— А, что ты сделал для того, чтобы она не стала немецкой шлюхой? Воевал с немцами, был в «маках» или боролся с немцами здесь в Париже? — полковник произнес это по-русски, чтобы стоявшие с ним солдаты поняли о чем идет разговор.
— Переводите! — потребовал он от Правдюка, вперив требовательный взгляд в толстяка.
— Что так и переводить!? — изумился младший лейтенант.
— Вам двадцать раз повторять надо? — громыхнул Петров. Правдюк попытался что-то сказать, но столкнувшись с его взглядом покорно раскрыл свой разговорник и с горем пополам перевел вопрос полковника.
— Я не военнообязанный, господин генерал! Я пекарь и всегда только и занимался, что выпекал хлеб с булочками- обиженно воскликнул толстяк и его поддержал нестройный гул мужских голосов.
— Скольких немцев вы убили защищая свою страну и свой город? — обратился Петров к стоящим за толстяком людям.
— Товарищ полковник, вы нарываетесь на скандал. Это очень опасно — начал было нудить Правдюк, но получил в ответ властное: — переводи!
Вновь погрузившись в словарь, Правдюк справился и с этим заданием, ровно как и с последовавшим за ним ответом.
— Мы не могли убивать их. За каждого солдата убивали десять заложников, а за офицера сто человек — ответил толстяк обиженно тряся усами и толпа вновь поддержала его своим гулом.
— Гады и трусы! Будь у нас все такие как он, мы бы Гитлера никогда не прогнали — воскликнул седоусый сержант, чью гимнастерку украшали нашивки за ранение, две «Отваги» и солдатская «Слава». Сказано все это было по-русски, но с таким гневом и презрением, что было понятно и без перевода. От слов сержанта его усы разом поникли, а сам он став меньше ростом, трусливо спрятал стригальную машинку в карман своих необъятных брюк.
— Девчонки из-за куска хлеба на панель пошли, а эти паразиты теперь над ними измываются! Как же они чистенькие, немцам круасаны пекли! — поддержали сержанта другие автоматчики, отчего стоявшие за толстяком мужчины попятились. Одно дело вершить правы суд над беззащитными женщинами и совершенно другое доказывать свои права на это вооруженным автоматами людям. За плечами которых была настоящая война, которые победили страшного Гитлера и надавали по шеи самому Черчиллю. Это без слов понимали все собравшиеся, кроме Правдюка.
Снедаемый стремлением не допустить возможных эксцессов, которые по его твердому убеждению могли иметь нежелательные последствия для государственных отношений СССР и Франции, он решил одернуть зарвавшегося полковника.
— Товарищ Петров, немедленно прекратите и успокойте солдат. Здесь вам не Урюпинск, а Париж, могут быть неприятности — менторским тоном заговорил переводчик, но Петров вновь не стал его слушать. Нежно проворковав: — «На пару слов», цепко ухвати Правдюка чуть повыше локтя, он отвел его в сторону.
Обрадованный словами полковника, Правдюк приготовился вступить с ним в диалог, но жестоко ошибся. Загородив спиной переводчика от посторонних взглядов, Петров коротко, без замаха врезал ему в живот.
— Ещё раз рот раскроешь, вылетишь за профнепригодность. А будешь стучать, не обижайся, я предупредил, — тихо проговорил полковник над головой согнувшегося в три погибели Правдюка, а затем громко крикнул, — товарищу переводчику плохо, доведите до машины.
В том, что ему действительно будет плохо, Правдюк тут же убедился, когда его подхватили автоматчики Петрова. Взяв за руки, они его не повели, а поволокли. Как поволокли бы любого врага с которым можно не церемониться, независимо от его национальности. С которым можно не церемониться и тащить вперед, несмотря на его отчаянные попытки зацепиться носками сапог за каменистую мостовую.
Все это было так страшно и ужасно, что несчастный правдолюб моментально понял и глубоко проникся простыми словами, обращенными к нему полковником.
Разобравшись с переводчиком, Петров вернулся к скамье подсудимых.
— Развяжите их — приказал он солдатам и вспомнив все то, чему учили его учителя по-французскому перед отправкой в Испанию, заговорил обращаясь к женщинам.
— Вы свободны! Никто не смеет вас судить. Идите и больше не грешите.
Французский язык полковника, хотя и имел сильный нижегородский акцент, но был вполне понятен окружающим. Однако не только это произвело сильное впечатление на стоявших вокруг Петрова людей. К огромному их удивлению «красный генерал» цитировал Новый завет и его цитата была как нельзя удачной.
Основательно исчерпав свой словарный запас, Петров повернулся к толстяку и его компании. Для их полного и окончательного вразумления, он сначала строго погрозил им пальцем, а затем выразительно провел по горлу.
Посчитав дело сделанным, полковник направился к машине и в этот момент, вслед ему раздались аплодисменты. Сначала это были одиночные хлопки, но затем их стало больше и больше. Хлопали в основном женщины, внезапно обретшие для себя понимание и сочувствие.
Неожиданное знакомство Петрова с новыми обычаями Франции имело продолжение, но не со стороны Правдюка. Через два дня, ближе к вечеру, на казарменном КПП случился инцидент. С громким криком «Мон женераль!» через пост пыталась пройти девушка, которую полковник Петров спас от поругания.
Неизвестно как долго она бы кричала, если бы полковник не оказался поблизости. Завидев Петрова, француженка ловко юркнула мимо часового и устремилась к полковнику.
— Они нарушают ваш приказ, мон женераль! — выкрикнула девушка ухватившись его за руку, — они схватили Лауру!
— Кто они? — с удивлением спросил полковник, но взглянув в глаза девушки понял всё. На размышление ушли секунды.
— Мою машину! — приказал он дежурному.
— Возьмите охрану, Георгий Владимирович — взмолился офицер, но полковник только поморщился. — Не надо, так справлюсь.
Петров действительно справился и довольно успешно. Посадив на заднее сидение пару автоматчиков, он смело отправился по парижским улицам. Ведомый находившейся за его спиной девушкой, шофер быстро добрался до места. Поворот, поворот и автомобиль полковника въехал на небольшую площадь, основательно набитую людьми.
И вновь перед полковником возникла «скамья подсудимых» заполнена молодыми женщинами, над которыми уже начался свершаться приговор мужской толпы.
Появление машины с русским военными вызвало сильнейший фурор среди обывателей. Стоило только полковнику встать держась за ветровое стекло «виллиса», как они тут же обратились в паническое бегство. Не прошло и двух минут как площадь опустела и седевших на «скамье позора» освободили.
— Благодарю вас, мой генерал! — трепетно воскликнула девушка и стыдливо опустив глаза прижавшись к груди полковника.
