Подъём сегодня на три часа позже обычного – пусть наконец выспятся, а часов в десять подтянутся на завтрак. Потом – баня. В два часа обед, куда пойдут все заначки из местных деликатесов. Дальше можно бездельничать или до десяти вечера отправиться в увольнение.
Как компенсация за испорченный вечер, приедет кинопередвижка. Фильм обещан не новый, но давно любимый, жаль, редко попадавший в последние два года на экран. По просьбе комбата замполит ездил в политотдел и всеми правдами и неправдами долго выбивал коробки с кинолентой из каких-то закрытых фондов. Слухи, что именно покажут, дошли и до пограничников, решивших обязательно прийти на картину.
Панов сознательно ослабил пружину. Пусть и на короткое время, заранее зная, что бойцы батальона уже записали субботу как самый неудачный день. Ни для кого не секрет – завтра первый официальный выходной у многих в Брестском гарнизоне. Неудачники, отправленные на показные учения, не в счёт. Так почему, товарищ капитан, не разрешить погулять своим бойцам в городе до двух-трёх часов ночи?
Ненашев аккуратным шепотком по «солдатскому телеграфу» пояснил, «почему» и что сам не виноват.
Какая несправедливость! Проверку они сдали на «отлично», но по чьей-то злой прихоти в эту ночь вновь придётся хватать оружие, каски, противогазы и сломя голову нестись в давно опостылевший каждому дот.
Приняв короткий рапорт, что «ничего не случилось, не произошло», Ненашев полез в «скворечник», шугнул наблюдателя и развернул артиллерийскую стереотрубу. Этим утром немецкий берег Максима уже не интересовал, больше хотелось видеть движение на двух дорогах, идущих из Бреста на юг, в сторону полигона.
Спустя десять минут началось! На шоссе стала клубиться пыль, поднятая колёсами бронемашин и гусеницами танков. Максим насчитал до двух рот Т-26, а потом сбился, дорогу окончательно закрыла бело-серая завеса. А из ворот крепости вместо трёх стрелковых батальонов вышло четыре. Половина бойцов с винтовками СВТ и пулемёты тащат ДС-39, а не «Максимы».
Дальше на конной и машинной тяге на полигон проследовала полковая и дивизионная артиллерия. Как-то многовато в сравнении с прошлым разом, не менее трёх-четырёх батарей.
Панов не сомневался, на учение вышли самые опытные и грамотные бойцы. Вся техника исправна. Где-то что-то заранее подкрутили, смазали или просто закрасили.
Нельзя ударить в грязь лицом перед армией, армии – перед округом, а округу – перед могучим Наркоматом обороны. Люди будут суетиться весь день, пока не лягут в сумерках спать в палатках.
– Товарищ капитан, вас к телефону.
Кто это ещё? Максим спустился вниз.
– Доброе утро, Ненашев, – послышался радостный и возбуждённый голос кадровика.
– Кому как. Здравствуй.
– Нет, товарищ майор, оно доброе именно для тебя. Командарм подписал представление.
– Какое представление? – Комбат оторопел.
– Ещё неделю назад отправил. Генерал и Реута распорядились. Но помни, первый поздравил тебя именно я!
– С меня причитается. – Максим невольно улыбнулся.
– Приятно иметь с тобой дело. Ну, пока!
Ненашев хмыкнул, прикидывая, сколько ему при таких темпах до маршала. Подсчёт обнадёжил. Впрочем, генерал-майор Пазырев всегда был щедр на награды[105].
– Поздравляю, товарищ майор!
– Тихо! Людей разбудишь! Но спасибо!
– Служу трудовому народу!
«Ой подхалим!» – начал расплываться в улыбке Максим и сразу зло осёкся. Мать моя армия! Сейчас посмотрим, кто из предков точно так же, как потомки, свято хранит военную тайну, сидя на коммутаторе.
Дав могучего заслуженного леща заметно погрустневшему связисту, Панов ещё быстрее засобирался в город. Аккуратно сунул в командирскую сумку два запечатанных сургучными печатями пакета, закинул за плечо вещевой мешок и прихватил чемодан, едва не оторвав от него ручку.
Остановившись у палатки дежурного, комбат демонстративно сдал ТТ. Если есть приказ по гарнизону – его надо выполнять. Штатная пушка останется в батальоне. Ему же сунул пачку незаполненных, но заранее подписанных увольнительных для красноармейцев.
Дежурный лейтенант не задумывался, куда едет комбат. Верно, решил отвезти вещи подруге, не вечно же жить в лагере. Большинство командиров, кто не устроился жить в домах комсостава, снимали квартиры в городе и его окрестностях. Так комфортнее.
Шум разрезаемой катером воды под монотонный звук мотора навевал сонливость и лень. Будто и не существовало никогда немцев, недавно несущихся, как по большой нужде, в прибрежные кусты, чтобы блестеть оттуда оптикой. Не каждый поворот реки просматривался с наблюдательных вышек, а им очень хотелось знать, что делают на Буге эти большевики[106]. Они не знали, что Пинская военная флотилия сейчас выполняет на реке гидрографические работы, осваивая незнакомый фарватер.
Лейтенант Кузин, помня обычную реакцию немцев, искренне недоумевал, а сидевший рядом пограничник почему-то расслабленно щурился на солнце, высматривая что-то особенное на советском берегу.
Елизаров проверял маскировку. Пограничники рыли окопы ночью, тайком, в мешках унося землю, выдвигая к реке наряды с пулемётами ДП. Если что, они, как боевое охранение, встретят там врага.
А ещё Михаил не решался начать разговор с незнакомым человеком. Если моряк лейтенант Кузин так нужен Ненашеву, то пусть комбат сам с ним общается.
Утро для пограничника тоже началось интересно. Зам по разведке стал начальником погранотряда. Правда, временным, до возвращения майора Ковалёва. Так решил высокий гость из Москвы, а Баданов не возражал.
Катер дополз почти до Бреста, когда командарм Коборков начал подниматься на Тереспольскую башню. Он уже побывал на полигоне, осмотрел войска, проверил, как идёт подготовка к учению, и, разругавшись вдрызг с комдивом Азаренко, поехал в крепость.
Тревожно было как-то на душе. Непонятное беспокойство почему-то усиливалось с каждой минутой. Тогда он решил сам осмотреть немецкий берег, узнать, есть ли правда в этих слухах.
Вот и второй этаж, где живут командирские семьи. Успели-таки предупредить, все попрятались, не желая попасть на глаза генерала. Только совсем молоденькая девушка с сильно выпирающим животом встретила его на лестнице и в панике убежала в комнату. Дверной крючок лязгнул, как затвор винтовки, затем послышался тихий и пронзительный плач.
Коборков изумлённо оглянулся, кроме него никого нет. Те, кто сопровождал его, отстали. Почему она испугалась? Что такого страшного в нём увидела? Раздражение усилилось настолько, что перешло в ярость. Некрасивая малолетняя дура с психозом перед первыми родами!
