что веревка за спиной заходила намного свободнее, чем раньше.
— И верно, — он вздохнул. — Ну, знаешь что? Нам бы хотелось, чтобы ты хотел жить.
— Хотите за меня денег, — проговорил я.
— Догадливый, — он улыбнулся. — А может, и чего посерьезнее. Если на то будет воля Аллаха.
Мужчина замолчал, продолжая улыбаться.
— Как тебя зовут? — Спросил он вдруг.
Тогда я смекнул, что, если чечен почувствует выгоду, почувствует, что с меня можно что-нибудь стрясти, я смогу потянуть время. Пожить еще немного и придумать, как выбраться. А может быть, подоспеет Тургулаев. Правда, на это надеяться было глупо. Всегда лучше в первую очередь рассчитывать на себя.
— Вадим, — солгал я.
— А меня Алим. Алим Исмаилович, — снова улыбнулся он.
Сказал ли он мне правду, понять было нельзя. Да и какой смысл сейчас об этом думать?
— Не скажу, что рад знакомству, — проговорил я.
— Скажи, Вадим, — продолжал Алим Исмаилович. — А что ты делал там, на берегу реки? Почему решил ввязаться в перестрелку?
— Охотился, — проговорил я. — Услышал стрельбу. Увидел, что человек в беде. И решил прийти на помощь.
— Как благородно, — сказал он с едва уловимым сомнением в голосе.
— Мой дед воевал в Великой отечественной, — заглянул я ему в глаза. — Отец — в Афгане. А до этого в Чехословакии был. По-другому я не могу. Так уж воспитали.
— Отец у тебя живой?
— Да.
— Чем занимается?
— Бизнесмен, — снова солгал я.
— Богатый, наверное, — показал он в улыбке немного щербатый рот.
— Не жалуюсь.
— Значит, того человека, которого ты так отчаянно бросился защищать, ты не знал?
— Нет.
— Ладно, — Алим встал. — Пить хочешь?
Я не ответил, но при словах о воде, сглотнул вязкую слюну.
— Вижу, хочешь. Смотри, Вадим. Не очень я доверяю твоим словам. Особенно про того человека. Посиди-ка тут еще чуть-чуть. Может, передумаешь. Тогда получишь воды.
Потом чеченец ушел, а я принялся дальше работать над веревкой.
Вернулся он часа через три, ближе к полудню. Я почувствовал голод и жажду, но пока что терпеть их не представляло особого труда. А вот с запястьями все было неважно. Грубая, витая веревка терзала кожу, но останавливаться я не собирался. Правда, приходилось быть аккуратным, чтобы не вызвать подозрений лишними звуками. А веревка, иной раз сильно хрустела, растираясь о древесину.
Когда за дверью началось копошение, я замер. Прислонился ближе к своему столбу. Алим снова вошел в сарай. В руках он нес мятый ковшик с водой. При виде этого я снова сглотнул. Сейчас мне показалось, что горло ужасно сухое. Тело требовало воды.
— Ну как ты тут? Удобно? — Проговорил он приблизившись. — На улице жарко, а тут хорошо. Сквозняк, прохлада. Хочешь воды?
Он опустился, показал мне чистую воду в ковшике.
— Ну что, не передумал? — Спросил он, когда я не ответил. — Мы ждали совсем других людей. Местную молодежь. Но на берегу появился тот, на пятерке Жигулей. А еще ты. Не хочешь рассказать, кто вы такие? Тогда и напьешься, и наешься.
— Я сказал, кто я. Я охотник, — покачал я головой. — А того, кого вы обстреляли, я не знаю.
— Угу, — покивал Алим. — Ну ладно. Что ж.
Чеченец посмотрел в воду. Потом стал сладко пить ее. Я видел, как его тонкий кадык ходил туда-сюда при каждом глотке.
Напившись, он утерся.
— Холодненькая. Красота в такую жару. Я тебе тут немного оставил. Хочешь?
— Нет, — проговорил я.
Мужчина хмыкнул, а потом вылил остатки мне под ноги.
— Ну не хочешь, не надо.
Он встал.
— Ладно, по-хорошему ты не хочешь. Ночью тебя увезут отсюда. Мы будем пытать тебя, пока ты не признаешься, кто под нас копает. А ты признаешься. Зелимхан просился, чтобы я разрешил ему взяться за тебя, но я пока отказал ему. Он парень горячий. Убьет еще тебя ненароком. А ты нам нужен живой. Ты наш козырь, Вадим. Но если будешь упираться, может, я и передумаю. Дам свободу нашему Зелимхану.
Веревка была прочной и жесткой, тем не менее, я чувствовал, как она истончилась, как ее разорванные волокна путались в пальцах. К вечеру пилить ее стало тяжело из-за боли в запястьях, и я начал делать перерывы, чтобы перевести дух.
Пока я сидел внутри, понял, что чечены тут не обосновались. За весь день я слышал, как во двор несколько раз заезжала и почти сразу уезжала машина. На территории, по всей видимости, было не так много людей: два или три боевика. Они менялись, охраняя меня, и время от времени заглядывали внутрь, чтобы проверить, как я тут. Это постоянно были одни и те же люди.
Когда дверь раскрывалась, у меня было несколько мгновений, чтобы рассмотреть, что же на улице. Впрочем, ничего особенного там не было. Просто запущенный станичный дворик, правда, безлюдный. Это были неплохие условия для побега. При условии определенной удачи, конечно.
Тем не менее, я решил дождаться темноты, опасаясь, что за мной могут начать погоню при свете дня. С раненой ногой мне далеко не уйти. Вот только нужно было успеть до того, как чечены придут забрать меня на пытки.
Когда стемнело, я стал работать упорнее. Веревку я почти осилил, и оставалось немного. Усердно работая, я даже не чувствовал боли в руках. Кисти просто онемели, а я продолжал тереть и тереть веревку о дерево.
Когда снаружи, у двери, снова раздались голоса, я притих. Чечены обсуждали что-то на своем. Приглушенные звуки речи доносились до моего уха, и у меня появилось неприятное предчувствие. Возможно, сейчас меня решат вывезти отсюда. Тогда я попытался разорвать веревку насилу, но ничего не вышло. Я принялся пилить ее дальше, чувствуя, как она поддается все охотнее.
Потом разговоры затихли. Я понял, что снаружи остался один боевик. Услышал, как удаляется второй.
Когда я снова принялся работать, щелкнул дверной крючок. Дверь медленно, со скрипом в петлях отварилась. Внутрь заглянули.
В темноте я не мог разобрать, кто именно это был. Некто зашел внутрь, закрыл за собой вход в сарайчик. Темная, крупная фигура двинулась ко мне.
— С-сабака… — протянул моложавый, но низковатый голос. — Нашел я тебя, дьявол.
Он стал на почтительном расстоянии, и привыкшие к тьме глаза различили гостя. Это был тот
