— Эхма! Все копыта стоптал! С утра на Вражке, вечером здесь… А ноги у меня не казенные, особенно та, что хромая. Да еще холодрыга!
— Погодь ныть-то про свою сухотку, Шульга! Лучше ответь — взаправду Ленина видал?
— Да вот те крест… Тьфу! Вот, как тебя. Хромаю, значит, с утречка по Кремлю, чайничком машу, соображаю, где б заварочкой разжиться, а тут Ленин сам свой — я его тотчас узнал. Из себя лысый. Ростом невелик.
— Брешешь! То ж — Ленин! Как так — ростом невелик?
— Прекратить треп! Революционный держите шаг! Кто идет? Тьху ты… Чертяка… Бобик! Шарик! Стоять! Стой, гражданин Шариков! Фюююииить! Кудааа без мандату?
Заложив два пальца в рот, командир свистит вслед лохматому молодому псу. Бойцы ржут.
***
Пока Даша первая подыскивала себе укрытие во дворе церкви за часовенкой, Даша вторая (хотелось бы написать Даша-Шарик, но выглядит это, если откровенно, не очень) упустила преследуемых из виду. Еще и голубь! Сел прямо перед мордой, закурлыкал. К счастью, быстро одумался и упорхнул. Успокоив «свое» собачье сердце, Даша пробежалась по большому, тщательно выметенному двору, осмотрела все входы и выходы, сунулась во все щели — ничего. Тогда оттолкнувшись задними лапами, подпрыгнула высоко-высоко (даже в глазах потемнело от ужаса и восторга) и ловко приземлилась на внешний подоконник стрельчатого цехового окна. И замерла, прилипнув носом к обледеневшему стеклу. Пришлось дышать чаще и сильнее, чтобы протопить «полынью», через которую было хоть что-то видно. И ура — в сизом табачном дыму, как посреди тучи, плавали силуэты Артура Уинсли и Сиднея Райли, под видом которого, как мы помним, скрывалась известная всему миру шпионка Мата Хари. Там же в дыму, прислонившись спиной к кирпичной стене, сидел верхом на колченогом стуле Евгений Бессонов. Выглядел Бессонов страшно — с красными выпученными глазами, с клокастой рыжей бородкой и огромным выпяченным кадыком в пол шеи. По пояс голый, в холщовых штанах, в кожаном кузнечном фартуке Бессонов яростно жестикулировал и ерзал вверх-вниз подбородком, как будто к его голове прикреплена была невидимая нить, конец которой дали в руки плохому кукловоду.
Бессонов и раньше не мог похвастать изысканностью манер, а теперь словно с него содрали лак, прежде делавший его похожим на нормального человека, и наконец-то во весь рост проступил безумец.
Видно все было преотлично, а вот слышно так себе, хоть Даша и вовсю шевелила ушами. «Надо было Шарику Фенека на шею надеть», — огорчилась девушка, но припомнила, как Артур говорил, что предметы работают только с человеком. Оставалось лишь рассчитывать на собачий отменный слух. Шум в цеху стоял адский. Внутри шипело, бухало, громыхало и лопалось, пыхало, свистело, гудело, вопило и скворчало. Расслышать за этим шумом слова человек, сидящий на подоконнике снаружи, точно бы не смог. Человек, вообще, довольно неудачно сконструированное животное — в нем нелепо все, включая прямохождение, отсутствие волосяного покрова, отвратительное зрение, обоняние и слух, а также настойчивое желание знать то, чего знать ему не положено. Собака, в этом смысле, устроена куда лучше, хотя и не считает себя вершиной эволюции.
— … ать… нет… знал! Да… рить? А-о-А-га… Что? А? Громче! Бумаги? А? Громче!!!
Шарик — точнее Даша, осторожно, чтобы не поскользнуться, повернулась боком и прижалась к оконной «полынье» левым ухом и левым глазом одновременно. И хотя от холода по загривку тут же побежали мурашки, слышно стало не в пример лучше.
— Бумаги? Ха! Неужто думали, Бес вас не разгадает? — гримаса Бессонова, по-видимому, выражала презрительный смех. — Да я дружку Шломо… тьфу! то есть Сиднея, знаю как облупленного. Мало мы с ним по ночлежкам и кутузкам вдвоем мотались? Вы еще рта не раскрыли, как я уже срубил, что Шломчик попал. И теперь где-нибудь на дне Яузы раков кормит. Или опять выкрутился хитроумный черт, и таки живой?
— Живой. Да! Живой! — на Артура все еще действовал химический состав, поэтому он честно ответил Бессонову на его вопрос.
Ответил по-русски, чему весьма поразился. Видимо, препарат не только развязывал язык, но еще и положительно влиял на лингвистические способности попавшего под его действие бедолаги. Правду говорят, что нет, худа без добра. Кстати, и Марго избавилась от своего отвратительного акцента, перестала гнусавить и глотать окончания, что было как нельзя, кстати, ведь господин Бессонов за двенадцать лет так и не удосужился выучить даже десятка слов по-английски. Кстати, узнал Артур Бессонова сразу, едва они с Маргаритой вошли в цех. Вспомнил странного человека в тюбетейке, которого Райли представил ему как антиквара-самоучку. Что ж, с восьмого года товарищ Бессонов мало изменился, разве что осунулся и еще больше пожелтел.
