Ознакомительная версия.
Снова велев ему заткнуться и не отвлекать, я продолжал:
– Вторая мировая война была самой жестокой и кровопролитной из всех, когда-либо происходивших…
Князь, как зачарованный, слушал про Брестскую крепость, про лето 41-го, ставшее для нас настоящим кошмаром, про оборону городов-героев. Страшные подробности Ленинградской блокады потрясли его по-настоящему, а рассказ о Сталинградской битве (тут опять-таки пришлось отвлекаться, показывая на карте, где были эти города) привел в самый настоящий экстаз.
– Слова пана берут за душу! – восклицал Иеремия, снова возбужденно расхаживая взад-вперед по залу. – Значит, уже прижатые к берегу Волги, продолжали драться за каждый дом, за каждый этаж, до последней крупицы пороха, сходясь врукопашную? Молодцы! Настоящие герои, хоть и московиты! Проше пана, не принимайте на свой счет… Дальше, дальше!
Рассказ о Курской битве, хочешь не хочешь, опять свелся к танкам. Князь, как зачарованный, повторял: «Тигр»… «Пантера»… Словно своими глазами наблюдал этих бронированных монстров, причинявших – что уж скрывать! – огромные беды нам, пока в Красной армии не появились более мощные модернизированные танки и САУ. Судя по его горящим глазам, он снова готов был пристать ко мне, требуя соорудить хоть парочку таких вот «волшебных повозок», перед которыми не устояли бы даже многотысячные массы конницы. Поэтому я поспешил закруглиться с Курской битвой, перей-дя к форсированию Днепра и освобождению Киева.
– О, чудесный город! – оживился князь. – Славный, величественный! Жаль только, что схизматская ересь пустила там глубокие корни. Пан Адам Кисель слишком уж им благоволит! Хотя чему тут удивляться – он же сам православный… В любом случае вырвать такой город из вражеских рук – благое дело. Но, проше пана, одолеть такую преграду, как Днепр, очень нелегко, пусть и не в нижнем течении! Он же у Киева весьма широкий! Да еще если неприятель хорошо укрепил свой берег… Видимо, это было сопряжено с большими жертвами?
– Увы, с очень большими! – подтвердил я.
– Что же, таковы превратности войны… А что было потом, пане?
Вкратце завершив рассказ о кампании 1943 года, я перешел к главному. Операция «Багратион» буквально потрясла князя. Он жадно выпытывал подробности, качая головой.
– Провести такую массу войск через густые леса и топи?! Невероятно! Да еще с огромными обозами и… проше пана, как вы называете эти волшебные повозки? С тяжелой техникой? И вдобавок внезапно для неприятеля? Свалиться ему как снег на голову? Потрясающе! Просто потрясающе! Высшее мастерство! Как звали полководца московитов?
– Главный удар в Белоруссии наносили войска генерала армии Константина Рокоссовского. Именно за операцию «Багратион» он получил звание маршала.
– Более чем заслуженно! – одобрительно кивнул Иеремия. – Мне кажется, у него фамилия, схожая с польской…
– Да, Рокоссовский был поляком по рождению. А впоследствии его назначили министром обороны в послевоенной Польше…
– Достойный муж! Хоть и служил московитам. Продолжайте, пане!
Тут дело подошло к очень щекотливому моменту – Варшавскому восстанию. Тому самому, за которое нас до сих пор шпыняют «братья-поляки». Я понимал: надо говорить, взвешивая каждое слово, в противном случае можно испортить все, что с таким трудом достигнуто… Тем более что до сих пор историки яростно спорят: можно ли было захватить Варшаву летом 1944-го, или свою роль сыграла политика, бесконечно чуждая всяких сентиментальностей.
Князь снова не разочаровал меня. Конечно, для него этот вопрос был болезненным, да и трагедия людей, вступивших в неравную схватку с оккупантами, взволновала бы любого нормального человека. Тем не менее рассудил он здраво:
– Шестьдесят два дня сражаться в городе, захваченном врагом? Поистине герои! Слава бойцам, но позор командирам! Проше пана, я далеко не идеален, у меня есть недостатки, как, впрочем и у любого смертного, но мне и в голову не пришло бы бросать своих людей в заведомо безнадежную авантюру, обрекая их на роль жертвенных баранов! Легко было этим бездельникам, сидя в далеком Лондоне, в тепле и безопасности, принимать такие решения и вершить чужие судьбы! И с чего они, собственно, взяли, что московиты обязаны им помогать? Будь я на месте московского царя… или кто там тогда был у власти… не три, а тридцать три раза подумал бы, стоит ли жертвовать своими людьми! И ради чего? Чтобы вернуть в Варшаву прежнее правительство, враждебное Москве? Глупости! Так поступить мог только дурак!
«Действительно, – подумал я, – Иосиф Виссарионович был кем угодно, но только не дураком».
Чтобы не нагнетать страстей, я удержался от описания страшной картины, которая открылась советским и польским солдатам в январе 1945-го, когда они вошли в Варшаву. Вкратце отметил лишь: «Все разрушенное и разоренное было восстановлено после войны…» А потом перешел к взятию Берлина. Иеремия возбужденно потрясал кулаками:
– Есть, есть Бог! Справедливость восторжествовала! Возмездие постигло тех, кто посеял зло!
Вкратце упомянув Нюрнбергский процесс, возникновение НАТО и Варшавского договора, я буквально «проскочил» так называемую эпоху «развитого социализма». А потом пришлось упомянуть Кароля Войтылу – папу Иоанна Павла II. Вишневецкий был потрясен так, что не сразу пришел в себя.
– О Езус! Матка Боска! Пане, вы даже представить не можете, какую радость доставили мне! Чтобы сын моего народа стал наместником Божьим на земле?! Святые угодники! Какая великая честь! У меня не хватает слов… Хвала создателю!
А потом речь зашла о событиях, до сих пор отдающихся саднящей болью в сердцах многих моих соотечественников. Я поведал о приходе «творца нового мы́шления», о начатой им «перестройке» – хоть и жизненно необходимой, но проведенной с искусством и деликатностью слона, вломившегося в посудную лавку, – и о последствиях всего этого.
– Значит, московитское государство распалось на множество частей? – с нескрываемым удовольствием процедил Иеремия. – Поистине, за дело! Может, теперь-то они поймут, что чувствовали поляки, родину которых так часто делили! «И аз воздам!» – как хорошо сказано в Библии…
«Ну, погоди же!» – с невольной злостью подумал я, приступая к последнему этапу.
– …Итак, ясновельможный, политика польского руководства – президента и премьер-министра – буквально сделала Польшу посмешищем и головной болью всей Европы. Им только из вежливости и учтивости, которую в наши времена называли словом «политкорректность», не высказывали этого в лицо, а за спиной открыто обвиняли в самых разных грехах. В том, что они замучили всех своей спесью и высокомерием, что, пребывая в плену своих исторических комплексов, мешают развитию связей между Россией и Западом, что Польша под их руководством ведет себя, проше князя, как сварливый бедный родственник, живущий за счет богатого дядюшки и его же хающий и оскорбляющий…
Ознакомительная версия.
