IV
Австро-Венгерская империя.
Город Триест.
В ресторане Остелецкого встретил пышноусый швейцар. Поинтересовался фамилией гостя и проводил на второй этаж, в отдельный кабинет, где его ждали. День в Триесте выдался жаркий, к вечеру на город словно спустилось душное покрывало, и окно в кабинете было распахнуто настежь. За ним, по другую сторону мощёного дворика виднелась плоская крыша дома, на которой грелся здоровенный полосатый кот.
Стоящий возле окна мужчина повернулся к вошедшему, и Вениамин испытал облегчение, узнав в нём своего сослуживца. Николай Симагин пришёл в военно-морскую разведку не из флота, а из гвардии. Выпускнику Пажеского Корпуса и поручику Кавалергардского полка, одного из самых престижных в Российской Империи, приелась и служба с её парадами, караулами и сопровождением августейших особ, и столичная светская жизнь с балами и приёмами, которым прочие его однополчане отдавались со всем возможным рвением. Прибегнув к своим многочисленным связям, поручик добился перевода в ведомство графа Юлдашева — решение, мягко говоря, неожиданное и отнюдь не одобренное бывшими сослуживцами и многочисленными петербургскими знакомыми.
Но Симагину, вообще склонному к авантюризму и некоторой независимости в поступках, было наплевать на мнение света. Свободно говоря на трёх европейских языках, владея многими видами оружия, он быстро сделался доверенным сотрудником и по совместительству курьером для особых поручений. Поручик колесил по всей Европе, обычно под чужими именами и документами; он передавал депеши тайным агентам и получал от них ответные послания, которые требовалось доставить в Петербург, перевозил похищенные документы, а так же осуществлял некоторые весьма щекотливые поручения графа. Случалось ему сопровождать коллег, отправленных с теми или иными целями за границу. Иногда это сводилось к сопровождению, обеспечению безопасности и, при необходимости, скрытности; в других случаях требовалось доставить человека в определённое место, передать его с рук на руки третьему лицу (не обязательно сотруднику их ведомства) — и благополучно забыть о выполненном задании.
Симагин впервые встретился с Остелецким как раз при выполнении подобного задания. Вениамина тогда требовалось скрытно переправить в одну маленькую европейскую страну — и так, чтобы об этом не узнала ни единая живая душа. Тогда они под видом охотников двое суток блуждали в горах, изрядно намёрзлись и успели довольно близко познакомиться. Видимо, решил Остелецкий, именно из-за этого поручика и прислали сейчас — пароли паролями, а всегда полезно, когда посланец и адресат знают друг друга в лицо.
Тем более, что посланец на этот раз был не один. Оглядевшись (Симагин предусмотрительно прикрутил газовый рожок, так что в комнате царил полумрак, рассеиваемый только отсветами из камина), обнаружился ещё один человек. Незнакомец — в отличие от рослого красавца Симагина невысокий, коренастый с простоватым круглым лицом, украшенным пышными пшеничного цвета усами — встал с кресла и шагнул навстречу гостю, протягивая ладонь для рукопожатия. Отогнав лёгкий укол подозрительности (раз этот тип явился с эмиссаром Юлдашева — значит, так оно и нужно) Симагин ответил на рукопожатие. Ладонь у незнакомца оказалась сухая, горячая и твёрдая, как деревянная дощечка; они сухо поздоровались, сделали по шагу назад — и остались стоять один напротив другого. В кабинете стало тихо, лишь потрескивал в камине огонь (кому пришло в голову развести его в такую-то теплынь?) да неслись из окна пронзительные голоса уличных разносчиков.
— Ну-ну, не смотрите букой, дружище… — прервал Симагин затянувшуюся паузу Симагин. — Позвольте представить: Кухарев Дмитрий Афанасьевич, ротмистр. Шеф лично распорядился вас познакомить, все подробности тут. Прочтите прямо сейчас, а потом…
И протянул собеседнику конверт из плотной тёмно-коричневой бумаги, не забыв кивнуть на пылающий камина. Вот и разгадка, усмехнулся Остелецкий, и чересчур исполнительный коридорный тут ни при чём — поручик сам его и разжёг именно для этой цели.
Обычно за границей сотрудники Юлдашева пользовались чужими именами или конспиративными кличками — граф особо настаивал на неукоснительном соблюдении этого правила. И то, что поручик представил своего спутника его собственной фамилией, говорил о многом. Например, о том, что тот послан с расчётом на долгое сотрудничество с Остелецким, и Юлдашев таким образом подталкивает их к известной откровенности. Что ж, начальству виднее, подумал Остелецкий. Он отодвинул от круглого стола, стоящего в середине комнаты, стул, сел, и жестом предложил собеседникам занять два других места. Кухарев уселся напротив, положив на столешницу руки — большие, грубые, в маленьких рыжеватых волосках. Остелецкий же отошёл к окну и встал к нему спиной.
— Вы беседуйте, Вениамин Палыч, а я с вашего позволения, тут постою, у окошка. Духота, знаете ли, жара, будь он неладен Триест этот…
Закончить фразу он не успел — дёрнулся, вскрикнул, ухватился за плечо и повалился на пол.
Кухарев, вскочил, с грохотом опрокинув стул, и кинулся к упавшему; мгновением спустя к нему присоединился Остелецкий. Поручик корчился в жесточайших судорогах, выгибался дугой, упираясь затылком в паркет. Изо рта у него шла пена, глаза закатились так, что видны были одни белки.
— Челюсти ему разожмите, челюсти! — крикнул ротмистр, прижимая бывшего кавалергарда к полу. — И вставьте между зубов что-нибудь, пока он язык себе не откусил! Там, на столе, чайные ложки — и скорее, не стойте столбом, прах вас побери!
Остелецкий вскочил на ноги. Над ухом свистнуло и на створке входной двери возникло что-то вроде крошечного металлически поблёскивающего цветка. 'Ложись! — истошно заорал Кухарев. — он, гад, через окно бьёт, с крыши напротив! Вениамин откатился к стене, извиваясь ужом, дополз до окна и, не поднимаясь, задёрнул занавеску. Снова свист, в плотной ткани возникло отверстие с рваными краями. Он обернулся — ещё один стальной цветок распустился на дверном косяке, дюймах в трёх от первого.
— Вслепую палит, сволочь… — прокомментировал происходящее ротмистр. — Ну, хоть не видит нас, и на том спасибо… а вы, голубчик, ложку-то несите, да пригнитесь, а то как бы не зацепил вас ненароком. И давайте-ка этого бедолагу перенесём, он, кажется, кончился…
Так они и поступили. Тело поручика уже обмякло, глаза начали стекленеть, пена на губах и подбородке высыхала клочьями. Остелецкий перехватил