— Никто особо на инкогнито и не рассчитывал! Но послушать нас все же придется, товарищ! — рука «Сиднея Райли» забралась во внутренний карман щегольского полупальто Сиднея Райли и достала оттуда почти уже пустой флакон с «феромональным веществом». Еще полсекунды, и Бессонов был окутан фиолетовой взвесью, которая, смешиваясь с табачным дымом, плела в воздухе причудливые кружева.
— Гагагага, — не то загоготал, не то закашлялся, подавившись дымом, Бессонов. — Знакомая вонища и цвет знакомый! Эликсир истины! Шломо его так назвал. По-дурацки! Моих, бесовских рук работа. Образец варил еще в Вене для него, для Шломо… Ну, для Сиднея, то есть… лет тридцать назад. Он туда из Одессы слинял. Жандармы его по всему югу искали, хотели упрятать на нары, а он в Австрии отсиживался. Тощий был и белый, как глист, звался Шломо Розенблюм, и хотел непременно бомбой в царя кинуть! Мы тогда с ним вместе и хотели. Потом решили, ну ее — бомбу, лучше в дворцовую вентиляцию запустить эликсир, потом залезть во дворец… и вынудить царя отречься. Глупые были, молодые. Выходит, пользует Шломчик бесовскую рецептурку.
— Хватит! Перейдем к делу! — раздраженно скомандовал «Сидней Райли». — Нужны чистые документы. По два комплекта на каждого, минимум. Паспорта, удостоверения, продовольственные карточки… И подписать сквозную подорожную до Крыма. На двоих… Лучше на семейную пару. Скажем… на американцев из Красного Креста — они у вас, большевиков, сейчас в фаворе.
— На троих. Еще мисс Даша! — влез Артур.
— Даша? Ах да… эта… Да. Тогда на троих.
— А, может, тебе хрящик свиной обглодать, дамочка? А? Или тюрю разжевать и в рот положить? Или камаринского? Не желаешь? Нет?
Эликсир истины явно не действовал на своего создателя. Марго занервничала, закусила нижнюю губу, вопросительно обернулась на Артура.
— Таракан! Таракан отлично нейтрализует действие любой химии… — шепотом ответил Артур на немой вопрос шпионки. — Но Таракан — исконно американский предмет, здесь его быть не может никак. Да и глаза у товарища обыкновенные. Секунду… Дайте мне секунду, Марго!
Зажмурившись, Артур вдохнул горячий, пропахший машинным маслом и металлом, воздух. Пришлось где-то с полминуты стоять с закрытыми глазами, успокаивая дыхание, поэтому Артур не увидел, как Бессонов медленно поднимается со стула, не сводя с Артура своих совершенно ведьмачих, янтарного цвета глаз. Таким взглядом — жадным и восторженным — холопы встречают долгожданного барина. «Надо же… вот как… вот оно как… надо же…», — приговаривал Бессонов, как заведенный. В этот момент Артур наконец-то «увидел» цех. Точнее, сперва «увидел» Марго с ее Бабочкой, наметившейся так ярко, что у Артура застучало в висках. След был жирным, многоцветным и вполне мог принадлежать нескольким предметам одновременно, и будь Артур человеком чуть более подозрительным, он обратил бы внимание на этот факт. Но Артур решил, что Бабочка от постоянного использования, что называется, «вошла в силу», отчего и дает такой мощный эфирный шум. Присутствия других предметов в цеху Артур не обнаружил.
— Нет… У вас ведь нет предмета, Бессонов? Но и химия на вас не действует. Как же так? — сам того не желая, проговорил Артур.
На самом деле, Артура уже порядком сердила его неудержимая «болтливость» и ненужная «честность». Скорее бы выветрился чертов эликсир! Скорее бы стать собой… и снова начать лгать. Удивительное дело, но сегодняшняя вынужденная правдивость позволила Артуру понять, насколько вся человеческая сущность пропитана ложью. Вежливость, снисходительность, жалость, деликатность, предусмотри­тельность, недоверчивость… и даже лень — все это вынуждает человека врать без остановки. Маленькие, ежесекундные обманы настолько привычны, что их даже не замечаешь. «Доброе утро…» — каждый свой день ты начинаешь со лжи. Ведь, как известно, утро добрым не бывает. Ты лжешь, благодаря повара за невкусный завтрак. Ты лжешь, открывая перед брюзгливой жирной старухой дверь в аптеку. Лжешь, давая прикурить от своей спички приятелю, который вчера обчистил тебя в покер. Лжешь, отвечая на вопрос о здоровье, делах и планах… лжешь, с улыбкой распахивая нежеланному гостю дверь, мол «добро пожаловать». Лжешь ты и лгут тебе.
