– Сколько?
Установившаяся цена на землю в районе Ледибурга составляла шиллинг и шесть пенсов. За несколько минут до этого Ронни собирался запросить по два шиллинга. Но он снова услышал высокомерный смех Шона, с каким тот отвергал его предложения дружбы. «Нет, – с ненавистью подумал он. – Нет, наглая сволочь, вот теперь ты заплатишь».
– Три шиллинга, – сказал он.
Шон задумчиво кивнул. Он понял. И вдруг улыбнулся.
– Мой бог, Ронни. Я слышал, ты очень проницательный делец. Но если ты заплатил за Лайон-Коп по три шиллинга, тебя ободрали как липку.
Ронни вспыхнул. Шон глубоко задел его гордость.
– Я заплатил по девять пенсов, – выпалил он. – А продаю по три шиллинга.
– Составь договор на 2250 фунтов. Беру.
Черт побери! Будь оно все проклято! Ронни про себя бранился. Шон заплатил бы и по пять!
– Это только за землю. Плюс тысяча фунтов за улучшения.
– Еще что-нибудь? – спросил Шон.
– Нет.
Шон быстро подсчитывал. Даже с выплатой процентов по сделке он все равно в силах заплатить, и у него останется еще несколько сотен.
– Беру.
Ронни смотрел на него, и его мозг извивался, как змея. «Я не понимал, как сильно ему загорелось. Я мог бы вытрясти из него всю душу».
– Конечно, сделку должен одобрить мой совет. На самом деле все зависит от него.
Совет директоров состоял из самого Ронни, его младшей сестры Одри и ее мужа Денниса Петерсона. Ронни владел восьмьюдесятью процентами акций, и Шон это знал. Он просмотрел статьи компании в регистратуре.
– Послушай-ка, любезный друг моей юности. – Шон перегнулся через стол и взял тяжелый серебряный портсигар. – Ты сделал предложение. Я его принял. Буду здесь сегодня в четыре часа с деньгами. Пожалуйста, подготовь бумаги.
Шон одной рукой поднял портсигар и сдавил его. Мышцы на его руке заиграли, как спаривающиеся питоны, портсигар лопнул по швам. Измятый кусок металла он положил на гроссбух перед Ронни.
– Не пойми меня неверно, Шон. – Ронни нервно улыбнулся и с трудом оторвал глаза от остатков портсигара. – Я уверен, что сумею убедить совет.
Наступила суббота. Дирку не нужно было идти в школу, и Шон взял его в свою ежедневную поездку на ранчо. Вне себя от радости, оказавшись наедине со своим божеством, Дирк гнал пони вперед, потом на полном скаку разворачивал его и возвращался к Шону.
Он возбужденно смеялся, потом на радостях принимался упоенно болтать и потом, не в силах сдерживаться, снова уносился вперед.
Перед перекрестком под откосом Шон увидел небольшой караван, идущий им навстречу.
Шон серьезно приветствовал предводителя каравана.
– Я вижу тебя, Мбежане.
У Мбежане был вид измученного и слегка глуповатого кота, возвращающегося после очень хлопотной ночи.
– И я тебя вижу, нкози.
Наступило долгое молчание – Мбежане брал понюшку и пристально разглядывал небо над головой Шона.
Шон изучал спутниц Мбежане. Две женщины среднего возраста – для зулусок это примерно тридцать пять лет. Обе в высоких глиняных головных уборах замужних матрон. Хотя они сохранили прямую гордую осанку, груди у них большие и пустые и свисают поверх короткого передника на живот, носящий следы многих родов. С ними две девушки, обе только что достигшие половой зрелости: круглые лица сияют молодостью, мускулистые ягодицы – словно спелые арбузы, груди твердые, круглые. Девушки опустили головы и смущенно хихикали.
– Наверно, к вечеру пойдет дождь, – заметил Мбежане.
– Может быть.
– Это хорошо для пастбищ, – упрямо продолжал Мбежане.
– Кто эти женщины?
Шон больше не мог сдерживать любопытство. Мбежане нахмурился от такого нарушения этикета. Разговор о погоде и пастбищах должен был продолжаться не менее пяти минут.
– Нкози, это две мои жены.
Он показал на матрон.
– А это твои дочери?
– Нет. – Мбежане помолчал и серьезно продолжил: – Мужчине моего возраста нехорошо иметь жен, старых для работы и рождения детей. Я купил двух молодых жен.
– Понятно, – сказал Шон, стараясь не улыбаться. Мбежане инвестировал большую часть своего капитала. – А что ты собираешься делать со всеми своими женами? Ты ведь знаешь, нам скоро возвращаться на войну.
– Когда придет время, они вернутся в краали своих отцов и будут ждать меня там. – Мбежане поколебался. – Я привел их с собой, желая знать, что наступил на луну каждой. – «Наступить на луну женщины» у зулусов означает прервать ее менструальный цикл. Мбежане хотел убедиться, что его вложения приносят проценты.
