Встречные барки вверх по течению идут под парусом. Или стоят на якоре, когда ветра нет. Якоря тут интересные — из отслуживших свой срок мельничных жерновов. Я и не подозревал, какие в этом веке они мелкие — метр в диаметре, максимум. Но большинство мельче.
И что самое поразительное — никаких бурлаков как на Волге и в помине нет. Даже лошадей или волов, чтобы по берегу бечевой тянули барку против течения. И не понять сразу, в чем тут засада. Толи в том, что труд французских бурлаков очень дорог (но и русские бурлаки были одной из самых высокооплачиваемых профессий, а то, что Репин их в рванине рисовал, так, то рабочая спецодежда), толи в том, что земля по берегу кому-то вся принадлежит и за прогон бурлаков платить надо местному феодалу. Причем через каждые десять километров новому.
По этому поводу по ночам мы и сами на якоре стоим посереди общественной воды, вывесив на носу и корме по фонарю со свечкой. В темноте на мель сесть, как нечего делать. Вот и стоим. Часовых ставим своих, не надеясь на команду. И спим с оружием под боком, по выработавшейся уже привычке. Опасаемся даже не людей Паука, а местных баронов-разбойников.
Или просто разбойничков, без баронов. Таких тут тоже хватает.
Если бы не город Анжер, то и не заметили бы, как с Луара мы вышли в знаменитую в мое время Луару, которая поглощает половину русских туристов во Францию.
Анжер также прошли спокойно, неторопливо полюбовавшись на громаду герцогского замка.
Пытались, правда, вооруженные протазанами местные таможенники неаполитанского короля взять с нас свою мзду, потому как им за державу обидно, но обломались и лодочки свои обратно к берегу повернули. Принцы с рыцарских коней провозного не платят, а чтобы побережное взять, так это нам надо в черте города швартоваться, а мы проездом.
Рыба еще с борта ловилась хорошо даже на ту примитивную снасть, что я позычил у команды баржи — ветка орешника, леска плетеная из конского волоса и костяные крючки. Один, правда, бронзовый. Грузило из свинцовой дробинки и поплавок из гусиного пера. Хорошая рыба ловилась. Кому у нас скажешь — засмеют, как Мюнхгаузена, что пяти килограммовые судаки практически голый крючок хавают без прикормки. На полоску от портянки. А вот когда я на такую примитивную удочку девятикилограммового карпа вытащил, то почудилось, что просто в рай попал. Правда водить его пришлось, чуть ли не с полчаса и подсачивать всем чем под руку попало.
Жаль только всласть не посидеть мне так с удочкой: полтора-два часа и все. Больше даже нашим сорока человекам не съесть, то, что я за это время наловлю. Это, учитывая, что мелочь — до пяти килограмм, я обратно в реку выкидывать стал уже на второй день.
Жена моего литейщика уху готовила просто великолепно. В большом казане на всю ораву. С черным перчиком, лимончиком, оливками и каротелью. Так что и горячей юшки похлебать и рыбки вареной отдельно под белое вино из Боже употребить с ноздреватым серым хлебом, которым местные пейзане торговали на реке прямо с лодок. Картошки только не хватало для полного счастья. Мля буду, всех Колумбов отловлю раньше кастильской короны, и пахать заставлю, потому, что какая это жизнь — без картохи-то?
Но как бы ни была стряпня литейщиковой жены вкусна, к концу нашего речного круиза рыба в меню, к моему сожалению уже всем встала поперек горла. Неблагодарная скотина человек — разнообразия во всем требует. Жаль — рыбалка давала мне время не торопясь раскинуть мозгами над очередной порцией информации, что я впрямую выпытывал у Микала и окольными путями у дона Саншо.
Приелась народу рыба, хотя Марте удавалось даже паштет из рыбы для нас испечь. По вкусу что-то типа еврейской фаршированной рыбы, только без шкурки. А вот чередование рыбной диеты с классическим немецким бигусом пошло на ура. Так что объели мы всей баржой лошадок на капусту изрядно, пока до Нанта добирались.
Ну и какое путешествие без курьеза. Уже после того как проплыли Анжер подошел ко мне сержант и долго мялся, пока не выдавил из себя просьбу показать ему мой «смертельный» удар шпагой. Обещал, что как только поправлюсь, так обязательно его этому обучу. Мне не жалко, а уважение такого опытного вояки дорогого стоит. Тем более у меня на него планы прямо наполеоновские.
Но и на тему навыков своего тела всерьез задумался: как бы их в управляемом режиме поиметь? Не берсерковать же каждый раз. И так чую, что с церковниками меня напряги ждут.
Но сначала был очень серьезный разговор с Уве по поводу Фемы. На целый вечер. Дона Саншо очень задели слова мастера, что если он такого слова не знает, то и рассказывать ему о ней незачем. Я же о Фемгерихте знал кое-что — все-таки целый кандидат, и, специализируясь по германиям, трудно пройти мимо такой темы, но хотелось бы услышать из первых уст, правду ли в наших книжках пишут, или как про Сталина только байки травят?
В германских землях фемгерихт отказался ночной тенью фрейгерихта или как пишут в учебниках — суда шеффенов. Присяжных значит. Они в основном и судили, а поставленный властью фрейграф* эти решения только оформлял. Считалось у нас, что фрейгерихт более продвинутый и демократичный суд, чем непосредственное разбирательство императорского судьи или суда местного феодала. Только разница была в том, что на императорский суд стражники за шкирку приволокут, да еще древками копий по дороге напинают, а на Вольный суд явка вроде бы как добровольная, никто принудить не может в принципе.
Вот и занималась Фема поначалу теми, кто уклонялся от явки в Фрейгерихт. Но это только поначалу. Потом Фема прибрала себе власти по самое не могу. Забавно, что фемгерихт вообще не касался дворян и евреев. Ее жертвами было исключительно третье сословие, исправно платящее десятину в костел. И в большинстве дел основу составляли толкования веры, точнее нарушение десяти заповедей. Но самое страшное было даже не в этом, а в том, что суд Фемы был тайным, даже от подсудимого. Причем особенно от него.
— Вы мне не поверите, но достаточно голословного обвинения, которое подтвердят несколько человек под присягой. При этом они могут вообще ничего даже знать о том, что произошло. Они подтверждают лишь убеждение истца в его правоте, — горячился Штриттматер, торопливо нам это рассказывая. — И все — приговор вынесен.
Я еле успевал за ним толмачить синхронным переводчиком.
— И каковы наказания? — заинтересованно спросил дон Саншо.
Я перевел.
— Всего два, Ваша Светлость: изгнание или смерть. Но первое присуждается редко. Только если среди шеффенов есть у подсудимого заступники. Подсудимого на это судилище не вызывают, он даже не знает что стал объектом заочного разбирательства. И делается это лишь из того соображения, чтобы он не сбежал от наказания. Как правило — повешения.
