Огонь немцев был страшен. У японцев даже на крейсерах, не говоря уже об эсминцах и прочей мелочи, не было ничего подобного «фирлингу», а также 37-миллиметровым автоматам, лишь их новейшие эсминцы «Акицуки», специально спроектированные как корабли ПВО, могли бы считаться достойным противником. А крупный японский калибр, 127 миллиметров, числящийся универсальным, на деле не являлся таковым из-за низкой скорости наведения и опять же устаревшей СУО. У немцев же сейчас на «Шарнгорсте» и «Гнейзенау» 88-миллиметровые зенитки в ходе модернизации были заменены еще более мощными 105-миллиметровыми, эти пушки, в спаренных установках, стояли и на «Фридрихе» (бывший «Ришелье»), и на «Дюнкерке» со «Страсбургом», заменив там 130-миллиметровые универсалы в броневых башнях, слишком неповоротливые для зениток. И были «бофорсы», имевшие у немцев обозначение Флак-28. И шестидюймовые противоминные орудия немецких линкоров и «Цеппелина» стреляли по низколетящим торпедоносцам, и небезуспешно — три «авенджера» рухнули в волны, наткнувшись на этот огонь, опасны были не только разрыв и осколки, но и водяные столбы.
Не повезло итальянцам, обстреливавшим полуостров с запада и первыми попавшим под удар. Номинально их зенитная батарея была достаточно сильна, но вот с надежностью и качеством были проблемы. Результат: два торпедных попадания в «Литторио». ПТЗ не пробита, и линкор сохранил ход в двадцать пять узлов, вот только получить еще по торпеде в те же места крайне нежелательно. Одно попадание в «Литторио-Венето» — и еще многие клянутся, что видели, как две или даже три американские торпеды прошли под килем, не взорвавшись. Одно попадание в крейсер «Евгений Савойский», только что отремонтированный после боя у Сокотры — ну карма такая у корабля — и здесь всё гораздо серьезнее: еще одно боевое воздействие противника — и надо будет снимать экипаж. Одно попадание в эсминец «Берсальере» — потерял ход, дай бог дотащить до Гибралтара, если никто не помешает. Два бомбовых попадания в «Венето» — разрушены кормовой мостик и катапульта, пожар, но вроде не опасный. Горит крейсер «Сципионе-Африкано», крен на левый борт, взрывы. Тысячефунтовая бомба прямо у борта «Литторио», но, кажется, ущерба нет. И самолет вместе с бомбами едва не влетел в «Филиберто», рухнув буквально в десятке метров за кормой, взрывом у крейсера поврежден руль.
У французов, маневрирующих у входа в залив: одна бомба в «Страсбург», разрушения и пожар в надстройке, в целом же линкор сохранил боеспособность. Два попадания в крейсер «Гаррисольер» — опасности потопления нет, но повреждена одна орудийная башня и система управления огнем. Опять же как утверждают свидетели из экипажа, торпеда прошла под килем «Дюнкерка», не сработав. И большое количество близких разрывов и осколочных повреждений — вот только от них на «Могадоре» вышла из строя СУО, очень капризная была конструкция! И затонул лидер «Кассард», каким-то образом подвернувшийся под бомбу так «удачно», что прямо в артпогреб — взрыв, корпус разорвало надвое, причем почти никто не спасся.
Но главное сражение развернулось на правом фланге, где в открытом море находился немецкий отряд. Спрюэнс всё же остался верен тихоокеанской тактике, когда именно авианосец считался приоритетной целью: две эскадрильи с «Интрепида» — одна пикировщиков, вторая торпедоносная — ударили по «Цеппелину». Но и немецкие истребители были эшелонированы по высоте, перехватывали «авенджеров», прижимающихся к воде, и крутились наверху на пути пикировщиков. По команде старшего группы, все уцелевшие «хеллкеты» рванулись в бой, отчаянно пытаясь отвлечь палубных «мессов». А противолодочные эскадрильи — простите, парни, но если главная задача не будет выполнена, то выйдет, что все, кто не вернется сегодня, погибли зря! Особенно трудно было тем, кто старался прикрыть торпедоносцев — на малой высоте «хеллкет» явно уступал немецким истребителям. Но всё же бомбардировщики прорвались!
