– М-да, это так, – кивнул Ленин. – Родители должны выделять женатым сыновьям свою долю, а семьи у крестьян большие. Как следствие – постоянное дробление наделов.
– А дробление крестьянских хозяйств приведет к обнищанию, – поддержал Крестинский.
Как мне кажется, старшие товарищи не хуже меня понимали ситуацию с дроблением крестьянских хозяйств, и уже обдумывали пути ее решения. Но коли меня спрашивают, отвечаю:
– Через пару лет в Череповецкой губернии опять будет по десять десятин на хозяйство. А если в других губерниях десять десятин – достаточно много, то на моей родине, где очень низкая урожайность и много болот, очень мало. Как мне кажется, через семь, или десять лет появятся не такие кулаки, что имеются в современных деревнях – нынче кулаками именуют тех, кто батраков нанимает и сумел-таки сохранить коней, а настоящие, которые начнут скупать мелкие хозяйства. Вот они-то и станут покупать трактора, а остальной народ ринется в город, искать работу.
Чтобы картина не выглядела совсем уж печальной, я улыбнулся:
– Но я оптимист. И думаю, что мои земляки, из числа беднейших крестьян, просто начнут образовывать коллективные хозяйства – объединят землю, тягловый скот, начнут совместными усилиями обрабатывать почву. А освободившиеся рабочие руки уйдут в промышленность, создавать те самые трактора, что понадобятся крестьянам.
Слушая меня, товарищ Ленин смурнел лицом. Наконец, он махнул рукой, в которой был зажат карандаш:
– Ну, это отдельный вопрос. Будем его решать. А покамест, Владимир Иванович, что можете сказать об отношении крестьян к налогам?
– А вот с этим, Владимир Ильич, сложно. Беда в том, что губернские исполнительные комитеты, на которые возложено взыскание налогов, имеют самое смутное впечатление о том, как это надо делать, и как высчитывать.
– Так они же должны понимать, что из центра трудно подсчитать доходы крестьян на местах, – хмыкнул Крестинский. – Мы поэтому и возложили ответственность за сбор налогов на власть на местах.
– Они это прекрасно понимают. Но если люди привыкли, что раньше центр давал им определенную цифру для продразверстки, а они уже раскидывали ее по уездам, а те – по волостям, то нынче сложнее. Губерниям нужна хоть какая-нибудь инструкция. Я бы, например, предложил обратиться к дореволюционному опыту. Не помню, сколько платили крестьяне до девятьсот семнадцатого года?
– Около двенадцати процентов, – подсказал Крестинский.
– Ну вот. А нам следует установить налоги в десять процентов от прибыли, – пожал я плечами. – Тем самым мы продемонстрируем, что Советская власть относится к крестьянам более лояльно, нежели царская, с другой.
Высокопоставленные товарищи закивали, а я продолжил:
– Обязательно установить единый сельскохозяйственный налог. Я думаю, не только в Череповецкой губернии установлены разные показатели и разные виды налогов?
Мы с Владимиром Ильичом дружно посмотрели на наркома финансов, и тот кивнул:
– Да, мне докладывали, что в настоящее время по губерниям налоги установлены по восемнадцати показателям. Хлеб, зернофураж, яйца, масло животное, шерсть, кожа, овчина и овчинные изделия, картофель, масляничные семена, сено… Что-то еще.
Похоже, народный комиссар финансов запамятовал, а что там еще в списке обязательных налогов?
– Вот-вот, – кивнул я. – Прошло еще только два месяца от объявления нэпа, а люди уже ошалели. В газетах уже прописано – что и когда сдавать. Возможно, что налоги-то в реальности небольшие, но их разнообразие вызовет недовольство. Опять-таки – налоги станут взымать постоянно и непрерывно. Они же запутаются – что, где и когда. А налоговая политика государства – это определенные правила, которые граждане должны знать. Так пусть крестьяне платят зерном – рожью, пшеницей, ячменем, а земельные отделы установят определенную норму платежей, с учетом плодородности земли, ее количества. Крестьянин станет платить налоги один раз в год. И ему легче, и нам спокойнее.
Товарищ Ленин посмотрел на Крестинского, а тот, также, как и Председатель СНК, сделав себе заметку, кивнул:
– Изучим вопрос, а течение месяца разошлем инструкции.
