Ознакомительная версия.
– Ну и что? Из-за твоей прихоти будем до ночи вопли слушать?
– Почему же до ночи? Раньше сдохнет.
– М-да… – Давыдов посмотрел с неприязнью. – У волка, и у того жалости больше.
– Могу сейчас сходить да добить.
– Куда, черт…
Поздно. Сержант юркой ящерицей скользнул через бугорок, за которым прятался от шальных пуль, и пополз через поросшее чахлой полынью поле. До лежащих разбойников шагов двести, столько же до обнесенного высоким забором дома. Попадут?
– Если убьют – шкуру с мерзавца спущу! – закричал вдогонку Денис Давыдов. – На гауптвахте сгною!
– А коли жив останется? – усмехнулся Беляков.
– Тогда и разберемся, – буркнул лейтенант, заглядывая в прицел оставленной артиллеристом винтовки. – Что творит подлец, а?
На фоне забора сначала появились многочисленные дымки, затем донесся грохот выстрелов – это негостеприимные хозяева рассердились на наглость и назойливость непрошеного гостя. Но тот, похоже, не собирался расстраивать командира и вжимался в землю так, что еще немного, и будет оставлять за собой глубокую борозду. Вот остановился.
– Что он там делает? – удивился Давыдов.
– Как это что? Режет, – пояснил Александр Федорович, чье зрение могло поспорить с любой подзорной трубой.
– А зачем всех подряд?
– Да так-то оно спокойнее. Вот мы, бывалоча… – Министр резко оборвал неуместные воспоминания. – Смотрите-ка, Денис Васильевич, одного сюда волочет.
Тут Беляков немного ошибался – сержант пленника не волочил, а время от времени подтягивал за собой на длинной и тонкой веревке. Кажется, разбойник потерял сознание, так как не кричал и не сопротивлялся. Ага, точно, голова безвольно болтается и пересчитывает все бугорки. Жив ли вообще?
– Ты зачем сюда дохлятину тащишь? – Александр Федорович встретил героя мягким укором.
– Пригодится ужо, – хрипло выдохнул Антипенков. – Помогите, вашбродь.
– Давай веревку. И это… – Министр покосился на выбитые вражескими пулями фонтанчики земли. – Задницу бы убрал – отстрелят напрочь.
Вытащили общими усилиями и, слава богу, без новых повреждений. Но будет ли с него толк? Вон даже кровь уже не сочится из перебитого недавним выстрелом колена. Нет, явно не жилец.
– Дашутка, ты? – Пленник открыл уже ничего не видящие глаза и схватил склонившегося Дениса Давыдова за руку.
– Какая еще… – начал возмущаться лейтенант, но был остановлен жестким окриком Александра Федоровича:
– Заткнись, Денис!
Разбойник их не слышал. Он счастливо улыбался и довольно внятно разговаривал с кем-то невидимым:
– Дашутка… я знал, что ты придешь. А почему так холодно? Дашутка… помнишь, как мы с тобой на Масленицу… Холодно. Меня хозяин рублем пожаловал… на ленты тебе в косу… Обещал на свадьбу сотней одарить… А почему так холодно? Хозяин в Персию ушел, там тепло… Сказал, будто вернется, когда царевы люди уйдут. Дашутка, ты подождешь? Холодно как… Какая без денег свадьба? А казну с собой увез, только рублем пожаловал… на ленты тебе… Уводи, говорит, антихристовых людишек за соленые озера к новой усадьбе… холодно… а хозяину тепло… Ты его подождешь, Дашутка? Дождешься, ведь правда?
Кусающий седые усы сержант отвернулся и не видел, как лопнул последний кровавый пузырь на губах разбойника. Давыдов освободил руку из ослабевшего захвата и прикрыл покойнику потускневшие, но по-прежнему счастливые глаза. Никто не знает, как жил этот человек, но умер достойно – не в злобе, не в муках, не в яростном осатанении боя, а с мыслями о любви. Земля ему пухом…
– Надо бы похоронить, Александр Федорович.
– Я могилу выкопаю, – хмуро бросил Антипенков.
– На тебе нет вины, сержант.
– Знаю. Но все равно выкопаю сам.
Артиллерист ушел за лопатой, а лейтенант с вопросом взглянул на Белякова:
– Что же дальше?
– Воевать, – пожал плечами министр. – Или вы, Денис Васильевич, что-то иное умеете?
– И этому толком не научился, – со вздохом признался Давыдов.
– Какие ваши годы! – Александр Федорович решился разрядить мрачность последнего момента. – Поверьте, лет через тридцать памятники адмиралу Давыдову будут ставить на площадях каждого приличного приморского города. Правда, если захотите, то и в неприличных поставят.
– Скажете тоже.
– А что, не согласны?
– Так это когда будет-то!
– Желаете ускорить? Тогда вперед, вас ждут великие дела, начинающиеся обычно с самой малости.
Хорошо сказал Александр Федорович, как есть хорошо! Прямо в корень зрит министр, будто не из купеческого звания происхождением, а родился сразу камергером с золотым ключом на мундире. Интересный человек… а вот обидится, если философом назвать? Пожалуй, что осерчает, как бы в ухо сгоряча не засветил.
Ну что, начинаем действовать? Будет считаться ракетный залп той малостью, с которой начинаются великие дела и славное будущее? Или уничтожение всех разбойников скопом не входит в список добродетелей и их непременно нужно предать правосудию? С последующим повешением, разумеется.
– Александр Федорович, вы тут присмотрите, пока я распоряжусь насчет приготовления к обстрелу?
– Разумеется, Денис Васильевич, – Беляков пожал плечами. – А кому тут еще присматривать?
Действительно, больше и некому. Из экипажа «Гусара» осталось только четырнадцать человек, включая министра, и все они рассредоточились вокруг осаждаемого дома, беспокоящим огнем со сменных позиций создавая впечатление многочисленности. Тут хочешь не хочешь, а возьмешь в руки винтовку, если собственная жизнь дорога.
– А вы за золотом пригляните! – крикнул Александр Федорович вдогонку лейтенанту. – И за механикусом!
– Хорошо! – издали откликнулся Давыдов.
Неизвестно, за что больше переживал сейчас министр – за оставленный практически без присмотра на канонерке ценный груз или за жизнь тяжелораненого инженера-механика. Дмитрий Яковлевич Горбатов, которого заранее записали в покойники и не чаяли довезти до Астрахани, не только не помер, но даже, несмотря на все старания лекарей, пошел на поправку. Не так быстро, чтобы начать ходить, но покидать «Гусара» категорически отказался. Лучше, говорил, среди своих подохнуть, чем эти клистирные трубки пиявками до смерти замучают.
Раны ему, кстати, все тот же сержант Антипенков зашивал и клятвенно заверял потом, что былое пристрастие Горбатого к горячительным напиткам и позволило случиться чуду – никакая зараза в проспиртованных кишках не приживалась. Шутник, однако… А сам больше полусуток штопал одурманенного настойкой опия механикуса, объясняя при этом:
– Насмотрелся я, как наши коновалы работают – один деревяшку в зубы дает, другой киянкой по голове бьет, а третий вовсе без ничего, прямо по живому режет. И все больше оттяпать норовят, чем обратно пришить. Ладно если руку али ногу, и без них обойтись можно, а ежели унутрях что? Ну, кишок-то у человека много… аршин туда, аршин сюда… А вот взять печень. Как без нее?
Ознакомительная версия.
