...Иначе кости Ойнея, моего деда, давно бы растащили вороны. Я уже понял, как ненавидят в Этолии Живоглота. И куреты, и калидонцы.
Но сейчас – мир.
– Завтра поговорим, Диомед, – теперь басилей смотрит на меня. – О том поговорим, об этом поговорим. Как думаешь, найдется о чем?
Его губы улыбаются, но глаза – нет. Я догадываюсь – о чем. Живоглот не вечен, кто-то должен наследовать Калидон. Сейчас у трона толпятся жадные родичи, которых тут любят не больше самого Ойнея.
Но это – завтра. Сегодня мы пьем кислое молоко, а вокруг горят костры, я жив, и пролитая когда-то кровь наконец остыла.
Внезапно я ловлю на себе взгляд басилея – недоуменный, полный удивления. Андремон смотрит на меня, затем на Капанида, потом – снова на меня.
Или я плащ не так надел?
– Эй, сюда! Все сюда!
Разговоры стихают, кто-то роняет чашу прямо на землю. Миг – и вокруг нас крепкие чернобородые парни в меховых плащах. Мечи – за поясом, белые зубы сверкают.
Родичи!
– Почему обычай нарушаем, мужи куретские? Почему мальчишки злое молоко пьют, у ночного костра стоят, мужские беседы ведут?
Белозубые переглядываются, смотрят на нас.
– Обычай! Обычай! Мальчишки! Мальчишки!
Смеются все – кроме нас с Капанидом. Чего уж тут смешного? Ясное дело – мальчишки. Не успели гидру убить!
– Что делать будем, мужи куретские, а? Взашей от костров прогоним? Из круга нашего прогоним? К женщинам прогоним?
Весельчаки в мохнатых плащах переглядываются, чешут затылки.
– А может, пострижем их, басилей?
...И тут я начинаю понимать.
– Пострижем! Пострижем! Эй, у кого нож острее? Пострижем!
– Куреты! – Огромная рука взлетает к черному небу – Вы, мои родичи, свидетели того, как эти двое мальчишек пришли сюда сами. Пришли, не зная, что ждет их – жизнь или смерть. Значит, они – не мальчишки!
Он уже не смеется. И гаснут вокруг белозубые улыбки
– Только мужчина рискнет жизнью ради чести. Только мужчина может взглянуть в глаза Танату. Они – мужчины! Дайте нож. Каменный, тот, что на алтаре!
Мы со Сфенелом переглядываемся. А здорово вышло! Только обидно, ведь и не сделали мы ничего такого. Ну пришли. Так как было не прийти?
Андремон пробует пальцем кремневое острие, поднимает нож...
...Свист. Легкий ветерок. И стрела – огромная, хищная. В земле – прямо между мной и басилеем.
Дрожит!
– Хейя-я-я-я-я-я! Хейя-я-я-я-я-я!
Уже не ветерок – ураган. Воздух толкает в грудь, отбрасывает в стороны растерянных бородачей. Ураган! А следом – гром!
– Надеюсь, с моим племянником все в порядке, басилей?
Гром звенит насмешкой, переливается силой. Кто-то огромный, тяжелый, страшный расшвыривает толпу. Налево! Направо! Налево! Направо!
Дрожит земля. Неровный свет костра падает на старую потертую шкуру.
Львиную;
Вот он!
– Примешь ли гостя, Андремон Курет?
Дядя Геракл смеется. Дядя Геракл подходит ко мне. Дядя Геракл поднимает тяжелую ладонь.
– А ты храбрец, как я погляжу! Ну что, Андремон, пострижем молодцов?
Ладонь рушится мне на плечо.
Ой!
Падаю.
ЭПОД
Трихонида – это танец такой.
Его очень легко танцевать. Главное – голову ввер, руки – в стороны (и тоже чуть вверх)...
– Косса-косса-косса-хай! Косса-косса-косса-хай!
..И еще сандалии снять надо. Трихониду только босые танцуют. Пятками – в траву, да посильнее, посильнее!
