хороший парень, я… я очень тебе благодарна…
— Да что ты говоришь…
— Илья, нам надо все прекратить! Ты школьник, я вожатая. Ничего у нас с тобой не получится.
— Это из-за того кучеявого, да? С которым ты танцевала?
— Что ты такое говоришь?! Саша мой однокурсник, мы знакомы с детского сада!
— Ах еще и старый знакомый… Понятно, понятненько!
— Илья, ну что с тобой такое? Что ты от меня хочешь?
— Хочу, чтобы все продолжалось. И сейчас… И потом.
— Ты не понимаешь, я же тебя старше…
— Всего на пять лет, подумаешь!
— Сейчас это для нас с тобой очень много…
В общем, не нужно быть психологом, чтобы понять, что у них произошло. Их короткий роман начал тяготить вожатую, и она попыталась слиться. А Мамонова все устраивало. И вот сейчас он со всем своим подростковым изяществом закапывает свои и так небольшие шансы на продолжение.
Я тихонько двинулся по тропинке, стараясь не наступить ни на какие ветки. Пусть выясняют отношения дальше, вроде бы, Мамонов достаточно здравомыслящий парень, чтобы не начать применять к Елене Евгеньевне силу.
До ужина я возился со своими заметками и приводил их в порядок. Переписал начисто, насколько возможно дословно восстановил слова вожатой. Хм… В принципе, история с контрабандной общагой может быть неплохой отправной точкой, надо только акценты расставить так, чтобы Елена Евгеньевна выглядела не нарушителем, а героиней. Скажем, вложить в ее слова идею о том, что институт должен помимо академических знаний работать еще и над жизненным опытом, быть буфером между безмятежным детством, когда за тебя отвечают родители, и взрослой жизнью, когда отвечаешь за себя сам. И общага — как идеальный полигон для житейских навыков… Не слишком ли смело для восьмидесятого года?
Вернулся Мамонов. Мрачнее тучи. С размаху плюхнулся на кровать и зарылся головой в подушку. Я глянул на него, но лезть не стал. Все и так было понятно, безо всяких слов. В коридоре раздался голос Елены Евгеньевны.
— Ребята, внимание! Все здесь? — она несколько раз хлопнула в ладоши. — Лиля, собери всех на веранде, пожалуйста!
— Хорошо, Елена Евгеньевна! — раздался в ответ голос нашей рассудительной рыжей председательницы. Через несколько секунд в дверь раздался стук. — Ребята, вы слышали? Выходите все на веранду!
Я встал.
— Скажешь потом, что там, ага? — глухо проговорил Мамонов, не поднимая головы от подушки.
— Конечно, Илюха!
— Почти все в сборе, отлично, — Елена Евгеньевна не стала считать нас по головам, просто осмотрела. — Значит так, планы на завтра меняются! Мы с вами едем в энтомологическую экспедицию в совхоз «Путь Ильича!» Сразу после завтрака за нами приедет транспорт. Так что одевайтесь в удобное. Всем понятно?
— Нет, — раздалось сразу с нескольких сторон. — Какая-какая экспедиция?
— Энтомология — это наука, изучающая насекомых! — сказал кто-то из пацанов важным голосом.
— Мы будем что ли тараканов изучать? — с ужасом сказала одна из девчонок, с двумя короткими хвостиками.
— Все узнаете по дороге! — Елена Евгеньевна хитро подмигнула. — А сейчас уже пора строиться на ужин.
Хм, экспедиция? Это что-то новенькое! Я живо представил, как нам раздадут сачки и стеклянные контейнеры для «образцов». И седого всклокоченного профессора в пробковом шлеме. Хотя какой, к черту, пробковый шлем? Я вообще-то не в игру «Джуманджи» попал, а в Советский Союз. В лучшем случае, в панаме.
— Уооо… — проныл непонятно откуда взявшийся за моим плечом Марчуков. — Опять эти жуки…
— Какие жуки? — спросил я.
— Колорадские, — Марчуков оттопырил нижнюю губу.
— Елена Евгеньевна, а можно не ездить? — спросил Бодя. — Мне нельзя много времени проводить на солнце…
— Ничего такого в твоем личном деле не написано, Борис, — отчеканила вожатая. — Так что наденешь панаму и поедешь вместе со всеми!
— Подожди, так мы что, будем колорадских жуков изучать? — спросил я у Марчукова.
— Не изучать, а собирать, — вздохнул он. — Этих вредителей к нам американцы подбросили, и теперь они нашу картошку жрут. Мы прошлым летом уже их собирали… Ногу что ли подвернуть?
— Народному хозяйству надо помогать, Олежа, — назидательно сказал я и похлопал приятеля по плечу.
— А может скажешь, что нам надо газету рисовать? — он посмотрел на меня глазами котика из Шрека. — А то это на целый день, мы хорошо если к ужину вернемся…
— Значит после ужина порисуем, — легкомысленно сказал я. Не то, чтобы я был рад грядущим сельхозработам, но меня они пока что никак не задевали. Какая, в сущности, разница, чем именно заниматься?
На ужин Мамонов тоже не пошел. Когда на построение перед вечерней линейкой не вышел.
— А где Мамонов? — спросила Лиля, когда все рассчитались по порядку и выяснилось, что одного не хватает.
— У него голова болит, — бодро соврал я. — Он пошел в медпункт за таблеткой.
— А, ну хорошо! — председательница понятливо кивнула. — На первый-второй рассчитайсь! В две шеренги стройся!
Я поймал себя на мысли, что все эти строевые вещи и пионерская часть лагерной жизни уже перестала меня вообще отвлекать от своих мыслей. Я автоматически выполнял заученные команды, вовремя вскидывал руку в салюте — во время гимна, отзываясь на «Будь готов!» или на вынос знамени. Чеканил шаг, тянул носок, это вот все. Похоже, я-таки влился в тот самый коллективный разум, который так сбивал меня с толку в самом начале.
Вечером с неожиданным удовольствием посмотрел «Неуловимых». Хорошее кино, что уж. Несмотря на корявый звук и такое себе качество картинки. И неудобные стулья.
А утром меня снова разбудила Елена Евгеньевна. Обязательная Цицерона пришла за мной за час до подъема. Как мы и договаривались.
Боль в мышцах почти прошла. Эх, крутая все-таки штука — бешеный подростковый