– Тут на холме ферма, – сменил тему Шон.
– Нкози, мы с тобой говорили о ней много раз. – Но Мбежане понял, и глаза у него заблестели. – Это хорошая ферма?
Шону хотелось немного помучить его.
– Это поистине великолепная и прекрасная ферма. Вода слаще сока сахарного тростника, земля нежнее мяса молодого бычка, трава густа и полна обещаний, как волосы на лобке женщины.
Глаза Мбежане блестели от счастья. В его сознании ферма была местом, где мужчина сидит на солнце с кувшином просяного пива и слушает, как в полях поют его жены. Ферма означала скот – единственное подлинное богатство, и множество маленьких сыновей, чтобы пасти этот скот.
Она означала конец долгой утомительной дороги.
– Возьми с собой жен и выбери место, где хочешь устроить свой крааль.
– Нкози.
В зулусском языке нет слова «спасибо». Мбежане мог ответить: «Хвалю тебя», но это не выразило бы его чувства.
Наконец он нашел слово.
– Байете! Байете, нкози!
Приветствие королю.
Пони Дирка был привязан к столбу перед домом. Сам Дирк углем писал на передней веранде свое имя большими уродливыми буквами.
И хотя дом еще предстояло оштукатурить и покрасить, Шон задрожал от гнева. Он с ревом соскочил с лошади и схватил хлыст, а Дирк исчез за углом дома. К тому времени как к Шону вернулось самообладание и он с гордостью владельца сидел на веранде, прибыл Мбежане.
Они немного поболтали, потом Мбежане увел своих женщин. Шон знал, что он построит свой крааль на богатейшей земле Лайон-Коп.
Последней шла самая молодая и самая красивая жена Мбежане. Легко удерживая на голове большой сверток, выпрямив спину, с обнаженными ягодицами, если не считать узкой полоски ткани, прикрывающей щель между ними, она шла с такой бессознательно величественной грацией, что Шон сразу вспомнил Руфь.
Возбуждение его спало. Он встал и пошел прочь от старого дома. Без Руфи он не будет домом.
В одиночестве сидя на склоне холма, он снова вспоминал Руфь. Это место очень похоже на их тайную поляну. Только, конечно, здесь нет акаций.
– Акации! – воскликнул Ронни Пай и посмотрел на сестру и ее мужа. – Он сажает акации.
– Зачем? – спросил Деннис Петерсен.
– Ради коры, приятель. Кора! В этом целое состояние. Двадцать фунтов за тонну.
– Для чего ее используют?
– Ее экстрактом дубят кожу[12].
– Если она такая ценная, почему другие… – начал Деннис, но Ронни нетерпеливо прервал его:
– Я внимательно изучил вопрос. Лайон-Коп – идеальное место для посадки акации, высокое и туманное. Другие подходящие места в округе – только ранчо Махобос-Клуф и Тёнис-крааль. Слава Богу, Махобос-Клуф принадлежит тебе, и мы посадим там акацию. – Он посмотрел на Денниса, не видя его, и продолжил: – Я говорил с Джексоном из Натальской компании по выращиванию акации. Он продаст нам саженцы на тех же условиях, что этому ублюдку Кортни, и купит всю кору до последнего клочка под обеспечение двадцать фунтов за тонну. Я уже нанял двух человек приглядывать за плантацией. Главной нашей проблемой будет рабочая сила. Шон собрал всех туземцев на двадцать миль в округе. У него их теперь целая армия. – Неожиданно Ронни смолк. Он увидел выражение лица Денниса. – Что с тобой?
– Махобос-Клуф! О Боже! О мой Бог!
– О чем ты?
– Он пришел ко мне на прошлой неделе… Шон… Хотел купить землю. С правом выплаты в течение пяти лет.
– Ты не согласился? – закричал Ронни.
– Он предложил три шиллинга за акр – в шесть раз больше, чем заплатил я сам. Как я мог отказаться?
Ронни с трудом сглотнул.
– Дурак! Проклятый идиот! Через пять лет эта земля будет стоить… – Ронни запнулся. – Она будет стоить по десять фунтов!
– Но никто мне ничего не сказал! – завопил Деннис. Старый вопль безнадежных неудачников: если бы я знал!
– Шону тоже никто не говорил, – впервые негромко вступила в разговор Одри, и Ронни сердито повернулся и свирепо взглянул на свою красивую сестру.
– Ну хорошо. Мы все знаем о тебе и о Шоне. Но ведь он не остался так надолго, чтобы ты подцепила его. – Ронни замолчал и виновато взглянул на Денниса. Прошло немало лет, прежде чем Одри потеряла надежду на возвращение Шона в Ледибург и уступила осторожным, но настойчивым ухаживаниям Денниса. Деннис неловко кашлянул и посмотрел на свои руки.