– Косса-косса-косса-хай!
...А что за «косса» такая, никто и не знает. Даже дядя Андремон. Да и в «коссе» ли дело? Главное – руки выше, подбородок вверх, и пятками, пятками...
– Косса-косса-косса-хай! Косса-косса-косса-хай! .
..Сфенел слева, дядя Геракл – справа (топнет – холм качается). Круг протанцевали – меняемся. Теперь справа Фоас, а слева – Лихас. Пришел-таки!
– Косса! Хай!
Три круга – и к костру. А там уже чаша со злым молоком. Ждет!
– Отец не хочет, чтобы в Этолию приходили чужие войска. Мы не любим ахейцев. И эпиротов не любим. Мы сами добудем тебе престол.
– Но ведь сейчас мир, Фоас!
– Мы скоро с тобой вырастем, родич Диомед. Вырастем, взрослыми станем, воинами станем. Мы вырастем, а мир состарится!
...И снова – в круг! Голову выше, выше руки. А где-то совсем рядом звенит медь, мечи бьют о щиты, как когда-то на Крите, когда маленький Зевс плакал. Куреты не признают музыки, не держат флейт и лир, они любят только звон меди, боевой меди...
– Косса-косса-косса-хай! Косса-косса-косса-хай!
В лицо смеется Селена, и я вспоминаю Светлую. Увидела бы она меня сейчас! Теперь я уже – не мальчишка.
Я – взрослый!
Злое молоко растекается горячим огнем, в ушах гремит медь, а ночь все не кончается, не кончается....
– У тебя бывают приступы, племянник? Огонь перед глазами? Или вода?
– Вода, дядя Геракл. Вроде как река. Но откуда ты зна...
– Знаю. И, к сожалению, слишком хорошо... Я научу тебя, что делать. Болезнь не уйдет, останется с тобой, но ты ее победишь. Это будет трудная битва. Может быть, самая трудная в твоей жизни...
...Все кружится, и мы кружимся, и Луна-Селена, и с алтарем, и бородатые белозубые лица. Кружится, кружится, кружится...
– Косса-косса-косса-хай! Косса-косса-косса-хай!
А у Сфенела его репка еще больше стала! Это потому что волосы срезали. И еще у него борода выросла. Молодая.
– А я, Тидид, вот чего сделаю. Я родичам скажу, не буду на девчонке жениться. Ну ее! Вот Фивы возьмем тогда и женюсь. Правильно?
– Правильно! Слушай, Капанвд, а чего это у тебя с тетей Деянирой было?
– Косса! Хай!
ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ
ЭПИГОНИЯ
СТРОФА-I
Есть! Сделал! Эвриала сделал! Теперь – ходу! Голову ниже, руки чуть расслабить... Чуть-чуть! Ходу!
Позади – Ферсандр и Эвриал, впереди – Эматион, он самый лучший, и кони у него прекрасные, фессалийские, но я его легче, и колесница легче, и я все равно выиграю, выиграю, выиграю, я его сделаю!
Ходу! Поседайон Конегривый, ходу! Еще два круга, стадион совсем маленький, не стадион – полянка, ось на повороте так и рвется зацепиться за что-нибудь, и пыль, пыль, пыль! А ведь землю поливали всего час назад! Жаркая в этом году осень! Ходу!
Колесницы летят... Нет, колесницы застыли – недвижно, грузно. Моя стоит, Эматионова стоит, летит земля, летит пыль, и зеваки вокруг – тоже летят... Ну да, почти обе наши сотни здесь, Эматион старший эфеб, и я – старший, он начальник сотни, и я... буду. В следующем году. Ходу!
Руки, руки! Проклятые вожжи сами рвутся вперед, но нагибать спину нельзя, это еще папа говорил, он был самый лучший на колесницах, и я буду, буду, буду! Фергандр, я тебя сделал, обошел на третьем круге, ты меня извинишь, ведь мы друзья, мы с тобой братья!.. И это тебе за лук! Выиграл, понимаешь, беотиец! Беотиец-виофиец! Ходу!