– Что еще? – поинтересовался Владимир Ильич, посмотрев на меня.
– Опять-таки, в губерниях нет специалистов по налогам.
– Это известно, – перебил Крестинский. – Мне уже жаловались, что в налоговые органы набирают людей, не имеющих представление о налогах. Предпочитают крепких партийцев, но, увы, инициативность и подвижничество не заменят знания финансовых вопросов.
– Навег’ное, стоит организовать куг’сы для фининспекторов? – предложил товарищ Ленин, на что Крестинский задумчиво почесал бороду: – Это же будут не курсы, а академия. Сколько потребуется людей? Хотя, можно организовать курсы для начальников губернских финотделов. Научатся сами – разъяснят подчиненным.
Кажется, я уже малость «подзагрузил» народных комиссаров, но мне нужно было сказать еще кое-что.
– Еще момент, – сообщил я. – Я считаю, что имеет смысл применить к налогообложению классовый подход.
И Председатель СНК и нарком с удивлением посмотрели на меня. Крестинский спросил:
– Владимир Иванович, в декрете о переходе к продналогу мы заявили о равенстве в сборе налогов. Получится, что мы отступаем от собственных принципов?
– Не совсем, – покачал я головой. – Как я полагаю, что уже в этом году появятся недоимщики. За время продразверстки часто платили богатые крестьяне, а бедные сидели в сторонке. К тому же, из-за безлошадности не все смогут распахать пашни, получить урожай, с которого государство возьмет налог. Недоимщиков местная власть начнет определять в тюрьму. Не следует всех грести под одну гребенку. Я предложил бы разбить все крестьянские хозяйства, всех «уклонистов» на три категории. Первая – сильные хозяйства, которые могут выплатить налоги, но не хотят. То есть, откровенные уклонисты. Вторая категория – хозяйства средней мощности, желающие платить налог, но по каким-то причинам не укладывающиеся в сроки. И третья категория – беднейшие хозяйства, которые не в состоянии платить. И по всем этим категориям проводить индивидуальную политику. Кому-то давать отсрочку, кого-то пожалеть и простить, а кого-то наказывать.
– Однако, – хмыкнул Крестинский. – Инструкция получается очень подробная.
– Вы дайте лишь общую канву, а детали пусть додумывают на местах, – предложил я. – Все равно, губисполкомы сами придут ко всему тому, о чем мы здесь говорим. Через полгода, возможно, что через год.
А про себя я подумал, что на самом-то деле все это губисполкомы начнут внедрять года через два, а то и три. И сколько успеют дров наломать, людей пересажать – жуть.
– М-да, Владимир Иванович, – протянул Владимир Ильич. – Пожалуй, не зг’я вы съездили в командиг’овку, не зг’я.
– Владимир Ильич, а может, предложим кандидатуру товарища Аксенова на пост наркома финансов? – вдумчиво поинтересовался Крестинский.
Это он что, всерьез? А ведь всерьез.
– Если перевести товарища Аксенова ко мне в замы, чтобы он поработал у нас месяц-другой, набрался опыта, то вполне-вполне. Он и денежную реформу проведет.
– Боже упаси! – испугался я. – Если я стану народным комиссаром финансов, то рухнет вся финансовая система Советской России.
– А куда ей еще рушиться? Кажется, дальше-то некуда, – вздохнул Крестинский. – По сравнению с семнадцатым годом рубль обвалился на пятьдесят тысяч, а цены выросли почти в сто тысяч раз.
– Нет, товарищи, – залепетал я. – Не надо меня в наркомы финансов, У меня с арифметикой туго. Вон, если не верите, могу показать свидетельство об окончании учительской семинарии. По математике удовлетворительно, по физике тоже.
Свидетельство я и на самом деле получил, посетив родную семинарию, равно как и выписку из метрической книги. Но это так, к слову.
– А по остальным предметам? – заинтересовался Владимир Ильич.
– По истории и географии отлично, а по всем остальным удовлетворительно, – вздохнул я, понадеявшись, что товарищ Ленин не станет смотреть мои документы. Соврал я самую малость. По математике с физикой Володька Аксенов меня не подвел – у меня у самого с ними нелады были, а вот по чистописанию у него стоит «отлично», чего не сказать обо мне, всегда писавшему, как курица лапой.
