– Вот ведь мерзавец, – сказал Гурджиев по-русски. Жером стиснул зубы. – Хочет, чтобы я к нему вышел – я, старый человек!
Офицер выпятил челюсть. Вряд ли он владел русским, но говорить при нем на незнакомом языке явно не стоило.
– Вы не могли бы подойти к машине, месье? – страдальческим тоном произнес Гурджиев, переходя на французский. – У меня ужасно болят ноги!
– Ферботтен, – рявкнул офицер. – Вам должно выйти и предъявить документы!
– Это может сделать за меня мой спутник?
Полицейский выпучил глаза.
– Выйти из машины, быстро! Оба!
На крик из домика выглянул толстомордый сержант. В руках у сержанта был автомат с коротким стволом. «Обидно», – подумал Жером. Страха он не испытывал – только жуткую злость на вздорного старика.
– Ничего не поделаешь, – театрально вздохнул Гурджиев. – Придется подчиниться…
Немилосердно кряхтя, он начал выбираться из машины. Жером открыл дверцу со своей стороны и поставил ногу на землю. В подошве ботинка пряталась остро заточенная стальная стрелка – ей Мушкетер рассчитывал снять толстомордого автоматчика. Но двоих полицейских сразу бесшумно нейтрализовать не получится, наверняка начнется стрельба, а против пулемета на крыше не больно-то повоюешь. Ладно – как говаривал Наполеон, чья резиденция была достопримечательностью Мальмезона, сначала ввяжемся в бой, а потом посмотрим. Жером наклонился, делая вид, что завязывает шнурок, и тяжелая метательная стрелка скользнула ему в ладонь левой руки.
– Прошу вас, месье, – Гурджиев уже доковылял до офицера и протянул ему документы. – Мне весьма нелегко, но я соблюдаю законы. Если месье говорит, что надо выйти из машины – я выйду, хотя это и стоит мне значительных усилий.
– Молчать! – рявкнул полицейский. Его глаза, и без того наводившие на мысль о базедовой болезни, совсем вылезли из орбит. – Вы есть русский?
– Наполовину, – с достоинством ответил Гурджиев. – Я родился в Армении. Прошу вас, месье, ознакомьтесь вот с этим документом…
Сержант-автоматчик уже шел к ним через двор.
– Майн готт, – сказал вдруг усатый совершенно другим голосом. – Я… я не знал… Господин Гурджиефф, я приношу вам своих самый глубокий и искренний извинений! Я очень сожалею, что заставил вас выйти из машины, но это есть дисциплина, вы должны понимать!
Он обернулся к сержанту и яростно махнул на него рукой – не нужен, исчезни!
– Вы и ваш спутник можете проезжать, – полицейский попробовал изобразить улыбку. – Все в порядке, аллес гут. Могу я иметь надежда, что вы не станете жаловаться господину Кнохену на мои действий, кои есть только и единственно следствие стремления к порядку?
– Хорошо, – печально согласился Гурджиев, – я ничего не скажу господину Кнохену. Прощайте, месье!
Жером почувствовал, как у него вспотели ладони, и незаметно опустил стрелку в карман. «Еще минута, и я бы начал действовать, – подумал он. – Чертов старик, не мог сразу сказать, что у него аусвайс, подписанный самим Кнохеном!»
Гельмут Кнохен числился заместителем Оберга, шефа парижского гестапо, подходы к которому Мушкетер безрезультатно пытался найти последние несколько месяцев. В отличие от Оберга и других боссов гестапо, Кнохен был молод, прекрасно образован и обладал отменным художественным вкусом. Он вел светскую жизнь и считался завсегдатаем аристократических салонов Парижа. Мало кто знал, что в действительности создателем машины тайного сыска, наводившей ужас на всех парижан, был именно этот элегантный интеллектуал, а Оберг только пользовался его разработками.
– Откуда вы знаете Кнохена? – спросил Жером, когда Гурджиев, по-прежнему кряхтя и охая, забрался на водительское сидение «Ситроена». Усатый полицейский уже скрылся из виду, шлагбаум перед ними медленно начал ползти вверх.
– Ага! – хохотнул старик. – Ты тоже удивился, я видел! А ведь я говорил тебе, что мои бумажки производят на этих тараканов впечатление!
