, это шишак!
Тут уж он поднялся и стукнул кулаком по столу.
— Решено, сейчас же собираешь вещи, мы тебя забираем из этого лагеря и везем домой. Оксана, иди и прямо сейчас сообщи этой мымре, что сын поедет с нами.
Мама действительно уже собралась идти, но этого я допустить не мог. Я не дам им разрушить мою еще толком не начавшуюся спортивную карьеру!
— Мам,пап! Мне здесь все нравится. Это самый лучший лагерь! Чесслово!
То, что прокатило с Тамарой, на Геннадия не подействовало.
— Как же нравится, если недели не прошло, а тебя уже тумаками кормят! — не собирался сдаваться папа. — Оксана, я же говорил, что шахматисту нечего делать среди этих невоспитанных головорезов — борцов и боксеров! Миша у нас головой думает, а не кулаками!
— Отец, — твердо ответил я. — У тебя уже взрослый сын, я способен принимать решения самостоятельно. И я никуда не поеду…
Мать начала охать, ахать и причитать. Отец напрягся. Видно, что раньше сын с ним так не говорил. Вообще, наверное, варежку лишний раз не раскрывал.
— Я же говорила, что Мишеньку ни в коем случае нельзя отдавать в спортивный лагерь… — совсем уж обреченно вздохнула мама, будто уперкая отца.
Словно у меня было не пару шишек, а я лежал больной при смерти.
— А ты заладил, — продолжала она, — армия, ГТО!.. Посмотри, к чему привело твое желание сделать из Мишеньки настоящего мужчину! И вообще — от армия не для него, у него будет освобождение!
Я впитывал, как губка. Вон почему, оказывается меня в лагерь-то выслали. Мужика настоящего делать. Интересная логика, самого вовремя на спорт не отдали, а в лагерь спортивный — так езжай.
— Говорил, Оксана, — отец грохнул кулаком по столу.
Правда, тотчас начал этот кулак растирать. Руки у моего папаши были явно нежные, не рабочие и, похоже, ничего тяжелее ручки не поднимали. Кстати, интересно, кем он работает? Инженер, наверное…
Обсуждение сводилось к тому, что я из-за спортивного