«Цеппелин» получил четыре торпеды и почти десяток бомб, это было слишком много даже при хваленой немецкой живучести и высокой выучке команды. Авианосец горел и заваливался на борт, и палубные истребители, увидев это, выходили из боя и тянули на последнем бензине к берегу, уже захваченному немецким десантом — но были и такие, кто продолжал атаковать, а после выбрасывался с парашютом. И их атаки, как правило, оказывались наиболее эффективными — по самолетам, выходящим из боя часто с повреждениями, потерявшими строй. Что еще страшнее, тут появились «мессера» 27-й эскадры, опоздавшие к началу, но совершенно свежие и с полным боекомплектом. И это было самое кровавое, как всегда на войне — преследование и избиение отступающих в беспорядке! Из девяноста «авенджеров» эскортных эскадрилий вернулись на авианосцы лишь семнадцать. Из шестидесяти «уайлдкетов» — тринадцать. На «Интрепид» пришли назад шесть «хеллкетов», семнадцать «хеллдайверов» и девять «авенджеров». Всего в итоге было потеряно сто шестьдесят самолетов — и некоторые из вернувшихся пришлось сбросить за борт, как не подлежащие восстановлению, другие нуждались в ремонте, и в экипажах были убитые и раненые. Немцы потеряли свой единственный авианосец — но палубная авиация соединения TF-52 утратила больше половины своего потенциала.
И это был еще не конец битвы.
Линкор «Фридрих Великий». 21 ноября 1943, после боя.
За борт свешивалась доска. Из «аварийного леса», предназначенного для срочной заделки пробоин. Кок опорожнил вниз котел с камбуза, и вскоре в волнах мелькнул плавник акулы.
— Швайне! — сказал Тиле. — Ну что, сам прыгнешь, или тебе помочь?
Желтомордый японец, стоящий рядом, обнажил свою железку и вдруг коротко, без замаха, держа за рукоять обеими руками, ударил ближнего из американцев. «Полет ласточки» — когда человека разрубают наискось, от плеча к бедру. Тут же подбежали матросы, выбросили останки за борт, акулам. Палубу мыть не стали — значит, кровь здесь прольется сейчас снова.
— Свинья, не слышу ответа!
Хартману казалось, что это кошмарный сон. Что не на него сейчас смотрят и грозный адмирал-берсерк со своей свитой, и его, Хартмана, товарищи по эскадрилье, и свободные от вахты из команды, и эти желтомазые, и даже шестеро пленных янки, только что выловленные из воды. А он, Эрих Хартман, никакой не швайн, а Белокурый рыцарь, легенда и мечта рейха! Ведь нельзя же убивать его, человека, арийца, европейца, только за то, что ему, как и всем, дорога жизнь?
— Ты… — «берсерк» выплюнул слово из лексикона гамбургских матросов, — что, не знаешь, в чем смысл жизни палубного истребителя? Так я отвечу — сдохнуть, дважды, трижды, если потребуется — но не пропустить врага к своей палубе! Война, знаешь ли, тут иногда убивают! И если ты испугался сдохнуть в бою с честью — то сдохнешь с позором сейчас!
За что?! Я же не в кустах просидел весь бой, а на высоте, смотрел, как лучше ударить. И конечно, чтобы не попасть под удар самому! Когда прямо на меня шла целая орда американских «толстяков», он благоразумно отвалил в сторону — не самоубийца же он принимать бой против целой эскадрильи? А после я сумел всё же подловить одного, не из бомбардировщиков, а «хеллкет» замыкающей пары, янки даже не успел понять, откуда к нему пришла смерть! И потом, когда американцы уже удирали, там два «авенджера» шли парой, один явно подбитый, второй же отчего-то его не бросал. Они показались верной добычей, еще двоих на боевой счет — вот только лезть под их пулеметы не хотелось, стрелял издали. До чего же живучая машина этот бочкообразный самолет, ведь он, Хартман, никак не мог промазать, наверняка всё же попал! И добил бы — но черт принес откуда-то тех, из 101-й эскадры… хотя дать очередь у них перед носом — это моя добыча, не трогать! — наверное, был всё же перебор. Так ведь я и не собирался попасть, просто чтобы поняли! Но эти, вероятно, приняли меня за янки — пришлось спешно удирать самому, что стало с той парой торпедоносцев, я так и не видел. Но всё равно, я же дрался и даже сбил сегодня одного! За что же?
И тип из министерства пропаганды тут же, с кинокамерой. Снял расправу с американцем, сейчас так же заснимет, как он, Эрих Хартман, ступит на доску или этот желторылый нашинкует его своим мечом? Меня, героя рейха — и кригс-комиссар смотрит, не возражая, и люди из СД! «Я не хочу умирать, не хочууу!!!»
— Танабэ-сан, — Тиле глянул на японца, — говорит, что в его стране с трусами поступают именно так. Даже с теми, кто искусен во владении оружием. Но что с того, если трус побежит от боя? Это хорошая традиция, и я думаю, ее было бы полезно ввести и в ваффенмарине.
Это же дикость! Какой-нибудь семнадцатый век! Мы же цивилизованные европейцы, а не азиатские дикари, дешево ценящие свою жизнь! Если «берсерку» так хочется кого-то убить, есть же вон те, американские унтерменши! Как смотрят, тоже радуются моему унижению, а ведь здесь, для поднятия боевого духа команды, должны стоять они, а не я! Я герой рейха, мой пример вдохновляет, что станет с арийскими боевым духом, если я умру так?
