– Я не знаю… откуда… – залепетал Прокруст, в этот миг он сильно пожалел, что очнулся не в молочном прибрежном тумане Стикса, а в этом заброшенном и сожженном доме.
– Ты знаешь… потому как соврал во время дознания. Я ходил по рынку и многих спрашивал – нет на рынке рабов в Эпире человека, который скупает свободных. Ведь ты заявил под пыткой, что хотел продать девчонку на рынке. Но я не нашел ни одного, кто бы скупал свободных детей на рынке запросто, не опасаясь городской стражи. Однако дети пропадают. Вот уже четыре года, как пропадают дети приезжих богачей, и никто никогда их потом не находит. Ты пытался украсть девчонку римского всадника. Городского палача ты обманул. Но меня не обманешь. Кому ты должен был ее доставить?
Прокруст облизнул губы.
– Я забыл имя… – Ничего умнее в этом своем отчаянном положении не придумалось. – Пока висел на кресте, память отшибло… Правда-правда, ничего не помню… совсем…
Ветеран отвернулся и принялся ворошить угли в сложенном тут же на каменных плитах примитивном очаге. Прокруст заметил, что в углях лежит обломок меча.
– Есть средство, – сказал ветеран, выхватывая клещами из огня обломок, – которое хорошо освежает память.
– Нет, погоди! – взвизгнул Прокруст. – Яне могу… не могу…
– Что не можешь?
– Не могу назвать имя.
– Почему? – Раскаленный обломок приближался к лицу. Медленно. Но Прокруст уже ощущал его жар.
– Если узнают, что я выдал…
– А мы сделаем так, что никто не узнает.
Обломок вдруг коснулся щеки и ужалил.
Прокруст завизжал.
А палач деловито сунул обломок меча назад в угли – чтобы железо вновь раскалилось.
– Как? Как не узнают… – выдавил Прокруст, задыхаясь от боли и ужаса.
– Потому что я убью этого человека.
– Воды… – простонал пленник.
Фляга ткнулась в опухшие губы, Прокруст сделал пару глотков.
– Я не приходил… меня нашли…
– Как?
– Я задолжал одному человеку… он дает легко и без залога… мне сказали… и я набрал тысячу сестерциев. Всякий раз оставлял расписки. А потом ко мне пришли и сказали… – Он перевел дыхание и, видя, что палач опять потянулся за куском металла, взвизгнул: – Я рассказываю… все как есть! Слушай! Слушай!
– Я слушаю… – отозвался палач.
– Так вот… мне сказали: или я возвращаю долг, или умираю в страшных муках, или буду красть детей – тех, на кого мне укажут… и за каждого долг будет снижаться… Но все не так получилось… На остаток росли проценты… и долг не уменьшался… почти совсем… Вот так всё.
– Нет, не всё, – ухмыльнулся палач и ткнул раскаленным обломком в другую щеку.
Подождал, пока визг стихнет, и добавил:
– Ты не сказал, как зовут доброго ростовщика.
– Эпиктет.
– Так зовут философа, чья слава растет день ото дня, как твой долг.
– Ростовщик тоже называет себя Эпиктетом. Только – Эпиктет Толстый. Или Сладкоежка… – Прокруст выдавил это имя с трудом. – Он очень толстый, и дом у него большой. В городе.
– Но есть еще и дом за городом?
– Не у него – а у его господина. А господина зовут Платон.
– Ну прям философский кружок. А Сократ там не появлялся?
– Про Сократа ничего не слышал. – Прокрусту явно было не до шуток.
– И где же расположено это поместье? Поместье Платона, имею в виду.
– Рядом с поместьем бывшего наместника Ахайи Нигрина. Это все… более ничего я не знаю.
И палач ему поверил. Он отвязал пленника от столба, и тот буквально рухнул ему на руки.
Пришлось взвалить Прокруста на плечо и оттащить назад в спальню. И хотя пленник вряд ли сам мог встать, на всякий случай ветеран привязал руки и ноги к деревянной раме кровати.
– Я уйду на пару дней… Следи за ним, – сказал он женщине. – Чтоб не сбег.
– А если сдохнет? – спросила Гермия.
– Пусть подыхает.
– Нам он более не нужен? – спросила женщина с надеждой. Ей очень хотелось самой перерезать горло этому парню.
– Погоди… нет. Мне кажется – он не все сказал. Пусть пока поживет. Смазывай раны, давай пить, корми. А сама готовься, завтра будет у нас одно важное дело. И запомни: нет ничего слаще мести.
– Я хочу найти Аристобула, – отозвалась женщина, – кем бы он ни стал. Даже если его продали в лупанарий. Когда я его обниму – радость моя будет слаще любой мести.
– Найдем, – пообещал ветеран.
– Тебе хватит денег, что мы собрали? – спросила женщина. Она была обстоятельна во всем.
– Я экономен, – отозвался бывший легионер.
* * *
Вилла Нигрина утопала в зелени и выглядела ухоженной, будто молодая женушка старого банкира. Принаряженная, с новенькими воротами. Секст постучал.
– Чего тебе? – высунулся смуглый привратник – выше Секста на целую голову и шире в плечах раза в полтора.
– Работу ищу… – отозвался Секст. – Я – ветеран. Вышел в почетную отставку, а денег – ни квадранта. Мог бы за еду охранять виллу.
Раб, решивший в первый момент гнать подальше попрошайку, глянул на жуткие шрамы, потом – на военные калиги – и передумал.
– Стой здесь, сейчас спрошу вилика – надобна ли ему твоя служба, – пробормотал привратник.
Он уже хотел закрыть ворота, но тут внутри послышался оклик:
– Громила, открывай ворота, осел, я еду в город!
В следующий миг ворота широко распахнулись, и шесть здоровенных носильщиков вынесли изящную лектику. Занавески были откинуты, и внутри сидела женщина ослепительной красоты. Лет ей было около двадцати трех – оливковая кожа, густые вьющиеся волосы, уложенные в сложную прическу с лентами из расшитой золотом ткани. Уроженка Востока, доставляющая удовольствия знатному и богатому римлянину. Рядом в лектике сидела миленькая девочка лет восьми. Кругленькое личико с мелкими чертами, бледные щеки. Девчонка покашляла в кулачок и виновато поглядела на старшую спутницу.
– А это еще кто? – спросила красавица, глядя на ветерана с любопытством – но без тени презрения или снисходительности, чего можно было ожидать от подобной красавицы.
– Отбою нет от бродяг, прекрасная Арсиноя, – пожаловался привратник.
– Ветеран Пятого Македонского Секст Молчун, ныне пребываю в нищете, – отрекомендовался тот, кого назвали бродягой.
Женщина окинула Секста внимательным взглядом.
– Что-то не похож ты на нищего. Упитан. И туника хотя и грязная, но не ветхая. – Женщина улыбнулась, гордясь своей проницательностью.
– Ну я не настолько нищ…
– И чего же тогда ищешь? Что можешь?
– Охранять тебя, прекрасная госпожа.
– Охранять? – Арсиноя на миг задумалась. – И скольких же ты сможешь побить?
– Если будет у меня оружие – троих одновременно.
– У них тоже будет оружие, – напомнила Арсиноя. – И очень грозное.
