ленивым и отчаявшимся достаётся Недоля. Так может, бедолаге нить судьбы Недоля сматывала? Как по мне, то со стороны Макоши имело место явное пренебрежение к возложенным на неё обязанностям. Хотя, кто я такой, чтобы богиню судить. Мне больше интересно, что со мной дальше будет. Ну и любопытно что это за перлы такие, для которых живицу собирают в колодцах, а не на деревьях.
— Да уж, натворили дел, — выговаривала Карна Макоше. — Вроде и не самоубийца, но и воскресить я твоего ставленника не могу. Уж слишком сильно его молнией шибануло. Все слои души исковеркало. Да и к магии его, на мой взгляд, подпускать нельзя. Ему бы сказания всякие да были с небылицами людям рассказывать, а не чародействовать. Могу его душу реинкарнировать в младенца, но в мире, где нет магии. И тебе спокойней будет. Опять же, вроде как ты вину свою загладишь. Устраивает такое?
— Как скажешь, Карна, — покладисто согласилась Макошь, — Тело чародея, конечно, зря пропадёт, но что уж теперь.
— Не торопись, подруга, — ухмыльнулась Карна. — Глянь, какой у меня нынче гость. И заметь не один, а со спутниками. Чистый подарок! Ты хоть раз видела, чтоб к одной душе ещё четыре привязано было? Чем тебе не магия? Настоящее чудо. Давай я его душу инкарнирую в тело твоего погибшего чародея?
— А сможешь? — со скепсисом в голосе спросила Макошь.
— Конечно, смогу. Но поклянись, что примешь личное участие в судьбе молодого чародея, а не спихнёшь плетение нити его судьбы на своих помощниц.
— Клянусь, — услышал я в ответ, и тут же грудной женский голос сменил юношеский крик, временами переходящий на фальцет:
— Пушкин! Брат! Не умирай! Слышишь, не уходи! Вернись!
Усердно помолившись Богу
Лицею прокричав ура,
Прощайте братцы: мне в дорогу
А вам в постель уже пора.
Что можно сказать о воскрешении? Двумя словами Карна та ещё затейница и шутница. Ну а как ещё цензурно назвать богиню, если я, Пушкин Александр Сергеевич, из двадцать первого века попал в тело своего знаменитого полного тёзки, жившего в начале девятнадцатого. Да ещё накануне выпуска из Царскосельского лицея. Мне даже память предшественника досталась в наследство, разве что кроме последних часов его жизни. Правда, видимо, из-за отсутствия души неудавшегося поэта все воспоминания лишены эмоциональной окраски. Другими словами, я прекрасно знаю новый для себя мир, родственников, приятелей и всех, с кем общался Александр, но никаких симпатий и антипатий к окружению не испытываю.
Стоит добавить, что в этом мире Пушкин так же, как и в нашей реальности с раннего детства вращался в кругу поэтов, литераторов и прочих литературных критиков и деятелей, которые всегда были желанными гостями в отчем доме. Однако интересовали его вовсе не красота поэзии, а разговоры, когда кто-то из визитёров упоминал магию.
Да-да, в новом для меня мире есть магия и это, пожалуй, единственное отличие от моего. Всё остальное, что я знаю из истории и географии своего мира на своих местах — Волга впадает в Каспийское море, Санкт-Петербург является столицей Российской Империи, а Императором на данный момент является Александр Первый. Даже даты ключевых исторических событий совпадают. Пусть, порой некоторые из них происходили не по тем причинам, которые известны моим современникам, тем не менее, они имели место быть. К примеру, та же Отечественная Война, как и в нашей истории, началась в июне двенадцатого года. Мой предшественник со своим одноклассниками-лицеистами с тревогой в сердце провожал проходящие через Царское Село гвардейские и казачьи полки, горько оплакивал отданную французу в середине сентября Москву и с радостью встретил известие о вхождении Императора Александра в Париж в марте четырнадцатого года.
И вот стою я такой красивый и всезнающий на берегу Кухонного пруда, что недалече от Царскосельского лицея, по шею закопанный в землю, аки Саид из «Белого солнца пустыни». Даже красноармеец Сухов рядом находится, разве что без винтовки и чайника. Упал около меня на коленки и долдонит одно и то же:
— Саня! Пушкин! Брат! Не умирай! Француз, открой глаза, — взывает он, порой переходя на моё лицейское прозвище.
На самом деле никакой это не Сухов, а теперь уже мой одноклассник по лицею Николая Ржевский. Светловолосый, с пушком на щеках и над верхней губой. Худощавый, что удивительно, так как при любом удобном случае он не прочь поесть, причём много и сытно. На вид Николай совсем ещё ребёнок, отчего и имеет прозвища Дитя и Кис. Он тот ещё лентяй, но беззлобный и чистосердечный.
— Поручик Ржевский, — попытался я прервать вопли парня, — Отставить крики, и будьте так добры, освободите меня из земляного плена.
Как ни странно, но моё обращение к Кисе возымело совсем не тот эффект, который я ожидал. Вместо того чтобы подорваться и начать меня откапывать, парень, всё так же сидя на коленках, начал со мной полемизировать.
— Какой я тебе поручик? Я же прапорщиком в Изюмский гусарский полк выпускаюсь, — тут же возмутился он.
Ну конечно, а куда ещё внуку аж двух генералов идти служить, как не в гусары?
К тому же Ржевский сам хвастался, что Изюмский полк после зарубежного похода тринадцатого-четырнадцатого годов дислоцируется в Рязанской губернии. А кто у Николая папа? Правильно. Полковник в отставке, богатый помещик и бывший вице-губернатор Рязанской губернии. Пусть сейчас он всего лишь уездный предводитель дворянского собрания в той же губернии, но такие люди, как папа Николая, всегда обрастают нужными связями и знакомствами. В общем, как говорится, дома и солома едома. Да и стены помогают, не говоря уже о высокопоставленных родителях и развитых родственных отношениях с другими Родами, где многие именитые фамилии переплелись в довольно плотный клубок.
Мой молодой Пушкин какое-то время тоже грезил о службе в кавалерии. В часы досуга его частенько можно было увидеть среди гусар, благо Лейб-гвардии Гусарский полк дислоцировался в Царском Селе. Так что не было ничего удивительного в его желании стать военным, и непременно — гусаром. В Лицее Саша даже имел отличные оценки по верховой езде и фехтованию. Причём фехтовать он умел сразу двумя рапирами, чем не каждый бывалый вояка мог похвастаться.
К сожалению, а может и к счастью, отец обломал Александра, заявив, что финансово не осилит даже половины щегольского наряда молодого гусара, и предложил ему службу в артиллерии. С этим не согласился уже сам юноша,
