Про кончину Сталина в учебнике оказалось немного дальше, в 1955 году, причем Виктору бросилось в глаза необычные формулировки события: "была зафиксирована остановка сердца" и "было принято решение поместить товарища Сталина в специально построенном Мавзолее"; слово "смерть" или ему подобные было старательно обойдено, почему — в ученике не объяснялось. Поразмыслив, Виктор смог прийти лишь к предположению, что в новой реальности просто запрещено считать Сталина умершим. В конце концов, это характерно для многих религий: не умер, а отправился к предкам, в рай или в ад, а то и просто "уехал далеко-далеко". Даже, может быть, просто хотели избежать массового шока от этого печального известия.
Дальше в учебнике шли показатели очередного пятилетнего и перспективного десятилетнего планов, программы ракетостроения и запуск первого советского спутника. Вникать в эти вещи особо было уже некогда — в коридоре стучали каблучки Зины.
Виктор Сергеевич закончил читать учебник.
Картина мира представлялась Виктору довольно ясной. Мир поделен на четыре империи — СССР, Третий Рейх, Великую Японскую Империю и НАУ (кто забыл — это США + Британия), вследствие чего установилось относительное равновесие. Явного деления мира на "демократию" и "тоталитаризм" не получалось, как и на "социалистический" и "капиталистический" мир. Везде государство под тем или иным соусом регулировало экономику, все империи были милитаризованы, и, кстати, в СССР есть мелкий частник.
Зина вошла в дверь, сияющая, свежая и раскрасневшаяся от мороза. Виктор, пожалуй, первый раз видел ее такой счастливой.
— Не скучаешь тут? Представляешь, там как раз сдавали одну монографию, ее сложно поймать, она все время на руках… Тихо, помада! Размажешь… Погоди, я сотру, — под губами Виктора ее щека, казалось, разгорелась еще ярче.
— Начинка готова, и, наверное, тесто поспело.
— Сейчас! Только скину пальто, и…
Чудо-печка была похожа на НЛО, такая же круглая и с рядом отверстий по бокам. Или на противотанковую мину. Как объяснила Зина, крышку надо было сначала так повернуть, чтобы отверстия были закрыты, а потом — открыты, чтобы сверху подрумянилось.
Запахи кондитерской поплыли в комнату, и Виктор пошел открывать форточку. Он снял крючок, на подоконник посыпались легкие снежинки, в комнату влетели крики и смех детворы, стук шайбы о борта хоккейной коробки. Сколько детей-то во дворе: видимо, сбегаются с окрестного частного сектора шайбу гонять; а вон наперегонки катаются с горки, на которой торчит оголовок запасного выхода убежища. Он в детстве тоже так катался, только во дворе соседнего дома был не оголовок, а все убежище; кто был на санках, кто просто так с ледяной дорожки. А летом пацаны с четвертого этажа пускали ракету из старой кинопленки с балкона общего коридора и чуть пожар не сделали. Будем надеяться, что этим здесь увлекаются меньше… По радио передавали "По вашим письмам", и Канделаки выводил игривый строковский фокстротик — "Полли, ревную, жду поцелуя, о, будь скорей навек моей…". Музыка очень приятная, вот слова… кто сказал, что раньше не было попсы?
Вот так и Зина, наверное, смотрит из окна во двор, и видит детей, а потом все расходятся и остается только учеба и спорт и тихая комната. Может быть, поэтому?
— Все, сейчас все будет готово… ты там стол откинь.
Пирожки источали благоухание и теплоту, и улыбка Зины излучала какую-то привычную домашнюю теплоту и счастье. Мир казался простым и уютно устроенным.
"Как же теперь паспорт-то добыть? А то чувствую себя каким-то нелегальным мигрантом. Устроиться нормально, грамотные люди здесь очень нужны, не то, что у нас там; взять этот самый кредит на сталинку, хотя бы на однокомнатную… сколько там метров, восемнадцать? Потихоньку обставлять мебелью, телевизор взять в кредит, остальная электроника у нас уже есть… нет, сперва в кредит лучше холодильник или стиральную машину"
Виктор вдруг поймал себя на мысли, что его интересует уже не просто вопрос выживания, что это время, это общество ему начинают нравиться, и он бы хотел здесь удобно устроиться. А, собственно, что такого здесь напрягает? Очередей больших нет, дефицита нет, еда-одежда по цене доступны, квартирный вопрос решаем, и то, что надо в первую очередь для комфорта, тоже можно в кредит. Правда, надо будет побольше зарабатывать. Ну и что? Спрос на специальность есть, нормальный заработок найти можно, никаких кризисов, банкротств фирмы, задержек зарплат, никакой самодур просто так не выгонит. Точнее, самодуры тут может быть, и есть, но от них при таком дефиците ИТР уйти несложно.
— Изумительные пирожки. Даже не думал, что без духовки так могут получиться.
