Ознакомительная версия.
Зиждители были не только при своем малом росте, но и оба находились без венцов. Обряженные в белые, долгополые и с рукавами сакхи, они почитай не имели как таковых украшений. Лишь у Асила черные, прямые и жесткие волосы слева, где они имели достаточную длину и были собраны в тонкую косу скрывающую ухо, переплеталась с серебряным волоконцем, унизанным крупными квадратными фиолетово-синими сапфирами. И на левом мизинце у Бога находился крупный серебряный перстень с голубым сапфиром, будто Асил будучи подле старшего брата, всем своим видом жаждал иметь с ним как можно больше общего… иметь, и, похоже, сие демонстрировать.
– Потому Кручу надо открыто сказать, что при создание существа придется соблюдать правила, каковые мною установлены. Все же существо, это не ойкос, который можно безболезненно уничтожить, – проронил, словно, устало Димург, вероятно, он говорил это брату уже не впервой, посему несколько утомился повторять одно и тоже. – Ойкос мы уничтожили и создали новый, но существо, как ты понимаешь, сложно переконструировать, не повредив его суть… И не надобно, чтобы более, тем паче у тебя, мой бесценный, были такие существа, как моя нежить… Которая, не обладая никакими скверными мыслями и поступками, пугает нашу милую девочку одним своим видом. – Бог на миг прервался, ибо обращался к юнице, не оставляя попытки снять с нее скованность, – правда Еси?
Перший чаще, чем Асил старался завести беседу с девушкой, подзывая к себе, приглаживая растрепавшиеся волосы на голове. Впрочем, Есислава в лучшем случае пожимала плечами или кивала, в худшем старалась уйти от ласки Бога. Она, безусловно, нуждалась в ласке, тепле Першего… в ней нуждалась, и лучица. Но та самая мощная тяга, каковую испытывал Крушец пугала человеческую суть… плоть юницы. Она словно придавливала пред старшим Димургом голову Есиньки, абы в его облике она, как человек, видела не просто Липоксай Ягы, а кого-то многажды роднее и ближе и не могла разобраться в собственных чувствах.
В этот раз Еси решила откликнуться на вопрос Зиждителя, желая хоть тем толкованием снять окутавшую ее тошноту, потому ответила:
– Нет, сейчас уже не пугают. Хотя они выглядят безобразно. Зачем, мне вот непонятно, одних лишать носа, а этим делать губы, но без рта?
– Наверно потому как им рты без надобности, – обрадовано молвил Перший, наконец, добившись от юницы нормального ответа и резко повернул в ее сторону голову.
– Они, что ж не кушают ничего? – теперь уже заинтересованно поспрашала Есислава и тотчас сомкнула рот, ощущая, что разговор вызвал новый прилив тошноты.
– Почему же не кушают… непременно питаются, – нескрываемо бодро проронил Димург и с тем торопливо шевельнулся в кресле, всем своим видом демонстрируя желание толковать. – Ибо без питания не может прожить не одно живое существо. То, которое дышит, думает, ходит, делает. Только у каждого свое питание… К примеру, определенные виды растений питаются растворенными в воде солями, каковые получают из почвы. В свою очередь ими кормятся отдельные формы животных… И у нежити, как всего цельного, понятия материального, имеющего физиологическое строение есть своя еда.
– Надеюсь это не пороки людские, оные нежить высасывает из заплутавших душ? – вопросом отозвалась девушка, и с тем прикрыла себе рот ладошкой.
– Тебе дурно? – взволнованно спросил Перший.
И немедля на юницу воззрился сидящий справа от него Асил, с той же поспешностью согнавший с лица улыбку.
– Нет, все хорошо, – глубоко вздохнув, ответила Еси, убирая от лица руку и продолжая свое прерванное движение. – Просто слегка мутит, не надо было все же есть… не зря я не хотела.
Старший Димург нежданно плотно прикрыл очи, словно отключаясь от происходящего на малость. Он почасту так делал, отдавая, таким побытом, поручения своим приспешникам.
– Так все же чем питается нежить? – несмотря на слабость поспрашала Есислава, оно как любознательность, была основой ее не только божественного, но и человеческого естества.
– Ну, по поводу вообще нежити сложно сказать, – отозвался миг спустя Перший и медлительно отворил очи. – Понеже Ночницы, это только некие представители нежити, но в частности, быть может, дарицы и не далеки от истины… И нежить в самом деле кормится за счет действ, поступков, чувств человечества. Хотя пороки, недостатки, изъяны, характерные черты, особенности к которым люди относятся с предубеждением аль явным осуждением сложно назвать явственным, осязаемым… Это допрежь того должно сформироваться в вещественное, ощутимое, которое можно сглотнуть, втянуть, всосать… Посему сами пороки нельзя назвать едой, лишь неопределенной субстанцией.
– Фу, как неприятно, что дарицы не далеки от истины, – молвила Еси, лишь на чуть-чуть сдерживая свой шаг обок кресла Димурга, словно желая, чтобы Бог ее удержал. – Мне бы больше понравилось, если б нежить поедала мошек, а не субстанцию пороков. Мне вообще противно, когда дарицы явственно разделяют мир на добро и зло, свет и тьму, точно сумеют выспаться, если не будет ночи… Ведь в существование человечества и вообще бытия не может быть такого резкого разделения. Я уверена верования дарицев какие-то не полные… придавленные или вообще переписанные чьей-то не умелой рукой.
Девушка между тем сошла с места, так как старший Димург хоть и желал приголубить ее, в этот раз не решился, чтобы не вспугнуть начавшееся общение. Она неспешно обошла по кругу стоящие кресла, и, дойдя до люкарни, сызнова остановилась напротив нее, воззрившись сквозь стекло.
– Замечательное предположение, – отозвался, очевидно, довольный словами юницы, Перший. – Это желание переписывать божественные законы всегда появляется в людях, иноредь в начале существования человечества, инолды многажды позже. Тут как кому повезет… Заведомо человек создан нарочно таким, таким самовольщиком… ослушником… И сие отрадно и единожды огорчительно… Как сказал как-то мне Воитель: «Вельми я благоволю, в отличие от иных Богов, к людскому племени, потому как непременно оно меня порадует своей непосредственностью… И как в самом начале пути даруя незабываемых личностей, так и в самом конечном этапе поразив своей ни с чем несравнимой извращенность…» Весьма веская молвь… как думаешь малецык? – обратился с вопросом Димург к задумчивому Асилу, стараясь снять объявшую его кручину.
– Не знаю Отец… веская нет ли.., – немедля откликнулся старший Атеф, одновременно с тем огладив перстами покатый подбородок и узкие, кремовые уста. – Но я не сторонник всяких там ослушников. Может потому, стараюсь среди людских отпрысков распространять верования, где нет второй, противной сущности и Бог един в своем множестве, созидая как правое, так и левое.
Ознакомительная версия.