– Откуда вы знаете Кнохена? – терпеливо повторил Мушкетер. «Ситроен» медленно проехал под шлагбаумом и весело запылил по раскаленным полуденным улицам Мальмезона.
– А, ну да, ты же разведчик, тебе все нужно знать… Ладно, так и быть, скажу. Любовница Кнохена, баронесса д’Эспер, учится в моей школе.
– Школе танцев?
– Какой же ты тупой идиот! Я разве сказал, что у меня есть другая школа? Когда-то, конечно, были и другие. В Тифлисе в двадцатом году я открыл Институт гармоничного развития человека… и потом, в Америке… Но теперь все, что у меня осталось – это моя маленькая школа танцев. Боши ее не трогают, потому что баронесса д’Эспер специально попросила Кнохена оставить меня в покое. И этот идиот Кнохен сам приезжал посмотреть, как я обучаю танцам. Представляешь, ему так понравилось, что он захотел взять у меня несколько занятий!
– Потрясающе, – пробормотал Жером. Неужели это и есть причина загадочного безразличия оккупационных властей к старому чудаку? Покровительство любовницы всесильного Кнохена? Не так уж и невероятно. В этом случае незачем и тратиться на наружное наблюдение – все необходимое можно узнавать через ту же баронессу д’Эспер.
– И что же, вам удалось чему-нибудь научить Кнохена? – спросил он.
– Пока нет. Проклятая Луна помешала мне. Я заболел… стал сонливым, вялым. Если бы не ты, парень, я спал бы еще много дней. Но ты привез мне привет от Ивановича, и я понял, что это знак! Пора просыпаться.
– Если уж вы все равно проснулись, может, расскажете мне о Хаусхоффере и Эккарте?
– Умей быть терпеливым! Если бы ты учился в моей школе, то часами стоял бы без движения, держа на голове пиалу с водой. Твой главный недостаток, парень – это отсутствие терпения. Ты очень быстрый, я вижу, у тебя хорошие мускулы и отличная реакция, но это тебя и подводит. Тебе трудно сдерживать энергию, она рвется из тебя, как пар из чайника. А ты не должен быть чайником, ты должен быть змеей!
– Почему змеей?
– Змея может часами лежать неподвижно, греясь на камне. А потом мгновенно развернется, словно стальная пружина, и нанесет молниеносный удар! У нее не меньше энергии, чем у тебя, а вот терпения гораздо больше. И если ты научишься быть змеей, твои враги окажутся бессильны.
– Жаль, что у меня мало времени, – сказал Жером. – Я бы с удовольствием у вас поучился.
«Надо запросить у Центра санкцию на новую игру, – подумал он. – Пойти в ученики к Факиру, познакомиться с баронессой д’Эспер, очаровать ее, через нее выйти на Кнохена… Потрясающе перспективная может выйти комбинация, все эти мелкие бандиты, Рюди де Мероды и Шамберлены по сравнению со вторым человеком в парижском гестапо просто не стоящая внимания шантрапа…»
– Времени у тебя столько, сколько нужно, – наставительно произнес старик. – Ты – хозяин своего времени, а не наоборот.
– Если бы, – хмыкнул Жером.
Машина свернула на усыпанную щебнем дорогу, уходившую вглубь золотистых полей. У Мушкетера, давно не выбиравшегося из города, даже голова закружилась от напоенного цветочными ароматами свежего воздуха.
– Красивая страна, – проговорил Гурджиев по-русски. – Но Кавказ все равно красивее. Я, кстати, бывал в Цхинвале, парень. Может быть, у нас там даже есть общие знакомые…
«Вот же настырный старик!» – раздраженно подумал Жером.
– Не хочешь говорить? Ладно, дело твое. Только имей в виду – того, кто ищет башни Сатаны, твой французский все равно не обманет. Он сразу поймет, кто ты такой.
Жером понятия не имел, о ком шла речь в предыдущем послании Центра, и полагал, что никогда этого не узнает, но любопытство оказалось сильнее осторожности.
– О чем вы говорите?
– О предметах. У него наверняка есть предметы.
– Какие предметы?
– Долгая история, парень. А мы, между тем, уже почти приехали.
– Так нечестно! – запротестовал Жером. – Если уж сказали «а», говорите и «б»!
– Значит, ты признаешь? – быстро спросил Гурджиев.
– Что признаю?
– Что на самом деле тебя зовут Георгий, и ты родился в Цхинвале.