— Ну, тут многое зависит от теста. Вот, допустим, берем рецепт сдобного теста, как написано, только сахара кладем вполовину меньше и вполовину больше молока…
Собственно, непонятно против чего тут вообще разбухать. Идеологией не напрягают, по крайней мере, пока. Да и вообще как-то о ней не вспоминают. Впрочем, оно и понятно — четыре империи, особого идейного различия нет, позиционироваться нечем. Просто дележ мира по возможностям. Ну да, конечно, бухарикам и курцам тут не мед, и азартные игры, видать, жестоко пресекают — по крайней мере не видно, чтобы в карты играли. Но все опять-таки пользы для: алкаши не валяются, всяких деградировавших личностей тут то не так заметно, как в нашем мире, ну и, наверное, получше с онкологией. В чем еще несвобода? Нельзя уводить чужих мужиков и, наверное, баб. Ну и правильно, в общем. Стричься налысо нельзя… Мелким кустарем быть можно, а вот раскрутить бизнес нельзя, например, ресторан открыть. А с другой стороны, что у нас, каждый может открыть ресторан? И выжить в нашем бизнесе? Ага. Щазз. Сказки про поле чудес в стране дураков. Ну и в Африку просто так съездить нельзя. Хотя это из той же оперы, как и с рестораном: то-то много у нас в Бежице в Африку ездит. А однокомнатная с высокими потолками, нормальной кухней и ванной… сколько, интересно, сейчас такая стоит…
За окном налетел порыв вьюги, перспектива частного сектора с новыми дома вдоль Джугашвили на заднем плане затянуло белой крутящейся пеленой. Зина подошла к окну, закрыв на крючок форточку, и села, как наездница в дамское седло, на широкую белую доску подоконника, оперевшись на нее правой рукой. Ткань халата облегла округлые, манящие колени и левое бедро.
— Ты знаешь, Вить, я давно такого не чувствовала, чтобы в выходной не хотелось куда то бежать, суетиться, пытаться все успеть. Никогда не думала, что можно просто вот так быть рядом, и снег, и все хорошо… Наверное, я всегда слишком торопилась… а может, просто не хотелось ничего замечать…
— Наверное. — Виктор встал, подошел к окну и обнял ее за плечи правой рукой; левая скользнула по ткани к пуговицам на халате.
— Ну что ты… подожди, я постелю… хороший мой…
23. Всех позже смолкнет соловей.
Все на свете когда-нибудь кончается.
— Пора, — с легкой грустью сказала Зина. — А то так тебя из общежития выпишут. И надо отдохнуть перед командировкой.
— Слушай, а чем-нибудь могу помочь тебе с учебой?
— Вряд ли… Разве ты биолог?
— Нет. Но я тоже могу печатать на машинке.
— Да печатать пока не требуется, я сама быстро печатаю, что на обычной, что на электрической… Чего ты улыбаешься?
— Ничего. Просто интересно, как стремительно развивались наши отношения.
— А что тут удивительного? Никто из нас не знает, что будет завтра. Тогда зачем откладывать?
— Ты думаешь, после командировки что-то произойдет, и мы больше не встретимся?
— Не знаю… Не знаю. И я, кажется, совсем потеряла голову.
— "И каждый раз навек прощайтесь! И каждый раз навек прощайтесь! И каждый раз навек прощайтесь! Когда уходите на миг!"
— Любите Кочеткова?
— Так… запомнилось.
— А мне нравятся его стихи. "Все смолкнет: страсть, тоска, утрата… О дне томящем не жалей! Всех позже смолкнет — соловей, Всех слаще песни — у заката…"
— Похоже на Тютчева.
— Да… пожалуй.
— Но ты же не уезжаешь в следующие выходные? Значит, в субботу я тебя приглашаю… еще не знаю куда, но приглашаю. Ты не против?
— Нет, совсем нет. Ты хороший. И не пьешь. Знаешь, после японской некоторые ломались. У одной моей подруги муж запил, так его в профилактический лагерь отправляли.
— И чего там?
— Там? Разделили на группы, в лесу они жили, работали, основную часть заработка перечисляют семье, оставляют немного на всякие мелочи, чтобы снова не пили. Порядок как в армии, ходят строем. По выходным она ездила навещать. Но вернулся, уже третий год нормально… Да, а ты уже колючий какой стал…
Обратно к общежитию Виктор шел пешком. Трамваи еще ходили, просто хотелось поближе посмотреть на ту улицу, по которой в детстве ходил до рынка. От той улицы с вереницей старых изб и довоенных одноэтажных казенных домов на две семьи уже почти ничего не осталось, он шел по протоптанной в снегу тропе мимо новых домов и заборов строек, но ему казалось, что так было всегда — настолько легко и естественно продолжали эти панельные сталинки с их колоннами кварталы построенных в его реальности послевоенных общежитий возле Стадиона.
